Лиссабонские любовники - Жозеф Кессель

– Ну вот, я попал в точку, я вижу это, то-то же, – сказал Антуан.

Он хотел усмехнуться, но в горле у него пересохло и оттуда вылетело только что-то вроде хриплого вздоха. А его глаза давили на Кэтлин, требовали, вынуждали к ответу.

Она отлично чувствовала, что возражать было бесполезно и что все, что бы она ни сказала, он исказит, отбросит, повернет против нее. Но эти глаза… эти глаза…

Она заставила себя говорить как можно спокойнее, ровно, чтобы попытаться вернуть Антуана к логическому мышлению.

– А ты не думаешь, – спросила она нежно, – что все то, что ты мне сейчас говоришь, я могу сказать тебе? И страдать от этого. Но я верю… Я верю тебе…

– Естественно… очень все просто… – воскликнул Антуан, и ему наконец удалось усмехнуться. – У меня нет тайны. Я говорю все как есть, я ничего не скрываю. По поводу моей истории зубоскалили все, кто только мог. Газеты! Процесс! Знаменитость!

На его лице появилась и застыла долгая, прямо нескончаемая усмешка, и он приблизился к изголовью Кэтлин. Там его усмешка вдруг исчезла, и он прошептал:

– Ты веришь? Конечно. Ты теперь отлично знаешь, что мне наплевать на нее. Мне наплевать на то, что я ее любил, и мне наплевать на любовь…

Крик Кэтлин, подавленный, но идущий из самой глубины ее души, остановил Антуана.

– Нет… нет… не надо так говорить, а то придется пожалеть… – пролепетала она.

Антуан еще сильнее приблизил свое лицо к лицу Кэтлин и ответил:

– Мне наплевать на это, понимаешь… У меня это не так, как у тебя! Ты опять думаешь о тех прибрежных скалах? Ты жалеешь о нем? Тебе его не хватает…

– Ты сумасшедший, – крикнула Кэтлин.

Одновременно она обвила шею Антуана руками и притянула ее с такой поразительной силой, что он оказался увлеченным на кровать рядом с ней. После этого она отпустила его. Это усилие почти полностью обнажило Кэтлин.

Через ткань ночной рубашки Антуан различал ее тело, с тонкими линиями, сделанное из такой нежной, хрупкой материи, что в первые мгновения оно всегда вызывало у него совершенно чистое, почти религиозное чувство. Он вспомнил вдруг девицу, приведенную Порфириу Рохасом, и испытал к телу Кэтлин благодарность, от которой менялась вся картина мира.

«Да, я сумасшедший… пачкать это… Это, чего я совершенно недостоин», – подумалось Антуану.

Когда он посмотрел на Кэтлин, ее лицо тоже преобразилось.

Она слегка склонила голову к Антуану, и у нее на шее обозначился тот изгиб, который так сильно любил Антуан. «Как лебедь», – подумал он уже в который раз.

Он потянулся ртом вперед, чтобы поцеловать ее, и, делая это, снова увидел рот Порфириу на шее проститутки и выражение, которое принял этот рот.

Все мужчины любят целовать женщину в это место, особенно когда она сложена, как Кэтлин. Сколько раз другой…

Он незаметно поднял голову, чтобы не потревожить Кэтлин. Она ждала с закрытыми глазами, а в уголках ее век и ее губ начинала светиться загадочная и тайная улыбка.

– Вот то, что я хотел знать, – сказал спокойно Антуан, в то время как его терзала боль, не оставлявшая в покое ни единой его клетки. – Неплохо я сыграл.

Что… ты не… что ты хочешь? – спросила Кэтлин.

Я хотел просто понять, вот и все, – сказал Антуан. – Понять, какой ты была, когда его губы касались твоей шеи. Знаешь, это красиво смотрится. (Он сохранял власть над собой. Голос его звучал все сильнее и выразительнее.) – А потом он переходил к губам или, может быть, сначала к груди? А потом он клал тебе руку под голову или брал тебя за плечи? Как я? Только с ним все шло без перерыва… Большая игра? Сразу же? Все время? Скажи мне. Чтобы я научился. Чтобы ты получила то же удовольствие. То же порочное наслаждение.

Вопросы эти Антуан разъединял паузами, беззвучными, фальшивыми смешками, ужасными гримасами.

И он продолжал, продолжал свою сексуальную инквизицию, плывя все дальше и дальше в потоке все более откровенной речи вплоть до того момента, когда он исчерпал свой запас неприличных образов. И тогда, видя, что Кэтлин упорно молчит, он схватил ее за руки и закричал:

– Ты будешь говорить! Или ты так боишься меня, что не смеешь признаться? Но пойми, что чем меньше ты говоришь, тем больше я вижу, что ты любила только его. Но только я хочу, чтобы ты это сказала.

В этот момент лицо Кэтлин, искажаемое противоречивыми чувствами, приняло необычно решительное, твердое выражение. Антуан понял, что сейчас она заговорит. И он сказал:

– Слишком поздно… Замолчи. Мне наплевать на твое вранье.

