Изначальное - Роман Воронов

Женщина, – он достоин смерти, а мы не достойны его.

– А что, смерти нужно удостоиться? – удивился Ребенок, – ведь мы все умрем.

– Это правда, но сколько из нас будут умалять о ней, ждать ее прихода, как избавления, но, когда железный сапог смерти зазвенит за спиной, разочарование размером со Вселенную посетит нас от осознания прожитых дней и надежда на облегчение сменится страхом грядущих перемен. Это и будет недостойная кончина.

Ребенок потер глаза:

– Пророк обрел то, чего искал?

Мать кивнула головой.

– Я хочу забрать таблички, мама, ты поможешь мне? – Ребенок с надеждой посмотрел на Женщину.

– Они тяжки и для меня, сможешь ли ты нести такой груз?

Ребенок подошел к скрижалям:

– Что здесь начертано? Расскажи мне про Путь?

Женщина обняла сына за плечи:

– Здесь написано, что должен делать Человек, чтобы не быть Человеком.

– А кем, мама?

– Богом.

– Возможно ли это?

– Пока ты человек – нет, – у Женщины на глаза навернулись слезы.

– Ты плачешь, мама, почему?

– Бог научил нас жить, как если бы Он сам был здесь, переодетый человеком.

– Но ведь это здорово, мама, зачем же слезы, – Ребенок засиял своей доверчивой, искренней улыбкой.

– Этот Путь не достижим Идущему, только Парящему. В тоске по небу мы будем обращать свои взоры к нему, бессильные оторваться от земли, удерживающей нас изо всех сил.

Женщина посмотрела на Ребенка, вытерла рукавом глаза и сказала:

– Нет ничего страшнее, вкусив свободы, потерять ее. Человека ждет клетка, чаще простая, реже – золотая.

– Где ждет, мама?

– На его Пути, и откроется она, когда заточенный в нее научится ходить по воде.

Ребенок глядел на мать. Женские слезы – мертвая вода для нее самой, но живая для того, кто рядом. Мать говорила загадками, но сын понимал скрытый смысл иносказаний, стены, коими она ограждала Истину, были для него прозрачны, а слова, незнакомые по возрасту, раскрывали свою суть вне детского разума, но гораздо глубже.

Женщина понимала написанное как невыполнимое, пока Человек оставался Человеком и видел в тексте только ограничения. Не клетка ли в клетке этот свод правил Божественных под сводом правил людских? Или скрижали придавливают законы Человеков, как рыбацкая сеть часть вод морских со всеми обитателями, что оказались внутри, и та скользкая и хладносердная тварь, виляющая чешуйчатым телом снаружи, не подвержена условиям существования ее собратьев внутри тенет.

Писан ли Закон Божий для всей Вселенной, а может, для одного мира один закон, для другого – другой, свой?

Женщина прервала размышления Ребенка:

– Ты все еще хочешь забрать таблички? Они очень тяжелые.

Ребенок внимательно посмотрел на скрижали и через секунду ответил:

– Нет, мама, в этом нет необходимости, оставим их Пророку.

– Хорошо, – Женщина с облегчением опустила одну скрижаль на землю, – скажешь, почему отказался от Слова Божьего?

– Оно высечено на сердце каждого, нет смысла таскать на спине каменный дубликат.

– Откуда ты это взял? Кто сказал тебе об этом?

Ребенок, улыбаясь, ответил:

– Бог, и это написано здесь.

Он указал пальцем на таблички.

Бог

В начале было Слово, и Слово это Человек. Оно не сформировало Замысел, но запустило процесс размышления о достижении Цели, ибо за Словом последовал Образ, за Образом Копия, за Копией Голограмма и, наконец, само Тело Эксперимента. Человек воспарял над землей и ступал по воде в Замысле, но механизмы проявленного мира давали ему иные потенции в Начале Начал. Нужен был Путь. Архитектор любой Вселенной любит подниматься от альфа к омега, снизу вверх, структура построения чего-либо осознана им от простого к сложному, либо синтез, либо разложение.

Многие миры структурировались, собирались, творились именно так, но Человек – особый Замысел, мир-иероглиф, созданный принципом «все сразу» для осознания Себя, сияющего обратным Светом.

Значит и Путь задается в таком мире непрожитым (готовым) принципом для проживания его от начала, неокрепший росток помещается в центр урагана, зерно, не пустившее корни, не поднявшее ствол и не давшее плода, расщепляется на новое зерно, Дитя рождается с потенцией Создателя, ядро, невидимое глазу, способно уничтожить мир.

Пусть Первый Человек, Сын Мой, наденет фартук, возьмет в руки инструмент и поднимется на гору. Нареку его Мастером и дарую ему Путь в немногих Словах, но во множественных смыслах и нескончаемых Дорогах, ибо он (Человек) – это Я в начале, а Я (Бог) – это он в конце.

Нулевой Контракт

Смиренный раб приносит Богу плод, что зрел.

Восставший раб – цветок прекрасный.

Сухую ветвь торговец безучастный.

И ничего владелец рабских тел.

1

Гроза собиралась весь день. С самого утра хлопковые плантации задыхались от полчищ назойливых техасских мух, к полудню сменивших форму разрозненных облаков на плотный, гудящий над землей слой зеленоватого «пудинга». От духоты изнывали даже домочадцы «Виллы среди дубов», прятавшиеся за толстыми стенами особняка, окруженного столетним дубровником, что же говорить о занятых сбором хлопка неграх. Бедняги валились с ног как подкошенные, и ни окрики, ни хлыст надсмотрщика не в состоянии были поднять обезвоженные черные тела с потрескавшейся от жары земли.

Мистер (назовем его Рабовладелец), развалившись в плетеном кресле-качалке под сенью западной колоннады, давал указания помощнику, загорелому безусому юнцу, выходцу из Айовы:

– Пусть он (Работорговец) немедля забирает этих двоих, товар явно порченый, а взамен привезет парочку посвежее.

– Да, сэр, – кивнул посыльный и, вскочив на ожидавшую тут же кобылу, исчез в дубовых зарослях, подняв облако пыли, на некоторое время разогнавшее мушиный туман, упругим кольцом обступивший дом. Хозяин с нескрываемым презрением посмотрел на двух негров, прикованных к балясинам веранды, и, сплюнув под ноги, выдавил: «Что за народец».

Торговец появился ближе к вечеру, разодетый во все белое, лоснящийся от пота, он едва выпихнул грузное, раздутое от невыносимой жары и совершенно дикого количества виски, влитого в него за день, тело из коляски. Рессоры облегченно скрипнули, а пара гнедых, стряхнув с грив мушиное воинство, радостно фыркнула, наконец-то избавившись от столь обременительного седока. Хозяин дружелюбно обнял гостя, похлопал его по плечу и кивнул в сторону негров:

– Твой товар оказался порченым.

Работорговец, профессиональным взглядом окинув невольников, заметил:

– Побойтесь Бога, Мистер, оба крепки, что ваши дубы, выносливее волов с равнин запада и сговорчивее салунных девок.

При этих словах он расхохотался, демонстрируя редкие, но белоснежные зубы, а хозяин «Виллы среди дубов» неодобрительно покачал головой:

– Тот, что справа, беглый раб. Вчера мои парни выловили его у Дьявольского Зуба, это был четвертый побег. Каждый раз я ужесточал наказание, но это не останавливало его. Он мне надоел, я заплатил хорошие деньги