Энджелл, Перл и Маленький Божок - Уинстон Грэхем

Она спросила:

— Вы считаетесь боксером среднего веса?

— Вы шутите?

— Нет. Я не имею об этих вещах никакого представления.

— У меня полулегкий вес. Это когда девять стоунов и ниже. Отсюда и мое прозвище «Маленький Божок». Проворнее меня на ринге нет никого. В боксе я тоже иду вверх. Вы еще обо мне услышите.

— Но сначала вы попадете в больницу, если будете так ездить.

— Вам не нравится такая езда? А меня она возбуждает. На черта сдалась эта жизнь, если бояться идти на риск?

И тем не менее он снизил скорость, и это пришлось кстати, — они как раз приблизились к развороту и машина повернула, слегка накренившись, как и подобает автомобилю таких размеров.

(Она с облегчением увидела знакомую дорогу, теперь они ехали в правильном направлении.) Да, все подтверждало, что он боксер: такой молодой и уже богатый, его мускулистые руки, стремительные движения в танце. Действительно, счастье, что Нэд его не ударил. Годфри вдруг стал ей симпатичнее.

— А чем вы занимаетесь? — спросил он.

— О, я не слишком продвинулась в жизни. Я консультант в отделе парфюмерии большого лондонского магазина. — Так она привыкла рекомендовать себя, это звучало лучше, нежели просто «продавщица духов».

— Вы живете с родителями?

— Да. Мне приходится ездить в центр каждый день.

— Где вы живете?

— Севеноукс-авеню, номер 12. Вот сейчас сверните направо.

— Хотите как-нибудь посмотреть меня на ринге?

— Ну что вы, я никогда…

— Приходите в среду. В следующую среду у меня бой с одним коротышкой из Ливерпуля по имени Эд Хертц.

— В среду не могу. В пятницу вечером я уезжаю в отпуск.

— Ну и что же? Чем не подходит среда?

— Вы знаете, что такое отъезд, множество дел, надо собраться, приготовить вещи. Вот здесь поворот.

Когда он свернул и она снова указала ему дорогу, то подумала: действительно, почему, собственно, я не могу пойти? Он не в моем вкусе, простоват, говорит ужасным языком, полон самомнения. Девушка чемпиона по боксу. Нет уж, это не для меня. Он мне совсем не подходит. Говорят, я слишком спокойная, слишком сдержанная и чересчур разборчивая для своих девятнадцати лет. Наверное, так оно и есть.

— Куда теперь?

— Прямо, первый поворот налево. Номер 12, последний по левой стороне.

Они проехали до конца улицы и остановились возле дома рядом с другими машинами, и он выключил мотор и зажег неяркий свет внутри машины. Они оба посмотрели на небольшой, но вполне респектабельный особнячок.

— Спасибо за вечер, — сказал он. — Так как же насчет среды, Устричка? Я заеду за вами. И отвезу обратно. С полным комфортом. Без всяких хлопот. Мой бой вначале, поэтому нам не придется сидеть до конца, если вы заскучаете.

— Где это? — спросила она. — Я имею в виду матч.

— В Уолвортсе. Совсем близко. Никаких проблем. Я заеду сюда за вами в 7.30 на своем омнибусе. Ну как?

— Честное слово, не стоит, Годфри.

— Зовите меня Божок.

— Мне не стоит идти. У меня столько дел…

— Которые можно спокойно переделать и во вторник.

В доме окна были темны. Если отец узнает обо всем, ей не миновать взбучки.

— Значит, решено, — сказал Годфри, он наклонился и поцеловал ее в уголок рта. — Маленькая Устричка. Еще раз спасибо.

— Спасибо, что подвезли меня до дому, — сказала она, удивляясь и радуясь, что большего он, по-видимому, и не ожидал.

— О чем тут говорить. Увидимся в среду. Будете моей гостьей. В половине восьмого на этом месте?

— Хорошо, — сказала она.

Она стояла на тротуаре и прислушивалась к почти неуловимому приглушенному урчанию мотора, пока машина, набирая скорость, не исчезла вдали.

Фрэнк, в прошлом Франц Фридель, служил бухгалтером в фирме «Хантингтон», солидной мебельной фирме, главное управление которой находилось в Кройдоне. Он не был главным бухгалтером, и многие считали — и говорили ему об этом, — что в Лондоне он мог бы найти место получше. Но он был предан своей фирме и привязан к Кройдону, где прожил уже целых тридцать лет. Он ценил это чувство верности своему городу и своему дому — он, который лучшие годы жизни провел под мрачной тенью гитлеризма, не имея никаких корней на той земле, никаких привязанностей. И к тому же семья его здесь ни в чем не нуждалась.

