Первая русская национальная армия против СССР - Борис Хольмстон-Смысловский

Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам, даже после частичного разгрома Советской России, долго придется воевать против англосаксонского мира. Время будет работать в нашу пользу, и им будет не до нас. Наше значение, как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия.

Генерал Власов не соглашался со мной. Он считал, что РОА — это только точка опоры: для национально-революционного пожара, для организации крупнейшего партизанского движения, саботажа и новой гражданской войны. Нельзя допускать немцев слишком глубоко в Россию.

— Вы поймите, — говорил он, — что мы живем в эпоху не профессиональных войн, а революционных движений. Народ — это не статист, а активный участник исторических событий.

Я не соглашался с ним. И пробовал доказать ему, что личности делают историю. Толпа остается всегда толпою и, в конце концов, идет за победителем.

Андрей Андреевич возмущался.

— Позвольте, — говорил он, — ведь вот, большевики победили, однако русский народ не воспринял коммунизма.

— Воспринял или не воспринял, а потом изжил — все это не играет никакой роли. Исторический факт налицо, что в Москве сидит коммунистическое правительство и управляет двухсотмиллионной массой, — возражал я.

— Вы слишком заражены германским «фюрер-принципом», — нападал Власов.

— А вы, генерал, слишком тонете в доктринах революции, — парировал я.

В конце концов, мы оба решили, что без водки этого дела не разберешь, и, уходя от Власова под утро, я чувствовал, как говорят моряки, что слишком ложусь на борт, но что Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек.

Часто потом, вспоминая наш интересный разговор, я думал, прав ли Власов, что Белое движение захлебнулось от того, что не сумело продолжить революции Керенского против активно выступившего большевизма. Или был прав я, когда доказывал ему, что Белое движение проиграло, ибо в критический момент на решающем Орловском операционном направлении генералу Деникину не хватило десяти хороших дивизий?

Ведь были в Советской России потом всевозможные восстания и народные движения? Все они также окончились полной неудачей.

Вопрос — живем ли мы в эпоху, когда надо вести войну при поддержке политики или политику при поддержке бронированного кулака — этот вопрос разрешила сама жизнь. Над ним теперь нечего философствовать. Я должен откровенно признаться, что генерал Власов был во многом прав.

«Русский вопрос» атомной бомбой сегодня, конечно, разрешить нельзя. Мы не имеем права допустить этого. Это не будет война против коммунистической идеологии, а, по всей вероятности, против нашей исторической государственности. Финансировали же за границей тридцать лет русскую революцию, так почему же не хотят теперь финансировать русское возрождение?

Русская революция — это русское дело, и надо помочь и дать возможность разрешить этот вопрос самим русским, а не грозить многострадальному и ни в чем не повинному народу атомным пожаром. Оружие, как бы оно ни было сильно, должно быть только оружием боя, а не средством уничтожения мирных городов, сел и деревень. Средством уничтожения стариков, женщин, детей и гражданского населения.

Пусть тень Нюрнбергского процесса пройдет через кабинеты западных политиков. Русским надо быть очень острожными при столкновении с западной антисоветской, вернее, антикоммунистической пропагандой, и стараться глубоко проникнуть во всю ее сущность и правду. Надо хорошо проанализировать, где кончается антикоммунистическая пропаганда и где начинается столкновение экономических интересов и ненависть к русскому народу.

Во время Второй мировой войны положение было иное. Расчет на тотальную победу Германии был равен нулю. Временные победы Германии на Востоке и Западе не изменили бы общего хода военных действий. Немцы победить не могли. Силы были слишком неравны. Германия не могла успешно воевать одна против целого мира.

Расчет Власова на революцию правилен. Обескровленная Германия и западные державы, победители и побежденные не смогли бы полностью заняться «русским вопросом», и начавшееся движение РОА, обрастая партизанщиной, всевозможными восстаниями, могло бы вылиться в широкое революционное движение.

На опыте Германии мы видим, что оккупация России немыслима, и значение русского союзника, частично сидящего в городах, а главным образом в лесах, постепенно возрастая, приобрело бы полноценное политическое значение.

