Десять поворотов дороги - Оак Баррель

– Что за прискорбное сквернословие, юная и почти невинная леди?.. – из-за ширмы высунулся свежий и румяный как помидор Хряк, обтирающий харю горячим полотенцем после бритья. Мочки его ушей украшали серьги из мыльной пены. – Но добавь к этому: испражняется, ибо истина дороже приличий! Хвет, ты пал ниже грязи и должен покаяться перед сестрой.

– Бейся головой о стену! – выкрикнул невидимый Гумбольдт, гремя тазом за ширмой.

– Пошли вы… – вяло огрызнулся молодой человек, отодвинув свой лечебный бульон, тарелку и само мироздание на край стола.

– Педант, скотина! Смотрите, что он наделал в шкатулку?!

– У-ук…

***

Пока происходили описанные выше события, Бандон, решивший погулять перед завтраком, нос к носу встретился со своим бывшим боссом, от которого свалил два года назад, прихватив обещанные призовые (и еще немного в качестве выходного пособия).

Что до истории событий… Как выяснилось после нескольких лет гастролей, бороться на арене и зарабатывать для Черного Гарри деньги входило в контракт Бандона, а вот про то, чтобы получить свои, не было написано ни словечка. По совершенно непонятной причине его это однажды перестало устраивать, и тот прямо как с цепи сорвался – наговорил грубостей, сломал кучу мебели и посадил начальника задом на раскаленную печь, даже не смазав ее маслом.

Все могло кончиться значительно хуже, если бы Гарри не отбили другие борцы из труппы. Многие из них прилично при этом пострадали… В общем, они расстались не то чтобы большими друзьями, продолжая сквозь годы и расстоянья люто ненавидеть друг друга. Нелюбовь эту подхлестывало осознание того, что Бандон, в общем-то, прав, а они, куча здоровых мужиков, продолжают глотать издевательства Гарри, словно младенец слюни. К тому же два лагеря состояли в известной конкуренции, в которой находятся меж собой все бродячие труппы, колесящие по одним и тем же дорогам.

Воняющий перегаром Черный Гарри грыз развалинами зубов мундштук погасшей трубки и как раз собирался прикурить ее от головешки, когда понял, что темная тень, закрывшая вид на покосившийся забор, есть не что иное, как его давний неприятель, намеревающийся отлить. Трубка выпала изо рта антрепренера. Его глаза под кустистыми бровями округлились, словно тот узрел собственную могилу, а из горла вырвался хриплый рык.

Бандон, уже было приступивший к своему делу, без лишних предупреждений и в один мах сшиб Гарри на землю, придавив ему грудь ногой. Волею проведения под задом антрепренера оказалась та самая тлеющая головня, опалив, хотя и в меньших масштабах, ранее пораженное огнем место.

Здоровяк был добрым человеком. Гарри, который не мог дышать под навалившимся спудом, очень хотелось в это немедленно поверить. И уж просто шикарно найти тому прямые доказательства – потому что в обратном случае ему придется поверить в загробную жизнь, а это дело он откладывал на потом.

– Хало, Гарри, – пророкотал великан в ядовито-желтой майке, чуть приподнимая стопу, чтобы его дорогой приятель не задохнулся. – Давно хотел тебя повидать так вот… Как делишки?

Лицо антрепренера начало стремительно багроветь. Он выдавил что-то вроде «мха-а…» и отключился. На обвислых щеках проступила сеть малиновых жилок.

– Ах ты, горелый блин! – выругался Бандон, снимая ногу. – Издох, чито ли?

Никакого иного способа освежить бедолагу, кроме как от собственных щедрот, у Бандона не нашлось. Был бы ковшик воды под рукой… Но ковшика, как на грех, не было.

Однако процедура подействовала, и антрепренер снова открыл глаза, тут же поведя ими в сторону в поисках защиты. Ни одного из его гориллообразных подопечных не было видно. Кричать было бы явной логической ошибкой, да и сложно орать, когда являешь собой эквивалент жабы, растоптанной жеребцом.

Бандон присел на корточки рядом с бесформенной воняющей потом кучей, состоявшей главным образом из Черного Гарри, а также из вороха облезлых жилеток, слипшихся в один заскорузлый панцирь. Головня, судя по всему, уже погасла, ибо толстяк не ерзал и не стонал, но лишь злобно скрежетал остатками зубов, глядя прямо в глаза обидчика.

– Ты не серчай, я так, поздороваться… Как бизнес? – по лицу Бандона расплылась нехорошая улыбка, говорившая за то, что вопросы заданы по причине светского воспитания, но вовсе не из участия к судьбе Гарри.