Мать Перл умерла, когда девочке было восемь лет, — она была уроженкой Ноттингема. Отец через несколько лет женился на Рэйчел, и у них родились два мальчика и девочка. Рэйчел была австриячкой, как и Фрэнк, но в отличие от него ее характер сформировался еще до того, как она покинула родину. Фрэнк старательно приспосабливался к новой среде и говорил по-английски почти без акцента. Сыновья, Лесли и Густав, с каждым годом становились все шаловливее, а Джулия, которой было пять лет, угрожала стать маленьким тираном в семье. Будь в характере Перл командирская жилка, она могла бы воспользоваться своим правом старшей и верховодить ими, но ей всегда наскучивало кого-то распекать и держать в страхе.

Многие вещи, по мнению Перл, не стоили того, чтобы затрачивать на них усилия. Ее нельзя было назвать ленивой, просто она была спокойной, уравновешенной натурой. Она жила, замкнувшись в своем тихом, уютном мирке, и благодаря этому и приобрела репутацию девушки сдержанной, с большим чувством собственного достоинства. Она, отнюдь, не была робкой, а просто неразговорчивой и скрытной. Ее не слишком заботило людское мнение, а если она и придавала ему значение, то не распространялась об этом. Ее утомляли дети, потому что они требовали слишком много внимания. Она любила кошек, а собак не выносила. Она и сама чем-то напоминала кошечку с ее любовью к уюту и к тихому уединению. В семнадцать лет она поступила на курсы при фирме «Д.Х.Эванс», чтобы самой зарабатывать себе на жизнь и не быть никому в тягость, но продолжала жить в семье: отец не хотел, чтобы она отделялась. Не лишенный здравого смысла, но с ограниченным кругозором, Фрэнк Фридель, несмотря на либеральные взгляды, не считал, однако, возможным предоставлять девушке свободу, пока она не достигла совершеннолетия. Кроме того, известная строгость к Перл свидетельствовала о сложившихся между ними особых отношениях: она была живым напоминанием о его первой жене — англичанке; и от нее ждали большего, чем от других детей. Перл хорошо ладила с Рэйчел, но часто удивлялась, как это они с отцом вообще поженились, — и не потому, что Рэйчел была плохой женой, а потому, что отец был намного выше ее во всех отношениях.

Несмотря на некоторые странности в характере Перл, их семья была довольно дружной, и в воскресенье утром, когда ее начали расспрашивать о танцах, ей пришлось немного приврать, и она надеялась, Хэйзел и Крис, если зайдет разговор, ее не выдадут. Перл не любила затягивать любую ссору и в тот же день попыталась позвонить Хэйзел и увидеться с нею. Вначале их встреча была довольно натянутой, но спустя немного разговор перешел на Криса и Хэйзел оттаяла. Больше всего Перл боялась, как бы ссора не испортила их план совместного отпуска. Но она не упомянула о свидании с Годфри в среду. И хотя ей в тот момент ужасно хотелось поговорить о нем с кем-нибудь, потом она была довольна, что промолчала.

И вот наступила среда, и, возвращаясь с работы домой, она, как обычно, с трудом втиснулась в автобус № 25 и еле-еле успела на поезд 6.14 с вокзала Виктории, а затем села на другой автобус у вокзала в Кройдоне и в семь часов была дома. У нее оставалось мало времени, но Рэйчел занималась со своим выводком, а отец еще с работы не вернулся, поэтому она крикнула, что не будет ужинать дома, и сделала вид, что не расслышала вопроса Рэйчел: «Куда ты идешь?».

Так как она питалась дома, ей удалось отложить достаточную сумму денег, по словам Рэйчел, «целое состояние», на наряды, и ее узкий дубовый шкаф ломился от платьев. Она понятия не имела, в чем принято ходить на бокс, но «Уолвортс» был явно не из фешенебельных мест. После долгих раздумий она надела тонкий шерстяной костюм малинового цвета с квадратным вырезом и расклешенной короткой юбкой и перекинула на руку пальто, правда, не самое лучшее.

Она просила его не звонить в дверь, а дожидаться ее на другой стороне улицы, и точно минута в минуту в 7.25 большая зеленая машина уже стояла там; среди подержанных седанов и семейных малолитражек она выглядела настоящим исполином.

Перл схватила сумочку и уже собиралась выйти, как вдруг вспомнила о росте Годфри — сбросила туфли, которые обычно носила, и надела черные лакировки на низком каблуке.

— Привет, Устричка, — сказал он. — Ого, ну и вид. Сногсшибательно. Ну, залезайте. Как раз это я и собираюсь сегодня сделать.

— Что?

— Сшибить кого-нибудь с ног и расквасить физиономию. — Он рассмеялся. Резкий отрывистый смех, словно он задыхается. Не радостный. — Все в порядке? Поехали. — Он завел мотор, и машина мягко заскользила по дороге.