Иуда Тайной вечери - Лео Перуц

- Я ищу некоего Боччетту, - объяснил Бехайм. - Бернардо Боччетту. Мне сказали, его можно найти в этом доме.

- Все ищут Бернардо Боччетту, - проворчал человек в окошке. - Очень уж многие ищут Бернардо Боччетту. Покажите, с чем пришли, тогда и впущу.

- С чем я пришел? - удивился Бехайм. - С чем, черт побери, я должен прийти, чтоб вы меня впустили?

- Коли вам нечего оставить в заклад, идите своей дорогой, посоветовал человек в окне. - Под простое ручательство здесь ссуду не дают. Или, может, вы пришли выкупить заклад? Тогда вы не вовремя, приходите после обеда.

- Сударь! - сказал Бехайм. - Деньги я брать в долг не собираюсь и закладов у вас не имею. Я хочу повидать господина Боччетту, и больше ничего.

- Повидать господина Боччетту, и больше ничего? - повторил человек в окне, явно с немалым удивлением. - А зачем вам нужно видеть этого господина Боччетту, ежели вы, судя по всему, не испытываете ни нужды, ни стесненности в деньгах? Какая вам радость на него смотреть? Ну увидите - и что? Ведь Боччетта - это я!

Не веря своим ушам, немец отступил назад и вновь присмотрелся к запущенной внешности и потрепанным чертам этого человека, который некогда принадлежал к флорентийской знати. Потом он поклонился и сказал:

- Меня зовут Бехайм, и должен я, сударь, передать вам поклон от моего батюшки, Себастьяна Бехайма, коммерсанта в Мельнике. Он будет рад услышать, что я побывал в вашем доме и нашел вас в добром здравии и благополучии.

- Бехайм? Себастьян Бехайм?! - пробормотал Боччетта. - Да, сударь, ваша правда, он будет вам благодарен за любую малую весточку от меня, ведь нечасто доводится слышать о друзьях. Передайте ему, стало быть, что на здоровье я не жалуюсь, хвори не одолевают, только вот иные обстоятельства... вы и сами знаете, какие нынче времена - войны, дороговизна, к тому же зависть людская да зложелательство, сплошной обман кругом, хочешь не хочешь, а терпи и мирись с невзгодами, так повелел Господь, такова Его воля, и никому не ведомо, не принесет ли завтрашний день еще что-нибудь похуже. Так вот, передайте вашему батюшке...

- Сударь! Вы что же, не хотите меня впустить? - перебил Бехайм.

- Отчего же? Сейчас-сейчас, - сказал Боччетта. - Вы, стало быть, сын Себастьяна Бехайма. Да-а, наверно, великое счастье оставить на свете сына, мне в этом было отказано. Ну хорошо, стало быть, передайте вашему батюшке, когда будете рассказывать обо мне...

- По-моему, вы собирались впустить меня в дом, - заметил немец.

- Ох, правда, а я стою тут и болтаю! Минуточку терпения... ключ куда-то запропастился... Да, кстати, вот беда: в доме нет ни вина, ни фруктов, ни другого угощения, а ведь гостя надобно попотчевать, оказать ему честь, как положено. Может, в таких обстоятельствах вы предпочтете, чтобы не срамить меня, прийти в другой раз, когда я получше подготовлюсь?

- Нет, сударь, - решительно объявил Бехайм. - Я, конечно, не отказался бы от кувшинчика доброго вина, но, поскольку издавна мечтаю потолковать с вами, откладывать эту беседу мне без нужды не хочется, а то, глядишь, что-нибудь помешает, никогда ведь не знаешь, что принесет грядущий день, как вы только что справедливо отметили. Поэтому будьте любезны, впустите меня в дом, не заставляйте стоять у дверей.

Лицо исчезло из окошка, послышались шаркающие шаги, звякнула цепочка, скрипнул ключ в замке, и на пороге появился Боччетта, с новой отговоркой на устах:

- По утрам я обыкновенно занимаюсь делами, вот и подумал...

- Что ж, можно и о делах потолковать, - оборвал его Бехайм и вошел в дом.

Помещение, куда Боччетта провел гостя, было обставлено весьма и весьма скудно. Стол, два стула, скамья (правда, хромая, на трех ногах), в углу изъеденный древоточцем сундук, пол застлан двумя тростниковыми циновками вот и все убранство. На столе чернильница, а подле нее кувшин с водой да оловянный кубок. Впрочем, на стене висел небольшой, без рамы, образ Мадонны, явно кисти хорошего художника, и Бехайм подошел рассмотреть его поближе.

- Богоматерь, - пояснил Боччетта. - Она досталась мне от художника, который совершенно погряз в долгах. Мессир Леонардо, сам живописец, предлагал мне за этот образок целых четыре дуката наличными. Вот вы можете понять, как человек, которому достаточно взять в руки кисть и краски, чтоб нарисовать себе такую же картинку, а то и покрасивее, готов выложить четыре дуката, а картинка-то вдобавок даже без рамы. Впрочем, мессир Леонардо оказал мне честь, набросал в своем альбоме мой портрет.

