Отец наших отцов - Бернард Вербер

– Другая тема. Безработица во Франции.

Исидор Катценберг набрал в легкие воздуха:

– Что касается современных западных обществ, скорее всего они решат проблему безработицы. Десять процентов населения станет очень много работать в творческих профессиях, а девяносто процентов не будет работать вовсе или время от времени, как простые исполнители. Десять креативных процентов будут в основном манипулировать идеями. Они страстно преданы работе, посвятят ей все свое время, получат много денег, тратить которые им будет просто некогда.

– А остальные? – прервала его девушка.

– Остальные? Ну, остальные девяносто некреативных процентов станут часто менять место работы, мало зарабатывать, мало интересоваться самим трудом, зато будут бесконечно развлекаться. Будут, кстати, идентифицировать себя не по профессии, а скорее всего по своим хобби. Я очень верю в развитие добровольческих ассоциаций. Например, девушка, временно работающая секретарем, иногда подрабатывающая няней и периодически снимающаяся в кино в эпизодических ролях, будет представляться как член районной ассоциации, борющейся за охрану окружающей среды.

– Я не поняла, почему вы утверждаете, что представители творческих профессий будут «манипулировать идеями»?

– В будущем нет открытий, изобретений и кардинальных нововведений. Технологии будут распространяться одновременно и повсеместно, у людей будут одинаковые машины, одинаковый стиральный порошок, одинаковые компьютеры. Зачем же тогда предпочитать один товар другому? Все решит небольшой перевес в дизайне, цвете, названии, подаче марки. Все будет зависеть от удачного слогана и способа презентации.

– Но это несправедливо по отношению к некреативному населению.

Тут мы переходим к другой, дорогой мне теме: к образованию. Можно надеяться, что в далеком будущем школа позволит каждому развить врожденные способности к творчеству. Возникнет рынок искусств и общения, который и подготовит наступление новой эры.

– Врожденный дар есть не у всех! – воскликнула девушка.

– У всех, – заверил ее Исидор Катценберг. – Но люди не умеют его найти и использовать. Школа должна помочь им в этом. И надо будет уже не «работать», а бесконечно развивать врожденный дар, используя на благо людей, всего общества свою непохожесть и талант. Мы будем не «работать» , а «заниматься» тем, для чего каждый из нас рожден.

Лукреция искала слабое место в рассуждениях толстяка.

– А в области мысли?

– Однажды человек станет духовным. Библия, кстати, всегда об этом говорила. Вспомните десять заповедей. Еврейская религия не судит. Когда она говорит «не убий», она говорит о будущем. Она не говорит: «Не убивай, иначе будешь наказан». Она говорит: «Однажды ты перестанешь убивать», то есть «ты поймешь однажды, почему убивать бессмысленно». Однажды ты поймешь, почему бессмысленно красть, лгать и так далее. Однажды мы станем духовны.

Лукреция погрузилась в созерцание древа будущего.

– Почему вы вкладываете столько сил в это, Исидор?

Он улыбнулся.

– Из эгоизма. Мне хочется жить среди спокойных людей. Когда люди счастливы, им нет дела до окружающих. То есть для того, чтобы я, Исидор Катценберг, хорошо себя чувствовал, необходимо, чтобы все человечество и вселенная в целом чувствовали себя точно так же. А теперь идите за мной, Лукреция, нас ждет новая задача.

Он повел ее в большой зал, занимавший большую часть первого этажа. Там он вытащил из шкафа другую белую доску, точно такую же, как та, которую девушка видела в маленькой комнатке, положил ее на стопку книг и написал красным фломастером:

«Древо прошлого».

Словно фокусник, Исидор достал откуда-то бутылку шампанского и два бокала.

– Отпразднуем начало.

Они чокнулись. Выпили. Затем Исидор собрался с мыслями и принялся по памяти исписывать ствол и ветви на доске – изобретения, династии, империи, научные исследования, битвы, народные бунты, революции, кризисы, социальные движения… Великие события прошлого и основные повороты истории. Исидор старался ничего не забыть.

Он начал с сегодняшнего дня и двинулся назад сквозь десятилетия и века.

Через час он утомленно провел рукой по лбу. Все это время восхищенная Лукреция не издавала ни звука. Она смотрела на древо человеческого прошлого, растущее сверху вниз, словно на растение, корни которого растут как при ускоренной съемке.

– Конечно, остается тайна происхождения, – заметил Исидор, созерцая свое произведение. – «Когда» и «Почему» появилось первое человеческое существо.

