Пожар Метрополии - Фёдор Березин

Много после Минаков скептически отнесется к своему тогдашнему удивлению. Ибо однажды к нему обратится с просьбой солдат из соседнего “племени”.

— Мой друг и брат, — скажет ему молодой черный парнишка восемнадцати-двадцати лет от роду, — не позволишь ли ты и мне принять фамилию Минаков? Я обязуюсь не запятнать твое имя грязью, а только прославить его пролитой кровью врагов.

— Не подведешь, брат? — уточнит тогда на всякий случай Герман.

— Не сомневайся, соплеменник. Кровь бледной погани будет литься ведрами.

— Ну что ж, пускай, — пожмет плечами бывший африканский коммандос Минаков. — А как теперь будет звучать твое полное имя?

— Последнее время я звался Самьюэл Гана, а теперь...

— Наверное, Самьюэл Минаков? — прикинет Герман.

— Нет, Самьюэл я звался уже долго, — пояснит “соплеменник”. — Теперь буду зваться Гана Минаков. Ведь Гана — это хорошая маленькая страна, правильно. И кроме того, по первой букве оно похоже на твое имя, брат Герман.

— Ага, — кивнет тогда Минаков, более не обладающий эксклюзивной для Северной Америки фамилией.

Но этот случай находился покуда в неизвестности будущего, и значит, пока можно было преспокойно дивиться небывалому настоящему.

— Все мы братья, — поведал ему тогда улыбающийся Великий Бенин.

— Настоящие? — искренне не поверил русский человек Минаков. Он уже не был убежден, что отдельные негритянки не способны рожать до пятнадцати детей в пару-тройку заходов.

— Да, мы настоящие братья, — кивнул ему Великий Бенин. — И ты тоже можешь стать нашим братом.

И тогда Минаков счел за должное некоторое время помолчать.

12

Удар по окрестностям

Ему повезло, что он не обнаружил сына.

Зато неладное он почувствовал сразу. Да и как было не почувствовать? Весь его район преобразился. По дорожкам, навстречу и поперек, мигрировали по ветру рваные, редкие ныне одноразовые пакеты. У нескольких домов были выбиты стекла, а в одном месте валялась изрядно покореженная металлическая дверь. Мусор наличествовал везде. Было кое-что и похуже, но на пути к цели он такое не заметил: может быть, психика не подготовилась воспринять. Это были два застреленных человека. Они лежали чуть в стороне, на захламленном бетоне, и возможно, только с возвратного хода, с нового ракурса, их получалось засечь случайно.

Возле дома он понял, что здесь уже кто-то побывал. Сердце екнуло, и вспучился в голове пузырь догадки о причине отказа телефонов. Он пожалел о сданном на хранение вахтенному пистолете. Оттягивающая пояс пятнадцатизарядная “беретта” могла бы сейчас добавить уверенности. Однако тут было не время и не место переживать за себя. Перед взрослым, опытным человеком всегда маячат подводные рифы куда более страшных вещей. Он прошел по усыпанной стеклом дорожке без всякой дрожи в коленках. Только в черепе заметались в мерцании ужасы и надежды. Последние проиграли, когда он тронул расстрелянный автоматной очередью входной запор.

Он нашел жену, а потом и дочь. Каждую в собственной спальне. Обе были изнасилованы и с многочисленными кровоподтеками. Пульс не прощупывался.

Он хотел вызвать полицию. В неком трансе, забыв о карманном “мобильнике”, шарил в зале в поисках домашнего телефона. Обнаружил сплющенные, нефункционирующие обломки. Вспомнил о карманном. Но затраченные секунды не прошли зря — где-то внутри все еще по странности не выключившегося мозга произошло некое переключение. Он еще не принял решение, но уже знал, что выработанные цивилизацией рефлексы устарели. Он дал отбой еще до того, как далекий полицейский компьютер зафиксировал вызов.

С большим усилием удалось оторвать от отлитого моноблоком стола ножку-основание. Стоило ли теперь беречь мебель? С этим смешным оружием он еще раз обошел дом, надеясь разыскать хоть кого-нибудь, пригодного для убийства. Напрасный круиз. Подонки давно покинули жилище и укатили куда-то к новым захватывающим соблазнам. Возможно, на второй семейной машине — “Опель-Медуза”.