Засим он пригласил Бехайма сесть, но рекомендовал соблюдать осторожность.

- Вы полегче, с размаху не плюхайтесь, - сказал он. - Эти стулья рассчитаны скорее на мой вес, чем на ваш. Не желаете ли освежиться глоточком воды? Кувшин на столе. Будь дома мой слуга, можно было бы послать в ближайший трактир за вином, но недели три назад я отправил его обратно в деревню, ведь, поверите ли, по нынешним временам лишний рот в доме это не пустяк.

Он вздохнул, покивал головой и углубился в воспоминания:

- Н-да, сударь, когда мы с вашим батюшкой садились по воскресеньям на мулов и отправлялись в деревни и на хутора приударить за крестьянскими девушками, ущипнуть за плечико или еще куда, в ту пору все было иначе. Ваш батюшка забавлялся от души, а выглядел он при этом, надобно вам сказать, так благообразно, прямо хоть бери его в исповедники, вот такой он был благообразный и степенный. Да, настроение было хорошее, дела шли превосходно. Но что было, то прошло, и годы наши теперь другие - пора, забыв о страстях, служить Господу. От дел я теперь удалился, а если порой и пускаю деньги в рост, то лишь затем, чтоб барышом помочь беднякам, ведь в здешней округе меня знают как человека набожного и друга всех страждущих... Но вы как будто хотели потолковать об ваших делах? Наверное, задумали вложить деньги здесь, в Милане? Тут бы я мог вам посодействовать. Любую сумму размещу под хорошие проценты и гарантии предоставлю какие угодно, только о маклерском вознаграждении ни слова, я же хочу вам помочь исключительно из дружеского расположения к вам и вашему батюшке. Ну так как? О какой сумме идет речь?

- Речь идет, - сказал Бехайм, - о семнадцати дукатах.

- Вы шутите, - отозвался Боччетта. - Это несерьезно. Вы хотите вложить семнадцать дукатов?

- Нет, получить, - просветил его Бехайм. - Причем с вас. В наших расчетных книгах уже много лет проходит неоплаченный товар на сумму в семнадцать дукатов, и я приехал взыскать с вас эти деньги.

- Семнадцать дукатов? Знать не знаю, - сказал Боччетта.

- Знаете, - возразил Бехайм, - потому что у меня на руках ваша собственная расписка. Хотите покажу?

- Не надо, - ответил Боччетта. - Раз вы говорите, так оно, поди, и есть. Я па все готов, лишь бы потрафить вам и вашему батюшке, господин Бехайм, но скажите мне: неужто из-за такой мелочи вы отправились в столь обременительное путешествие? Понятно, я не удивляюсь, когда человек проделывает дальнюю дорогу ради отпущения грехов или с иной богоугодной целью...

- У меня были здесь и другие, более крупные дела, - пояснил Бехайм.

Боччетта словно бы призадумался, потом сказал:

- Ну что ж, это дельце мы, считайте, уладили. Будьте благонадежны насчет этих денег. Спокойно оставьте их в моих руках. Поверьте, вы никак не рискуете их потерять. У меня они в такой же целости и сохранности, как в банкирском доме Альтовити, и даже лучше.

- Сударь! - возмущенно вскричал Бехайм. - Вы что, смеетесь? По-вашему, я совсем дурак и удовольствуюсь этаким пустословием?

- С какой стати мне смеяться и считать вас дураком? Напротив, я как раз хочу сделать вам разумное предложение: давайте не будем больше говорить об этом деле, бог с ним! Не стоит оно того, чтобы у мужчин, которые уважают друг друга и ценят, вышла из-за него размолвка.

- Берегитесь, сударь! - предупредил Бехайм, и в голосе его отчетливо слышался закипающий гнев. - Моему терпению тоже есть предел. Если вы и впредь намерены водить меня за нос, для вас это плохо кончится. Да, сударь, плохо! Вы меня еще не знаете.

Боччетта напустил на себя оскорбленный вид.

- Зачем же этак горячиться? - жалобно воскликнул он. - Разве так говорят с тем, кто гостеприимно распахнул перед вами дверь своего дома? Но ради вашего батюшки я готов снести и эту обиду... Видите, как я к нему расположен. А поскольку вам, как я понимаю, очень важно получить эти деньги, вы их получите, сударь мой, я мягок как воск, когда имею дело с честным человеком и добрым другом. Правда, сейчас у меня дома нет такой суммы, но если вы зайдете завтра или сегодня к вечеру, я отсчитаю вам эти дукаты, пусть даже мне придется продать себя в рабство, чтобы их раздобыть.

Боччетта так искренне сокрушался, что в доме нет денег, и, казалось, с таким непритворным пылом стремился поскорее уладить неувязку, что Бехайм забыл, с кем имеет дело, и несколько размяк. Он сказал, что сожалеет о своих резких словах, и изъявил готовность предоставить Боччетте два дня сроку для совершения платежа. Засим он попрощался.