Ваш выход, рыцарь Вешковская! - Елена Саринова

— Тебе непременно с начала?

— Да, доча, — твердо ответили мне. Потом решили смягчиться (вдруг, все ж, передумаю и сбегу?) — Агата, тебе самой станет легче. Вот увидишь.

У меня на сей счет было свое твердое мнение, однако оно кардинально с материнским рознилось. Поэтому: или «исповедуйся» или собирай из шкафа старые платья:

— Хорошо… Значит, с начала… Ну, как мы с ним познакомились, ты знаешь. Мы — бывшие однокурсники. Как подружились — тоже. Он мою семилетнюю честь защитил от посягательств на нее злобной преподавательницы истории. Потом стали дружить вчетвером: я, Ник и двое его верных… очень верных друзей — Лоуп и Годард. Тоже наши однокурсники. Гораздо позже к нам присоединилась девушка Годарда, Софико. Ее ты тоже знаешь и, если мне не изменяет зрение, до сих пор. Иначе, откуда у нас на секретере в гостиной открытка к Купальнику со знакомым убористым почерком? — сделала я театральную паузу, мама в своем кресле напротив, поджала губки. — Ну, а Ксю… Ксения была самой последней. Это я не про ее моральный облик, а про наше с ней тесное, на старших курсах, соседство по казарменной комнате.

— Доча, зря можешь не ёрничать. В те годы ты была гораздо со мной откровенней. Так что я — в курсе… — и сосредоточенно скосила глаза. — До того момента, как ты на последнем году купила ему свой сомнительный подарок.

— И откуда, позволь узнать?

— Пока твоя очередь. Это — позже.

— Ага-а. Хорошо… Насчет моего «сомнительного подарка». Это был серебряный перстень с заложенным в камень, кстати, агат, заклятием, которое срабатывало через носителя перстня в момент… мы же с тобой — взрослые женщины… мужского любовного пика. Чем срабатывало? Проявившимся над левой грудью партнерши клеймом. Прямо напротив сердца. Там слова были в фигурной рамке «Навеки твоя»… Романтическая муть. Но, мне тогда казалось, что это красиво и, раз на всю жизнь, то, как страшная клятва.

— «Навеки твоя»? — тихо повторила родительница. — Действительно, романтично. И когда планировалось… «событие»?

— Я купила перстень в марте. И сразу же подарила. Но, Ник никогда не настаивал на, хм-м… «событии», а я… мне и так было с ним замечательно. Он лишь сказал однажды, что я сама должна решать…

— Ну-ну.

— Мама, что значит, «ну-ну»?

— Ничего, доча, — махнула она рукой. — Продолжай.

— Хорошо… Потом начались выпускные экзамены. И я совсем выпала из жизни. Да и Ник тоже к ним все свободное время готовился — для него всегда было очень важно быть самым лучшим…Да…И после предпоследнего, практического, где мы сдавали боевую профподготовку, я сразу махнула из Куполграда.

— Почему?

— Мама, что значит, «почему»? Потому что победила. Обошла Ника да и всех остальных на курсе по ходу испытаний. И меня, в качестве поощрения, отправили на трехдневный отдых в Тайриль. В прокуратский пансионат на целебных источниках. Там где мои теперешние коллеги свое здоровье после ранений поправляют. А я свернула к вам. Вы же тогда домик в пригороде Тайриля снимали? И готовилась у вас к защите дипломного проекта. А когда вернулась назад… В общем… мое клеймо… моя «страшная клятва», красовалась над левой грудью Ксю. Вот и всё.

— Вот и всё… Ты тут же, никому не сказав, «махнула» в свою Бередню и… его не простила. Ни тогда, ни до сих пор.

— Нет, — сказала и отвернулась к окну.

— А ее?

— Ксению?.. Ты знаешь, я потом много думала, когда схлынуло первое потрясение. Она ведь его не любила. Да и Ник ее тоже. Я бы такое заметила. Но, он всегда ей нравился. И она даже проявляла поначалу кокетство. Чисто по-женски. Но, в открытую конкуренцию не вступала.

— Как это, «чисто по-женски»?

— Как? Я так до сих пор не умею. Слушала его с открытым ртом, а потом, при случае, цитировала. Смеялась над каждой, даже дурацкой, шуткой.

— А как на все это смотрела ты?

— Я?.. Я была уверена: Ник — умный, и ему все эти игры не интересны. К тому ж, мы с ним еще в шестнадцать лет решили, — и громко хмыкнула — быть всегда вместе.

— И это я помню, — буркнула мама, сметая с коленей несуществующий сор. — И это я тоже помню, доча… Как он пришел тогда в наш дом, весь алеющий от смущения, и попросил у отца твоей руки.

— Ага…

— Он ведь тогда тоже дал свою клятву всегда тебя защищать. И любить. Это в шестнадцать-то лет.

— Почти младенческий бред, — в тон ее меланхолии закончила я.

— А ему, видимо, было важно.

— Что именно?

— Чувствовать себя рыцарем. И не прокуратским. Прошу тебя, не кривись. Ты знаешь, о чем я. Рыцарем, охраняющим свою Даму сердца.

— Мама, и куда тебя несет-то? В какие запредельные дали? — качнулась я к ней и вперилась взглядом. — К чему сейчас это? Да, он меня защищал. Даже тогда, когда не нуждалась, но…

— Но тебе этого и вовсе было не надо.

— Уф-ф… — ну и разговорчик у нас, тысь моя майка… — Может, закончим?

— Я обещала сказать, откуда все знаю.

— Ну и? — закончить пока не получится.

— От него самого… А как ты хотела? Хотя, ты в тот момент, что хотела то и делала.

— Ага. А еще немного, и выяснится, что я сама Ника в постель к Ксюхе пихнула. И моанитовыми наручниками к спинке зафиксирова…

— Агата, не ёрничай!

— Мама, рассказывай давай.

— Он появился у нас в том домике под Тайрилем сразу, как ты исчезла. Думал — ты с нами. А потом уже вернулся наутро и все нам с отцом рассказал. И про перстень и про Ксению и про то, как он…

— А вот «про то, как он» мне слушать совсем не хочется. Потому что поздно об этом слушать. И… раньше надо было рассказывать мне, а не… Мама, он — предатель. Он — самый главный. Любить одну, а в постели прыгать с другой. Да и она, и друзья все эти «верные». Соучастники — молчуны. Я ни одного из них ни видеть ни слышать не желаю. И давай на этом закончим.

Мама, покачав головой, вздохнула:

— Как у тебя, доча, все просто. Будто не жизнь свою, а страницу из книжки рвешь. Да только, жизнь вот так не исправишь. И ты сама это знаешь, иначе не маялась бы сейчас. Николас, действительно, тебя предал, но всему есть цена. И, мне кажется, вы оба ее уже заплатили.

— И позволь узнать, за что «заплатила» я?

— За что? — сузила мама глаза. — За любовь. Иногда она очень дорого стоит. И лучше эту цену не знать.

— Ты про что сейчас? — уставилась я на нее. — Что за «расценки»?

— На молчание, доча. Спасительное неведение. Ведь, Ник тогда рассудил очень здраво: расскажет — сбежишь. Он ведь тебя прекрасно знал.

— А не надо было… — открыв рот, передернула я плечами. — Ма-ма…

— Что, Агата? — уныло скривилась та.

— Мама… только не говори мне сейчас… тысь моя майка…