При Третьей мировой положение резко изменится. Советская Россия, а, может быть, и всякая Россия является сейчас противником англосаксонского капиталистического света.

После уничтожения германского и японского могущества (силы Франции и Италии были сломлены раньше) англосаксонская раса стоит перед великим историческим соблазном уничтожения русского могущества, то есть не коммунистической власти, а самой России.

На примере Германии мы видим, как пропаганда мира неудержимо обманывает народы.

В Первую мировую она говорила, что война ведется против императора Вильгельма II, но не германского народа, а окончилась Версальским миром, по которому от Германии были отобраны все колонии и всё, что можно было, по тогдашнему времени, отобрать на Западе — в пользу Франции, а на Востоке — в пользу новообразованной Польши. Во время Второй мировой та же пропаганда уверяла, что война ведется только против Гитлера и его партии, но не против германского народа, а окончилась полным уничтожением самостоятельного государственного существования Германии.

В Третьей мировой войне русский народ окажется один лицом к лицу с англосаксонцами.

Надо было бы в данном случае вспомнить слова, сказанные маршалом Пилсудским социалистам в ответ на обвинение его в измене партии. Он сказал: «Я был социалистом и ехал с вами в одном международном поезде, но я слез на той станции, которая называется Польша».

Мы, русские националисты, не имеем права сесть в тот международный поезд, который не захочет остановиться на станции, имя которой — Великая Россия.

Мы должны проникать во всевозможные учреждения Запада, разъяснять, пропагандировать и требовать соответствующих гарантий. Мы должны стоять на страже интересов российского государства. Западу нужно разъяснить, что война против русских и аморальна, и безнадежна.

Русская военная история знает много блестящих побед и страшных поражений, но русская психология не знает окончательного исторического поражения.

Татарское иго кончилось уничтожением монгольской империи.

За взятие Москвы поляками мы ответили штурмом Варшавы. За поражение под Нарвой — разгромом шведов под Полтавой. За взятие Москвы Наполеоном — торжественным вступлением в Париж. За уничтожение Сталинграда — руинами Берлина.

Протяните русскому народу руку, памятуя о том, что по московским заколдованным путям безнаказанно не ходят!

Мое третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года.

Мы не виделись больше года, и взаимоотношения испортились, как принято говорить, вконец. Мы были разные люди и по характеру, и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее, «друзьям», легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось, непроходимую пропасть.

Свидание это тщательно подготовлялось начальником штаба Власова генералом Трухиным и командиром третьей формирующейся дивизии генералом Шаповаловым.

С Федором Ивановичем Трухиным меня связывало старое знакомство. Я был первым офицером, который допрашивал его в штабе немецкого Северного фронта (группы) после того, как он был взят в плен, будучи в Советской армии начальником штаба ПРИБОВО[4]. Мне удалось значительно облегчить его участь и помочь ему в тех условиях, которые помогли ему выйти на свободу. Этого он не забыл.

С генералом Шаповаловым судьба нас столкнула в бытность мою командиром дивизии специального назначения — «Р» (Зондердивизион — «Р»). «Р» обозначало «Руссланд». Штаб находился тогда в Варшаве, а разбросанные школьные батальоны, идущие на формирование дивизии, стягивались в Пултуск. Он, тогда еще полковник, был моим начальником штаба. Впоследствии штаб был распущен и начавшееся формирование приостановлено. Я лично подвергся шестимесячному домашнему аресту за сношение с партизанами-националистами, за отказ выдать приехавшего к нам для переговоров украинского национального атамана «Тараса Бульбу», и за отказ подписать воззвание, призывающее русских бороться вместе с немцами не только на Востоке против коммунистов, но и на Западе против англосаксонских капиталистов. Я заявил, что мы, русские, заинтересованы только в войне, ведущейся на Восточном фронте, и что война Германии против Англии, Америки, Польши др. держав является чисто немецким делом, в котором мы ни в коей мере участвовать не можем.