Магистр - Евгений Малинин

Но вот пять месяцев назад письма перестали приходить. Мы заволновались и не знали, что подумать. И вдруг по всем городам Великого ханифата было объявлено, что бель Васар организовал заговор против Великого ханифа и Главного хранителя трона беля Озема. Тогда же пришло сообщение, что бель Васар был обложен в своем замке ханифской гвардией. Сам бель Васар и девять его учеников погибли, когда гвардейцы под прикрытием большого Круга Лиги пошли на штурм. Мятежный маг взорвал подвал центральной башни цитадели.

Ты сам понимаешь, что нашему горю не было предела!

Но два месяца спустя ко мне рано утром пришла Уртусан и сообщила, что мой мальчик жив и ждет, чтобы мы приехали и забрали его. Когда я спросил ее, откуда у нее такие сведения, она сказала, что ей все это приснилось сегодня ночью. Я горько посмеялся над ее сном, а она умоляла послушать ее и отправиться за Орзамом. Но я ничего не хотел слушать, и она ушла от меня вся в слезах. Три дня она молчала и только с укоризной поглядывала на меня, когда мы встречались. А через три дня мне самому приснился мой сын. Причем сначала мой сон был самым обычным – простой, плохо связанный ряд каких-то картинок. И вдруг эти картинки словно стерло мокрой тряпкой, а перед моими глазами появился мой сын.

Он рассказал, что спасся во время взрыва, потому что учитель послал его в другую башню за волшебными амулетами. Но сам он не может выйти из-под обрушенной башни. Он просил приехать и откопать его.

Надо сказать, что к этому времени мое богатство значительно уменьшилось. Многое я отдал вышедшим замуж дочерям, многое потерял на неразумных сделках своего партнера. Поэтому я, увидев этот сон, распустил всех своих слуг, продал дом, собрал сколько смог денег и отправился за сыном. Только Уртусан отказалась оставить меня. Она сказала, что, если я не возьму ее с собой, она пойдет сама пешком, но не оставит своего дорого мальчика одного. Мне пришлось взять ее, и я не пожалел об этом.

Мы пришли к развалинам замка беля Васара и вдвоем принялись откапывать из-под обломков подвал боковой башни. Ты спросишь, почему вдвоем? Во-первых, это место считалось зараженным дурной магией и проклятым. А во-вторых, мы боялись, что наши помощники выдадут белю Озему, что не все ученики уничтоженного им мага погибли.

Так что мы вдвоем растащили обломки башни и открыли вход в подвал. Там мы нашли нашего мальчика. Он был жив, но очень слаб.

Мы вернулись в ближний город и почти месяц жили в гостинице, пока Орзам не окреп. Потом мы присоединились к каравану беля Хакума, чтобы вернуться в родной город.

И я, и бедная Уртусан все так же любим нашего мальчика, но он стал каким-то странным. Словно страшная тайна гложет его изнутри, словно дух его учителя требует от него чего-то невозможного. Он нам ничего не рассказывает, а расспрашивать мы не рискуем – боимся навредить ему. А теперь вот еще и ранили его.

Има Ухтар внимательно посмотрел на меня и спросило тревогой:

– Ты уверен, что весь яд из его ран вышел, что мой мальчик выздоровеет?

– Не волнуйся, почтенный има, все будет в порядке, – поспешил я успокоить его. Мы замолчали. Жара и бесконечное голубовато-белесое небо неподвижно висели над нами. Има Ухтар снова погрузился в воспоминания, а я принялся размышлять над услышанным. И постепенно в моей голове начал возникать план.

Вечером, когда солнце уже опустилось за горизонт, а караван подходил к большому постоялому двору, Орзам открыл глаза и попросил есть. На его лицо вернулся слабый юношеский румянец, и выглядел он очень неплохо. Уртусан, не снимая его голову со своих колен, дотянулась до заранее ею приготовленного свертка и накормила юношу теплым бульоном с маленькими кусочками мяса. И юноша снова заснул. А уже через час мы с Ухтаром осторожно перенесли его в маленькую отдельную комнатку, которую старик смог снять на постоялом дворе.

Караванщики суетились во дворе придорожной гостиницы, распрягая животных. Их расставляли по стойлам в огромном сарае, поили, кормили. Хозяин постоялого двора бегал по двору и гостинице, устраивая на ночь своих многочисленных гостей. Он, как я понял, давно и хорошо был знаком с белем Хакумом, который постоянно останавливался здесь, направляясь в столицу. Я разместился в одной комнате с начальником охраны каравана.

Постепенно суета, связанная с приходом каравана, утихла, и большинство путешественников собралось в большом обеденном зале за общим ужином. Мы с има Ухтаром продолжали держаться вместе, и совершенно неожиданно за наш стол подсел сам бель Хакум. Он посмотрел на меня своими хитроватыми глазами и неожиданно спросил у старика:

– Это что, действительно раны твоего сына были отравлены?

– Да, хозяин, – быстро ответил тот. – Вот, спасибо нашему благодетелю Илие, сначала он спас моего мальчика от смертельного удара, а потом определил яд и выгнал его из ран. Сейчас мальчик чувствует себя значительно лучше. Даже немного поел!…

Бель еще более внимательно посмотрел на меня и негромко произнес:

– А ты, похоже, горазд в искусстве врачевания?

– Я вообще горазд в Искусстве… – ответил я, твердо встретив его взгляд. – Мой учитель хорошо меня обучил.

– Так, значит, у тебя все-таки был учитель? – быстро спросил Хакум.

– Любой Дар нужно выявить и взрастить, а для этого необходим учитель… – уклончиво ответил я.

– А не выпить ли нам вина, – вдруг громко предложил караван-тарши. – Эй, трактирщик, ну-ка дай на этот стол еще один бокал!

Половой тут же прибежал с чистым бокалом. Старый Ухтар хотел было налить в него из стоявшего на столе кувшина, однако бель Хакум перехватил его руку и с некоторой укоризной сказал:

– Мы не будем поить нашего искусного гостя этой трактирной бурдой. – А затем, повернувшись в сторону начальника охраны, приказал: – Бастаг, принеси-ка мой заветный бурдюк и мешочек сандарских засахаренных фруктов. – Потом он снова повернулся к нам и самодовольно произнес: – Сейчас я угощу вас вином, какое и сам Великий ханиф пьет не каждый день.

Буквально в ту же секунду рядом возник запыхавшийся Бастаг и положил на стол небольшой кожаный бурдюк, а рядом холщовый мешочек.

Бель Хакум медленно, даже как-то торжественно развязал тесемки, стягивающие мешочек, и насыпал в чистую глиняную миску горку засахаренных фруктов. Затем он не менее торжественно вытащил затычку из бурдючка и наполнил две кружки и поданный для него бокал густой пахучей темно-бордовой жидкостью. Мы взяли в руки свою посуду и посмотрели на хозяина каравана, ожидая его слов.

– За высокое Искусство! – произнес он, приподнимая бокал. – За его истинных хранителей и ценителей!… – И его глазки снова хитро блеснули.