А бизнес, по всему судя, шел не очень. Даже в лучшие времена (а Черный Гарри знавал их) он выглядел как выловленный в канаве покойник со скверным характером, пережившим своего обладателя. И пах соответственно. Его запах, кажется, имел собственный паспорт и мог пересекать границу, отправляясь в отпуск без обладателя. Теперь же антрепренер походил на бывшую в употреблении вещь, которой побрезговал старьевщик. Только его взгляд стал еще более злым и колким. Несмотря на застарелый алкоголизм, подлую натуру и бродяжью жизнь, этот мешок с требухой мог переглядеть коршуна. Ну, если не коршуна, то уж точно грифа, приметившего нехилый кусок падали на пустыре. Гарри был из тех, кого интересовало сугубо количество – монет, выпивки и его самого, любимого. По двум последним пунктам он реально преуспел в жизни и никак не успокаивался насчет первого, не брезгуя ничем, на чем было можно разжиться. Если бы кто-нибудь скупал по дешевке тени от людей и предметов, хозяин борцовского шоу не преминул бы продать свою хоть за медный грош.

Сейчас он беззвучно сверлил Бандона налитыми кровью глазками, лежа на сыром отвале у забора. Здоровяку даже стало на секунду жаль этого мерзавца, но он был достаточно сообразителен, чтобы не поддаваться такому чувству в обществе голодной гиены.

– Я так долго могу, – предупредил Бандон, снова прижимая антрепренера ногой. – Тебе удобно, дружок?

Тот сдавленно захрипел, но здоровяк теперь знал до какой степени можно давить, чтобы его «клиент» снова не отключился.

– Слушай, верблюжий потрох, у меня предложение. Ты валишь отсюда со своим ручным мясом и не оглядываешься? Понял? А потом еще долго-долго не появляешься у нас на дороге.

Гарри дернул щеками. Было это согласием или нет, оставалось неясным. Он продолжал не моргая смотреть на Бандона, вера в доброту которого пока не подтверждалась на практике. В конце концов антрепренер кивнул сразу четырьмя небритыми подбородками. Бандон убрал ногу с его груди и, не оглядываясь, ушел, покачивая бычьей спиной.

На самом деле на сердце у него скребли кошки. Он был уверен, что банда Черного Гарри никуда не уйдет, а напротив – попытается устроить разборки. Слишком явным казался перевес в силе: пятеро борцов против полудюжины комедиантов, среди которых толстяк, пара тощехвостов и девица. Последнее вообще было отличным поводом «за» то, чтобы напасть на них, не откладывая. «Ав – знатный трофей», – поймал себя на мысли здоровяк и сам же себе ударил по рукам (тоже мысленно).

По крайней мере они не застанут их врасплох, решил про себя Бандон, ибо бежать в данных обстоятельствах было еще менее разумно, чем принять бой. На местных вряд ли стоило рассчитывать, но хоть бинтами можно будет разжиться, если что… И очень кстати, если народец Черного Гарри все так же не просыхает, как раньше, накачиваясь с утра вместе с патроном, – некоторые привычки активно трудятся против их обладателей.

***

Гумбольдт словно переломился пополам, согнувшись всем телом, и резко дернул за штанину стоящего перед ним громилу. Тот, не удержавшись на ногах, с ревом опрокинулся навзничь. Это решило дело, потому что на его голову опустился грубо сколоченный табурет, использовавшийся комедиантами как подставка, походный верстак и еще десятью различными способами, среди которых нашелся и такой.

Хряк повторил удар и теперь стоял, тяжело дыша, над распластанным бритым здоровяком в слишком длинных и широких для уличной драки штанах. И стоило бы ему обернуться – потому что прямо в его загривок летел с силой брошенный топор. А может, и не стоило, и судьба, напротив, спасла чревоугодника, подставив смертельному орудию мягкое место: с воем, от которого перепугались свиньи в хлеву, ясно увидев свою будущность, он перелетел через поверженного врага, пораженный в загривок обухом.

Гумбольдт пружиной метнулся к другу, попутно всадив локтем в горло бросившему топор коренастому мужику в феске. Тот захлебнулся от удара и упал на землю – не ясно, здравствуя или издыхая.

Хряк лежал в грязь лицом поперек пришибленного табуреткой борца, однако ничем таким из внутренних соков не обагренный, вполне себе дышащий и даже сквозь зубы воздающий миру отборной бранью. Гумбольдт присел на корточки, настороженно оглядываясь вокруг. Но тот в феске, что хрипел у опрокинутого стола, был, похоже, последним из ватаги Черного Гарри, кто еще оставался на ногах. Дело было сделано.

Из-за разорванного полога показался Бандон в обескураживающе полосатых кальсонах, едва достающих до колен. В ручищах он держал обломок чего-то продолговатого, похожего на оторванную ногу. На секунду в животе у Гумбольдта похолодело… К облегчению, «нога» оказалась трубой с походной печи – абсолютно мирный предмет, если его не держит наперевес бык на двух ногах, хоть и по-клоунски одетый.