Антуану было очень холодно. Его пронизывало до мозга костей страхом, который он не мог сравнить ни с каким другим страхом. Это был страх знания.

«Я иду на попятный… тряпка… я тряпка», – думал Антуан.

Но он не испытывал по отношению к себе ни ярости, ни стыда. Только ужасную жалость.

Из-за этой жалости к себе он жалостливо посмотрел на Кэтлин и заметил, что губы у нее стали пепельного цвета, что во взгляде застыло тупое выражение и что она дрожит.

Неуверенной рукой он прикрыл глаза Кэтлин. Когда он почувствовал, что она опустила веки, он начал гладить ей волосы. Его пальцы немного дрожали, и их легкие колебания отражались во всем теле Кэтлин.

«Как он страдает… как он страдает… – думала она с отчаянием. – И я не могу ничем ему помочь… он мне ни за что не поверит. Если бы он только знал, Боже мой, если бы он только знал…»

В голове у нее было пусто, и Кэтлин была связана с миром только через ласку в своих волосах. Она пришла в себя, движимая всесильным внутренним порывом. «Я люблю его, – подумала она. – Ну почему нельзя быть счастливым?»

Тут у Кэтлин возникла мысль – она часто посещала ее, но не с такой убедительностью, – что сначала она должна заплатить за свое преступление. И это ее успокоило. Когда она достаточно настрадается, то, может быть, тогда…

Вот уже Антуан не так сердится на нее. Он остается… Его рука больше не дрожит. Она тяжелая, эта рука, добрая. Какой кругом царит покой, когда Антуан похож на себя…

Кэтлин чувствовала себя усталой сверх всякой меры. Каждая фибра, волокно, каждая клетка стремилась к отдыху. И она заснула.

Антуан увидел, что Кэтлин спит, только тогда, когда его рука затекла. Затаив дыхание, он высвободил ее. Кэтлин не шевельнулась.

Ее утомленное лицо с заострившимися чертами было умыто сном и было таким ясным, таким ясным…

На лице Антуана витало нечто вроде смутного отражения этой чистоты. Он наклонился над Кэтлин и вздрогнул. В уголках ее глаз блестели две маленькие слезинки. Она плакала во сне. Чтобы приблизить свое лицо ближе к ней, не разбудив Кэтлин, Антуан сполз на колени и положил свою голову на подушку. Одновременно он говорил.

– Не плачь, красавица моя, не плачь, мой маленький ребенок, – говорил Антуан. – Это для меня слишком жестокое наказание. Я не хочу. Я тебя так сильно люблю… Я желаю тебе всего самого хорошего, что только есть на свете. Не плачь.

Слез на ресницах Кэтлин больше не было.

– Ты меня слышишь… ты этого не знаешь, но ты меня слышишь, – говорил Антуан. – Слушай, слушай меня. Ты здесь, я тебя знаю, я оказался нужен тебе… и только это имеет значение. И нужно было много всего, чтобы это стало возможным. Я понимаю… Я понимаю… Но у меня много любви… Она слишком сильна. Есть много места, чтобы получить удары. А я не могу. Нужно, чтобы я давал сдачи. А если я сделал тебе больно, то мне еще больнее, чем тебе, и я люблю тебя еще больше.

Губы Кэтлин были приоткрыты, и ее дыхание было теплым, ровным и легким.

– И я с этим ничего не могу сделать, у меня нет воспитания, – говорил Антуан. – Когда мне плохо, я не в состоянии выбирать слова… Для мягкого обхождения я сколько не ищу, у меня больше ничего нет. Меня этому не научили. Но ты-то, ты ведь все знаешь, ты понимаешь, ты угадываешь. Это невозможно, чтобы ты не знала… Я тебя люблю!

Антуан заговорил громче, Кэтлин начала медленно открывать глаза. Но не успела она открыть их полностью, как Антуан уже был на ногах.

– Ты меня любишь? – тихо спросила Кэтлин.

Взгляд Кэтлин, движение ее губ располагались где-то в пространстве, которое разделяет мечты и реальность. Это продолжалось слишком недолго, чтобы это можно было назвать моментом. Но вместе с тем этого было достаточно, чтобы в ее еще затуманенных глазах появился какой-то неясный призыв, а изгиб рта стал вновь плотским. У него перед глазами опять была живая женщина.

И что бы ни делал Антуан, он не мог остановить возвращение к жизни. И у него в голове тут же появилась мысль, что – может быть, скорее всего, конечно же – Кэтлин насчитывала в своей жизни не одно чудесное пробуждение рядом с тем, другим. И что – может быть, скорее всего, конечно же – в своем полусознании она еще и сейчас искала именно того мужчину.

Антуан положил свою руку на глаза Кэтлин.

– Спи, для тебя, для меня, для счастья, для несчастья… спи, – попросил Антуан.

Кэтлин опять заснула.

Она не услышала, как немного позже Антуан ушел.