Синим фломастером он добавил последний штрих, вопросительный знак в зоне, обозначающей период 2-4 миллиона лет тому назад.

– Профессор Аджемьян, наверное, знал это, – напомнила стажерка.

Исидор Катценберг посмотрел на доску и на пустующее пространство внизу древа.

– В таком случае лучше всего вернуться и как следует обыскать его квартиру.

– Я уже это сделала, и ничего особенного не нашла.

Толстяк аккуратно закрыл фломастеры колпачками и поставил их в деревянный стаканчик.

– Если кто-то хотел превратить в пепел место преступления, – сказал он, – значит, там есть то, что хотят от нас спрятать.

21. В ГЛУБИНЕ ПЕЩЕРЫ

Стая смотрит на проливной дождь и радуется тому, что находится в укрытии. То, что хозяин пещеры еще не напал на них, придает им смелости. Пещеру, наверное, покинули. Дети хотят исследовать ее в глубь. Родители слишком устали, чтобы удерживать их. И вот, от безделья или из любопытства, молодежь решает пойти посмотреть, что же находится там, в глубине.

Они идут вперед маленькими шагами.

Сначала они находят экскременты шакалов.

Дальше – экскременты гиеновидных собак.

Они углубляются дальше в лабиринт. Свет дня почти не достигает этих мест.

Войдя в пещеру, ОН смутно чувствует, что здесь произошло что-то странное.

Здесь пахнет кровью и битвой.

22. МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Пахнет воском и чистящим средством.

Консьержка на совесть убрала подъезд. Исидор Катценберг посмотрел на ряд почтовых ящиков и попросил Лукрецию вскрыть швейцарским ножом тот, на котором было имя профессора Аджемьяна.

– Зачем? – спросила девушка.

– Чтобы точно узнать дату его смерти. Достаточно посмотреть на почтовые штемпели, чтобы понять, когда профессор перестал вынимать почту.

Лукреция послушалась.

Исидор достал кипу писем. Самый ранний штемпель подтвердил тот факт, что уборщица обнаружила труп на другой день после преступления.

Они поднялись. Дверь в квартиру оставалась незапертой, и они беспрепятственно проникли в нее. В углах потолка пауки уже начали плести паутину. Лукреция провела Исидора в кабинет покойного. Она снова посмотрела на картины, в основном изображавшие обезьяньи морды, и в голову ей пришла одна идея. Она по очереди снимала картины со стены и наконец нашла то, что искала, – за рисунком, на котором маленькая рыбка спрашивала маму, кто первым вышел из воды. Сейф, спрятанный в стене, был снабжен тремя кодовыми колесиками, которые бывшая воспитанница детского дома немедленно принялась крутить.

Исидор Катценберг включил верхний свет.

– Вы с ума сошли! Нас заметят!

Ничего, – успокоил он ее. – Я предпочитаю проводить расследование при свете, а не в потемках. Полиция сюда не вернется, а соседи слишком трусливы, чтобы реагировать на подозрительный шум или свет.

– А человек в обезьяньей маске?

– Он тоже еще не готов сюда вернуться. Мало того, Исидор Катценберг не стал лишать себя удовольствия и включил музыкальный центр. В комнате раздалось хоровое пение пигмеев. Он порылся в баре и достал бутылку коньяку.

– Я смотрю, вы особо не стесняетесь, проводя расследования, – сказала Лукреция, ожесточенно крутя колесики. – Может, лучше поможете мне открыть сейф? В нем точно разгадка тайны.

– Вы отлично справляетесь без меня, – ответил он, разгуливая вдоль книжных полок.

Вытащил какую-то книгу и устроился в кресле, листая ее.

– Я хочу проникнуться окружающей обстановкой и настроением жертвы перед смертью, – пояснил он.

– И каково же было состояние профессора Аджемьяна перед смертью?

– Он был большим ценителем коньяка и детективов. Ученые часто любят детективы с запутанным сюжетом, а современная литература сплошь состоит из автобиографий, написанных великолепным языком, но сюжет в них еле теплится. Складывается впечатление, что современные писатели забыли, что они потомки обитателей пещер, которые инстинктивно чувствовали, как надо преподнести и приукрасить события утренней охоты вечером у костра. А ведь это питательная почва всех романов.

Лукреция, высунув от напряжения язык, продолжала сражаться с тремя колесиками.

– А-а, – сказала она, – все-таки признаете, что отрываться от корней нельзя.

Исидор Катценберг полистал еще несколько книг, затем, словно подчиняясь какой-то мысли, взял несколько ручек с письменного стола. Достал ластик, положил его под блокнот.