Бизнес-ланч для Серого Волка - Татьяна Луганцева

– Ну вот у нас и праздничный стол, чем не Новый год? – улыбнулся он.

– Неплохо бандюги устроились. Водочки махнуть, перекусить, тут же поделить награбленное. Еще повезло, что в нашей яме не было разлагающихся трупов, – вдруг возникли у Аксиньи не очень приятные мысли.

– Тут большая строительная площадка. Бандиты могли тела и в другие места попрятать, да и бетоном залить...

– Не будем углубляться, – прервала его Аксинья. – А теперь я оставлю тебя здесь... Не смотри на меня так, ты очень слаб, а мы не знаем, где мы и сколько идти до цивилизации. Я отправлюсь одна и, как только доберусь до людей, приведу помощь.

– Хорошо, – согласился Никита, которого стало знобить. – Холодно...

Ася, оглядевшись, собрала по комнате все тряпки, укрыла Никиту. Сейчас Аксинья повнимательнее смогла его рассмотреть, но, как говорится, лучше бы она этого не делала. Мужчина обладал безумно красивым лицом и не менее притягательным взглядом. В голове Аксиньи разом помутнело, и мгновенно испарились все ее жизненные приоритеты.

...Совсем недавно она с пеной у рта доказывала подружке:

– Ненавижу красивых парней! Они все, как правило, моральные уроды!

– А мне нравятся! – мечтательно закатывала глаза Нинка. – Идешь по улице, а рядом с тобой высокий, сексуальный мужик! Все женщины таращатся на него и тебе завидуют. А ты мысленно торжествуешь: он мой!

– Ага! А завтра он так же пойдет с другой, послезавтра – еще с одной...

– У тебя неправильное представление о мужчинах, Ася! Бабник может быть совершенно неказистым сморчком, а красавец – примерным семьянином. Да, он видит, что женщины обращают на него внимание. Да, они ему открыто предлагаются... А если он обожает свою женщину, своих детей? Да если он уже нагулялся, нахватался всего и понял: счастье в верности и любви к одному человеку? Брось, Аська, у тебя же никакого опыта!

– Я остаюсь при своем мнении... Мужик должен быть мужиком.

– Чуть симпатичнее обезьяны? – уточнила Нина.

– Вот-вот... А не обаяшкой с наглыми глазами, на которого вешаются все бабы.

– А еще лучше, если мужик покрыт шерстью, бородавками для экзотики, лысый, толстый и плохо пахнет! Тогда он точно только твой! – хохотала Нина.

– Не надо утрировать!

– И шрамы! Как от аппендицита, но чтобы ими было покрыто все его тело и обязательно – лицо! Чего ты так смотришь? Они же украшают мужчину! А горб? Не хотела бы горбуна? И этот точно будет только твой! – продолжала глумиться Нина.

– Для меня в мужчине главное – ум, – упрямо твердила Ася.

– А красивые – все тупые? Маяковский, Урбанский...

И вот сейчас Аксинья смотрела в лицо самого красивого молодого мужчины, какого видела в жизни, и абсолютно не испытывала отвращения. А от мысли, что он мог бы идти с ней по улице, у нее просто сносило голову – вот было бы здорово! Самое интересное, что и глаза у Никиты совсем не наглые, а очень даже умные. Хотя сейчас он напоминал обмотанную мумию или прикорнувшего под лохмотьями бомжа.

– Мне так жаль оставлять тебя здесь, дедушка Мороз, – прослезилась Ася: ведь он, рискуя здоровьем, вытянул ее из смертельной ямы.

– Ты стала ко мне добрее, – улыбнулся Никита. – До сих пор я для тебя был далеким заграничным и наглым Сантой. И вдруг слышу что-то такое родное: дедушка Мороз.

Она отвернулась, незаметно смахивая слезу.

– Здесь так холодно...

– Так зима, окон нет, отопления нет. Ты не волнуйся, Аксинья, иди! Я буду ждать, без тебя не сделаю и десяти шагов.

– Я верю.

– Только бы у нас не получилось, как в «Английском пациенте». – Никита засмеялся. – Надеюсь, тебя не возьмут в плен.

– Ты смотрел этот фильм?! – искренне удивилась Ася.

– А что тебя удивляет? – прищурился Никита.

– Он такой... – задумалась она.

– Такой?..

– Такой женский, – нашлась Ася.

– Он о любви, Аксинья. А это чувство испытывают и мужчины, и женщины. – И он посмотрел на нее так, что Асю бросило в жар в этом холодном помещении.

– Я оставлю тебе кортик для самозащиты, – серьезно сказала она.

– Отдаешь мне единственное средство обороны? – вскинул брови Никита. – Ты настоящий друг. Но, думаю, лучше тебе взять оружие с собой. Мне оно не пригодится.

Аксинья еще раз окинула помещение прощальным взглядом, сокрушаясь, что оставляет раненого фактически на улице.

Что-то теплое потекло у нее по лицу. Ася провела рукой под носом и посмотрела на свою ладонь, окрасившуюся в красный цвет.

– У тебя кровь из носа идет, – забеспокоился Никита.

