Перегной - Алексей Рачунь

Истукан оценил такое обращение и уважительно присел рядом.

6.

Когда первая порция портвейна выпалила прямой наводкой по печени, Главокаменелость решил, что пора уже и познакомиться. Он вытер ладонь о штаны и протянул её мне, при этом благородно кивнув подбородком.

- ВиктОр! А эти гандошеки мои кореша. - Добавил он завершая церемонию вручения верительных грамот.

- Угу, ты гандон и я гандон. А он Виконт Де Бражелон – съязвил я.

- Че? Тоже Витька что ли? – не понял меня ВиктОр и вдруг резко бросился в объятья.

- Пацаны, тёзка! Тезка это мой, бля буду! – орал он, тряся меня за плечи и оглядываясь на других истуканов.

Прооравшись, он принял серьёзный вид, прочистил горло, как перед докладом с трибуны и весомо заявил, обращаясь скорее в пустоту, чем к окаменелостям

- Знащтак, Витек мой тезка и космический братан. Кто его обидит, тому два здоровья мало будет.

Закончив спич, он опять засуетился вокруг бутылок и пластиковых стаканчиков. – Ну, за знакомство, повторить надо, между первой и второй как грицца...

Еще через час, узнав друг о друге все, что каждый счел нужным сообщить, мы входили в Штырин с той удалью и бесшабашностью, с которой гуляют завоеватели в первые три дня в захваченном городе.

Мы шли вчетвером в обнимку – я с Виктором в середине, окаменелости по краям, размахивая зажатыми в свободных руках ополовиненными бутылками портвейна и во всю голосили.

- «Муси-муси-куси-пуси, миленький мой, я гааррю, я вся во вкусе рряадом с тобой….» - летело на манер шансоновских заунывных песен над окрестными невысокими взгорьями и ветшавшими улочками. И никто не смог бы догадаться, что один из подгулявшей компании, не местный алкаш и бездельник, а Марат Галеев – опасный преступник и беглец. Для пущей убедительности на голове у меня восседала ВиктОрова «пенсионерка», а моя рубашка-поло была снята, скручена жгутом и переброшена через плечо.

Мы шествовали прямо по проезжей части, продвигаясь вперед диагонально, от левой обочины к правой и наоборот и над нами неслось: «Йя как бабочка поррхайю и все без прраблемм, я прроста тебя съем». Случайные машины привычно объезжали нас и мне подумалось, что вот это наше шествие по забытому богом сонному Штырину, в отличие от надуманных содомитских парадов и есть истинное проявление свободы, которое, к тому же, никому не придет в голову давить и запрещать.

Потом мы опять пили портвейн на берегу речушки. Окаменелости опять каменели и восставали, купались и вечер уже вовсю захватывал пространства, волоча в арьергарде обозы с прохладой. Пора уже было задумываться и о ночлеге.

- ВиктОр – ткнул я в бок норовящего заснуть приятеля. – Ты мне братан?

-Братан!

-Космический?

-Ксмисский. – утвердительно головой мотнул Виктор – Я тя знаш как люблю? Дай я тебя поцелую.

- Мне бы переночевать где-то, Виктор.

- Какие проблемы, братан?! – С вызовом забубнил Виктор. - Ночуй у меня. Щяс еще портвейна возьмем и пойдем ко мне. Баба моя знаешь как рада будет.

Перспектива ВиктОровой бабы меня совсем не устраивала.

После долгих препирательств и занудных объяснений Виктора, что - «Моя баба тебя знаш как уважает, я тебя знаш как люблю...»- я все-таки сумел донести до него мысль, что хотел бы на пару дней снять отдельный угол.

Виктор начал соображать и действовать. Остальные окаменелости к тому времени откололись, размоловшись от жары и вина в щебенку и уныло валялись в прибрежных кустах, как необходимая, вечерняя деталь пейзажа.

Я заставил Виктора выкупаться и прийти в чувство, и сам выкупался в теплой как кисель, чистой речке.

- Пошли, - Виктор устремился, как Суворов в Альпы, на береговую кручу, - есть, это, один кандидат, Юрыч. Он это, ну того, - Виктор щелкнул себя по кадыку, - заложить любит, но мужик хороший, тихий. У него это, квартира двухкомнатная, от мамки осталась, матушка-то сама преставилась, а он живет. Его и дома-то никогда не бывает почти, все на рыбалке. Он, это, Юрыч-то, он кузнец, и его по вредности рано на пенсию это... Ну а ему фигли делать на пенсии-то это, в писят лет... Он это, с детства чудной, природу любит, дак он это, на рыбалке это, постоянно.

Так, по пути, Виктор мне рассказал нехитрую историю неведомого Юрыча, к которому он планировал меня подселить. Правда неизвестно было, как к подселению отнесется сам Юрыч, но Виктор заверил что «все будет чики-пуки». А для облегчения дипмиссии заставил купить два сифона портвейна, бутылку водки, несколько плавленых сырков и бычки в томате.

