Крупская - Леонид Млечин

Адмирал Александр Васильевич Колчак участвовал в обороне Порт-Артура, командовал миноносцем. И генерал Михаил Гордеевич Дроздовский, и барон Петр Николаевич Врангель, последний командующий белой армией, воевали с японцами. Генерал Сергей Леонидович Марков получил пять орденов! Но, как это случится и в Гражданскую войну, личная храбрость и героизм не спасли их от поражения.

Неудачный ход боевых действий показал, что не только армия, вся Россия нуждается в модернизации. Но власть не спешила с реформами. И нетерпение охватило общество! Боевые действия в далекой Маньчжурии едва не разрушили Российскую империю. Неудачная война с Японией стала катализатором революционных настроений.

— Вот японская война, — говорил академик Александр Михайлович Панченко. — Читал в мемуарах графа Игнатьева такой эпизод: сидят два генерала. Один спрашивает: «Батюшка, а где это Япония-то находится?» Второй отвечает: «На островах». — «Ты сам-то, батюшка, не знаешь! Какая ж империя может находиться на островах?» Что нас понесло туда? За каждую проигранную и неправедную войну русским приходится страшно платить. Война с Японией. Чем мы заплатили? Страшной революцией.

Смута втягивала в себя всю страну. Сразу возникла тема иностранных денег: вот на что делается революция! Тайное сотрудничество японцам предложил вышедший на свободу лидер польских националистов Юзеф Пилсудский. В марте 1904 года он встретился с ними в Лондоне. В июле прибыл в Японию. Обещал разведывательную информацию, саботаж и диверсии внутри России. В обмен просил не только денег, но и поддержать идею восстановления независимой Польши.

Тринадцатого ноября 1904 года люди Пилсудского провели демонстрацию протеста против призыва поляков на войну с Японией. Устроили несколько диверсий на железных дорогах. На японские деньги Пилсудский купил оружие. Организовал подпольную военную школу. Боевики учились от месяца до полутора. Численность его боевой организации составила 840 человек. У Российской империи появились серьезные враги.

«Я борюсь только потому, что в сортире, каковым является наша жизнь, я не могу жить, — писал Юзеф Пилсудский. — Это оскорбляет меня как человека с нерабским достоинством. А без борьбы, причем борьбы жестокой, я даже не борец, а просто скот, которого бьют палкой или нагайкой. Я поклялся себе, что или сделаю свое, или погибну…»

Юзеф Пилсудский добьется своего: после Первой мировой войны на политической карте Европы появится независимая Польша. А он станет ее президентом.

Первая русская революция позвала эмигрантов в Россию.

Мария Ильинична Ульянова жила с братом и его женой в Женеве. Помогала ему и Надежде Константиновне разбирать почту. Переписка, которую вела Крупская, стала очень интенсивной. Она исключительно серьезно относилась к своим обязанностям, которые многим казались скучными. 22 июля 1905 года распекала Лидию Александровну Фотиеву, секретаря Петербургского комитета партии, которая тяготилась своими функциями: «Вы готовы сбросить работу на первую подвернувшуюся девицу, совершенно к этому делу непригодную. Почему? Потому что работа, которую Вы сейчас ведете, не дает удовлетворения… Простите, что ругаюсь, но, ей-богу, досадно!»

Революция сделала эмиграцию ненужной. 26 сентября 1905 года Крупская констатировала: «Пришли русские бесцензурные газеты. Неизвестно, как дальше быть: закрывать лавочку или годить». В первых числах ноября 1905 года Ленин поехал в Россию. Крупская осталась «на хозяйстве», но вскоре последовала за ним. 18 ноября 1905 года — через Швецию и Финляндию — прибыла на родину. Они с мужем переезжали с места на место, останавливались то у знакомых, то в меблированных комнатах, регистрируясь под чужими фамилиями.

Революция стала полной неожиданностью для императорского дома. Самодержец был поглощен личной драмой.

Тридцатого июля 1904 года в Петергофе, в самый разгар Русско-японской войны, царица Александра Федоровна, которую близкие называли Аликс, родила наследника.

«Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божия, — записал в дневнике Николай II. — У Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем… Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное Им утешение в эту годину трудных испытаний!»

Великий князь Константин Константинович пометил в дневнике: «Удивительно крупный ребенок — грудь колесом и вообще имеет богатырский вид». Вес 4660 граммов, рост 58 сантиметров. Золотистые волосы, голубые глаза.

«Цесаревич был прелестным ребенком, — вспоминал швейцарец Пьер Жильяр, преподававший французский язык наследнику русского престола, — с милыми кудряшками и огромными серо-голубыми глазами, обрамленными густыми, загнутыми ресницами. У него был вид здорового, цветущего ребенка, а когда он улыбался, на пухлых щечках появлялись очаровательные ямочки».

Германский кайзер Вильгельм II телеграфировал Николаю II: «Дорогой Ники, как мило, что ты предложил мне быть крестным отцом твоего мальчика! Хорошо то, чего долго ждут, — говорит немецкая поговорка, пусть так и будет с этим дорогим малюткой! Пусть он вырастет храбрым солдатом, мудрым и сильным государственным деятелем, пусть благословение Божие всегда хранит его тело и душу. Пусть он всю жизнь будет тем же солнечным лучиком для вас обоих, как сейчас, во время испытаний!»

«А на сороковой день после рождения, — пишет профессор Аркадий Иванович Танаков, автор книги, посвященной медицинской истории династии Романовых, — у Алексея из пупочной ранки произошло сильное кровотечение — первый симптом гемофилии, наследственного заболевания английской королевской династии.

Гемофилия характеризуется кровоточивостью и обусловленным генетически определенным дефектом образования ряда факторов свертывания крови… В большинстве случаев кровотечения возникают через полчаса-час после травмы. При тяжелых нарушениях свертывания крови кровотечение может возникнуть без видимой причины».

«За одну ночь государь состарился на десять лет, — вспоминал дворцовый комендант Владимир Николаевич Воейков. — Он не мог перенести мысли, что его единственный сын, его любимый Алексей обречен на преждевременную смерть или же на прозябание инвалида. Для царственных родителей жизнь потеряла смысл. Мы боялись улыбаться в их присутствии. Мы вели себя во дворце как в доме, в котором кто-то умер».

«Лечивший цесаревича доктор сказал мне, — писал Пьер Жильяр, — что малейшая царапина может привести к смерти мальчика, поскольку его кровь не сворачивается, как у нормальных людей. Более того, стенки его вен и артерий столь тонки, что любой удар может спровоцировать их разрыв и вызвать обильное кровотечение… Падение, носовое кровотечение, простой порез — пустяки для обычного ребенка — могли закончиться для него самым фатальным образом».