– У меня бывает, – не соврала она.

Никита перехватил ее руку и взял в свою, покрытую свежими ссадинами.

– Наша кровь соединилась, теперь мы вместе навек! – И он сделал страшные глаза.

– Шут гороховый!

– Не волнуйся за меня, уходи уже, – подбодрил Никита.

– Хорошо! – резко развернулась Ася и вышла из комнаты.

На ней оставался все тот же лыжный костюм, правда, потрепанный и ужасно грязный. Как выглядела она сама, Ася даже знать не хотела, да и в логове бандитов зеркал не было.

Она вышла в какое-то поле и двинулась вперед, утопая в снегу почти по колено. Впереди виднелся негустой лесок, но не наблюдалось ни одного здания и ни одного человека.

«Хорошее место выбрали для злодеяний... ни души. А если я не найду никого, пройдя много километров? – подумала она и тут же прогнала черные мысли прочь. – У меня все равно нет выхода. Если бы я осталась, мы бы замерзли, или умерли бы от голода, или снова дождались бы эту банду. А если я выйду на людей, то спасу и себя, и Никиту. Другого пути у нас нет, поэтому я должна идти».

Аксинья старалась смотреть только под ноги. Она сосредоточилась лишь на самом движении, так как это было сейчас самым важным. Идти становилось все тяжелее и тяжелее, ноги словно наливались свинцом, она считала и считала шаги, снова и снова...

Сначала Аксинья вспотела, затем ей стало жарко, потом душно, на глазах появилась пелена, а вскоре свет совсем померк. Ася не просто остановилась, она рухнула на снег как подкошенная.

«Все! Не могу больше! Сколько же я бреду?! Конца и края не видно! У меня гудит все тело! Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой! Как же я себя загнала! Вот именно, загнала! Лошадей после такого пристреливают... Я как летчик Маресьев, и пусть мне ампутируют ноги, только бы Никиту спасли».

Аксинья осмотрелась – вокруг простирался лес, снег и ничего больше. Она ошибалась в том, что лес «жидковатый». Таким он выглядел со стороны, а сейчас, когда Ася оказалась в чаще, то поняла, что попала в российский дремучий лес. Он не был хвойным, отчего зимой казался неприглядным – голые серые стволы с пустыми, без листочков, даже не припорошенными снегом ветками. А снежный покров сливался на горизонте в темную сине-фиолетовую полоску.

«Надо идти дальше», – понимала Аксинья, но не могла найти в себе силы встать. Она поняла, что, подгоняемая острым желанием вызвать помощь для Никиты, прошла несколько километров в слишком быстром темпе и надорвалась. Ася, кроме того, ощутила, что хочет есть и пить, а без движения начинает замерзать. Как-то сразу захотелось вернуться в лето.

«Тогда бы здесь все выглядело по-другому. Вместо холодного колючего снега – мягкая и сочная трава, возможно, даже с цветами... одуванчики, ромашки. Почему одуванчики считают сорняками? Такие красивые, яркие, покрывают поляну просто-таки ковром. А какие метаморфозы претерпевает этот цветок за короткую жизнь? От ярко-желтого юноши до убеленного сединами, лысеющего старца, еще и припорошенного снегом. Снегом... Чего я о нем вспомнила? Нет, я хочу на опушку, там росли ромашки. Вот я бы погадала – любит или не любит. Кто? Конечно же Никита. Больше никто на ум не приходит... И если выйдет, что «не любит», то это неправильная ромашка, я возьму другую. Они такие холодные и белые, как снег. Снег... Какой еще снег? Кругом кипит жизнь. Лето – это жизнь! Жучки, мошки, бабочки, птицы... Все суетятся, прыгают, летают, не то что в этом ледяном безмолвии... – Аксинья вздрогнула и открыла глаза. – Вот ведь черт! Я замерзаю! Нет! Нет! Нет!»

Она растерла руки, похлопала ладонями по щекам и заставила себя встать.

Много ли еще метров прошла Аксинья перед тем, как упала на спину, раскинув руки, она не знала. Занимался рассвет. Двигаться Ася уже не могла, из глаз потекли слезы бессилия. Она отчетливо понимала, что где-то далеко в цехе полуразрушенной фабрики замерзает человек, которому она обещала помочь. Но вместо того, чтобы выйти к людям, глупо заблудилась. И сейчас больше всего на свете Аксинье захотелось вернуться на ту солнечную поляну, где слышались раскаты грома. Гроза... да, собиралась гроза.

Обледеневшие ресницы Аксиньи дрогнули, и она увидела в светлеющем небе огромные, яркие цветы. Они завораживающе вырастали из маленькой точки до огромного пиона, готового поглотить тебя целиком.

– Салют... – прошептала Ася. – Почему тут салют? Хотя, что я говорю? Совсем мозги отморозила! Ведь Новый год! Люди гуляют... Всю ночь запускают петарды, радуются, пьют шампанское, едят вкусную еду. Как же я хочу спать... Зачем они так шумят? У меня-то нет никакой радости... Стоп! Люди, петарды! Аллилуйя! Я вышла к людям, я не в глухой чаще! Господи, спасибо!