- Вот, Юрыч, знакомся, это Витек, мой братан космический и хороший парень - Представил меня Виктор.

Юрыч сидел за дворовым, для забивания "козла", столиком. Это был изрядно поддатый крепкий и мрачный дядька в обвислых трениках, шерстяной толстовке с надписью «Олимпиада 80» и кожаных тапочках.

- Юрий, - он протянул мне широкую ладонь. На двух её пальцах отсутствовало по фаланге.

- Витя, - ответил я и хотел начать разговор о съеме жилья, но ВиктОр величественным жестом остановил меня, споро разлил по пластиковым стаканчикам водку, ободрал, кое-как, фольгу с плавленого сырка и сказал: сперва за знакомство.

Мы выпили, отломили каждый по угловатому, похожему на колотый лед кусочку сырка и молча закусили. Потом закурили. ВиктОр, не спрашиваясь из моей пачки, а Юрыч с достоинством достал дешевые папиросы.

Я молчал, Юрыч тоже, а ВиктОр задумчиво вертел в руках банку с бычками в томате.

- Бля, - разочарованно произнес он, - Юрыч, не в падлу, сходи домой за открывалкой.

- А зачем, - ответствовал Юрыч, - пошоркай крышкой об асфальт, там жесть тоненькая, потом надави, да поддень ногтем.

- Точно! - Сообразил Виктор.

Через мгновение в сумерках раздался противный скрежет. Я с изумлением пялился на подобные манипуляции. Юрыч в это время рассматривал меня исподтишка, застенчиво, как переспелая гимназистка.

Облизывая с пальцев томатный сок появился Виктор.

- Ловкость рук! – Довольно заявил он. - Учитесь, сынки!

Юрыч усмехнулся и покосился на бутылку, словно стесняясь налить сам. Я стал разливать.

- Ну, между первой и второй наливай ещё одну – уже сыпал прибаутками ВиктОр, схватил свой стакан, запустил пальцы в бычки в томате, выудил рыбку и не чокаясь выпил. Юрыч и я чокнулись между собой и тоже выпили. Виктор тут же схватил бутылку, разлил её по стаканам всю, наломал сыра, буркнул что-то типа «между третьей и второй перерывчик небольшой» и осушил стаканчик до дна. Юрыч, отбросив щелчком не затушенную папиросу тоже последовал его примеру, а выпив, по-гусарски тряхнул стаканом, показывая, что в нем нет ни капли. Он стремительно косел и в этот момент заработала Викторова дипломатия.

- Юрыч, - забалаболил Виктор, выуживая у меня из пачки сигарету, а пачку пряча себе в карман, - вот Витька видишь?

- Вижу – согласился обмякающий Юрыч.

- Ты в хате один живешь?

- Один – опять согласился Юрыч.

- А пусти Витька к себе пожить?

Юрыч изумленно воззрился на меня, как будто увидел в первый раз.

- Его?

- Ну да?

- А это Витек?

- Витек.

Юрыч полез по карманам, что-то там долго искал, затягивая паузу, словно бы не хотел продолжать разговор и надеялся, что в эту паузу все о нем забудут и найдут другую тему.

- Да вы не подумайте, - начал я, - я же не бесплатно. Озвучьте цену вопроса.

- А ты мне не выкай – вдруг гордо вскинулся Юрыч – я тебе не начальник, поэл! Я кузнец, поэл, кость от кости рабочий класс и пролетариат, поэл!

- Понял, понял. Может, выпьем?

- Анналивай! – Разухабисто согласился Юрыч.

Виктор уже сдирал зубами пробку с портвейна. Мы выпили и Виктор продолжил:

- Ну так как, Юрыч.

Юрыч, мотаясь по лавке вытянул руку, поводил в сумерках пальцем, нашел им меня и сказал:

- Пусть он скажет.

- Мне пожить бы у тебя, Юрыч, сколько за угол назначишь, заплачу.

- Свсь! – выцедил из себя Юрыч.

- Чего?

- Аусвайс! – Рявкнул Юрыч, как заправский гитлеровский постовой. – Документ кажи, что ты на мой жилплощади не всякий там будешь.

Паспорт мне хотелось доставать меньше всего.

- Усы и хвост, вот мои документы...

Юрыч на секунду застыл с полуоткрытым ртом а потом расхохотался и полез, шатаясь ко мне через стол, выставив руку в позе армрестлера и пытаясь также захватить мою. Ухватившись, он стал бороть мою руку, жилился, жилился, но, будучи сильно пьяным, не смог, и клонился всем телом за своей рукой и наконец, сложив на неё голову процедил: живи. Скока хошь живи. И заснул.

Нам с Виктором пришлось немало потрудиться, дабы оживить Юрыча и спросить, где у него ключи. Помутневшим взором Юрыч окинул нас и назидательно ответствовал, пересыпая речь бранью в том духе, что он де пролетарий, кузнец и ему от трудового народа скрывать нечего и квартира открыта, еще он выразил сомнение в наших человеческих качествах, обозвал нас блядьми и опять уснул за столом.