Хотелось пить; водопровод, назло всему, функционировал, но в ванне наличествовали следы смываемой крови, и пить или даже умыться не получилось. Он вернулся в комнаты, прошел по спальням, ожидая чуда. Механически заставил себя снова искать пульс давно окоченевших рук. (Нормальный офицер обязан уметь оказывать первую помощь, в ином случае он, рано или поздно, будет клясть себя за по-дурацки умершего радом товарища.) Снова не нашел. Наконец догадался накрыть тела покрывалами. Вернулся в зал. Это было солидных размеров помещение, искусственно разделенное мебелью на несколько разноплановых ареалов. Те, кто отстрелил входной замок, навели в комнате порядочный бардак. Странно, что покидая эти места, они не подожгли дом. Ведь здесь, видимо, полным-полно всяческих отпечатков — услады криминалистов. Неужели преступники действуют теперь с такой наглостью?

В углу стоял включенный в сеть компьютер: совсем небольшой ящик с виртуально создаваемым экраном. Стандартная машина, сочетающая в себе кучу развлекательных приборов. Снова непонятно, почему не разбит вдребезги? Ведь в одной из функций он умеет фиксировать происходящее вокруг. Рекс Петтит тронул мизерные сенсоры и замер в предчувствии.

Все было действительно так. Прибор отснял все. Только это совершилось не случайно. Брошенной тут же беспроводной камерой-приставкой ворвавшиеся в дом подонки запечатлели все, что происходило. Да, разумеется, то был не художественный фильм и даже не хорошо сделанный документальный. Но коммандер Рекс Петтит не мог стать объективным оценщиком, к тому же он не сумел просмотреть и пары минут. Это было слишком страшно.

Он сделал перестройку на окончание записи. Включил и заставил себя не жмуриться. Здесь в последних секундах фильма уже не присутствовало жертв, здесь были довольные лица осатаневшей сволочи.

— Салют, морячок! — сказали ему с экрана. (Откуда они могли знать, кто он? Ведали загодя или пытали у жертв?) — Думаем, фильм — класс! Скучать тебе не пришлось. А уж нам разумеется. Привет тебе от мальчиков с Сан-Бернардино.

И долгие-долгие хихиканья. И смеющиеся рожи. До самого момента, когда виртуальный экран свернулся.

Рекс Петтит вскочил, желая разбить глупую технику вдребезги. Он уже протянул руку за отложенной палкой. Но тут родившееся подспудно решение схватило его за кисть.

Он заморозил порыв. Аккуратно отпустил ножку стола. Сидел некоторое время. Потом, действуя словно заводной робот, нашел брошенный в холле портфель и сложил туда компьютер.

Это стало единственной вещью, прихваченной им из собственного дома.

13

Родственники

Вот так Минаков, в силу российского демографического кризиса начала века, не имеющий братьев и сестер, внезапно обрел целую кучу братьев. Причем чем дальше, тем больше. Ибо этим солнечным деньком две тысячи тридцатого года он и все остальные заключенные военной тюрьмы города Батон-Руж внезапно были освобождены “племенем” Черные Дети Саванны — военизированной группировкой, включающей в свои ряды две тысячи “братьев”.

Оказывается, в Соединенных Штатах вовсю шла настоящая гражданская война. Вот как изменился мир, покуда бывшие африканские коммандос отсиживались на допросах. Рассказывают — именно рассказывают, а не передают в новостях, — война имеет ярко выраженный расовый характер. Кроме того, как во всякой приличной войне, льются моря крови, число жертв измеряется тысячами, а может, и десятками тысяч. В том, что война имеет расовую направленность, Герман убедился сразу по вскрытии камеры “братьями”. А вот в том, что она имеет кровавый оттенок, уже гораздо позже. Ну а вначале, начав чуть-чуть разбираться в ситуации, он даже спросил:

— А скажи мне, брат Великий Бенин, что вы сделали с охраной этого заведения, в смысле тюрьмы?

— Брат мой Герман Мина-а... Извини, не могу пока хорошо выговаривать твое славное имя. Мы их всех отпустили, предоставив транспорт для всех работников. И даже дали им два часа на сборы вещичек и семей. Разумеется, бледнолицым. Нашим черным родственникам мы предложили присоединиться к нам.

— Ага... — кивнул Минаков, размышляя о том, что сам он тоже несколько бледнолицый. — И они согласились, брат Бенин?

— Мой брат Герман, за несколько поколений белая раса этого континента потеряла силу к жизни. От этого все белые стали очень законопослушны и похожи на стадо. Единственное, во что они верят, так в этот самый закон, всегда доселе защищающий их привилегии. Сейчас здесь нет закона. Как ты понимаешь, брат Герман, их закона. И потому они уходят. А может, они надеются, что сюда снова придет много-много их белых братьев полицейских и с ними их закон. Но здесь они ошибаются. У них нет силы, брат Герман. Их жизненная сила умерла насовсем. Смотри, как много их тут было. Охранники с оружием, с пулеметами и прочим. Смотри, какие здесь толстые стены. Дотронься!