Исповедь - Сьерра Симоне

была на шестидюймовых каблуках и в ярко-голубом парике, но он все равно узнал меня, как только я вошла, как и я, лишь взглянув на его профиль, сразу поняла, что это он.

– Господи Иисусе, – произнес он. Его слова, словно ядовитая мелодия, раздались поверх пульсирующей музыки. – Неужели это ты?

Я застыла в дверях, понятия не имея, что, черт возьми, мне делать. Я знала, что могу найти Марка, объяснить ему, что знакома с этим клиентом и поэтому не могу танцевать для него. Марк понял бы. Но даже спустя три года после того, как он бросил меня и женился на другой, я не могла заставить себя уйти или перестать слушать то, о чем он говорит.

Он не мог поверить своим глазам – все думали, что я сбежала в Европу или в какое-то экзотическое место, а я все это время жила тут. Жестом он указал на мой едва прикрывающий тело наряд, чтобы подчеркнуть все, что с ним связано: танцы и приписываемое им бесчестье, – но я заметила тот момент, когда он закончил излагать свою точку зрения, его зрачки расширились, и он с жадностью впился взглядом в мое практически обнаженное тело.

Он женился на гребаной Пенелопе, но был здесь и находился тут ради меня, и, пошло оно все, я желала этого. Тот момент, когда он предпочел меня ей. Неважно, насколько это было неправильно. «Зайди», – велел он, и я подчинилась.

Простит ли меня Бог за это? Потому что я могла бы уйти без каких-либо последствий, найти другую девушку и покинуть клуб, оставив Стерлинга Хаверфорда III позади. Но в глубине души я хотела остаться, хотела того, что, как я знала, произойдет, если останусь.

Я закрыла за собой дверь и скрестила руки на груди, затем сказала ему, каким мудаком он был. К его чести, он не стал это отрицать.

Он попросил меня подойти ближе. Это был приказ, и, помоги мне, Господь, я всегда повиновалась командам. Я подошла к нему, и он провел рукой по моей оголенной заднице под юбкой. Его обручальное кольцо сверкнуло в тусклом неоновом свете комнаты. Это гребаное обручальное кольцо служило свидетельством его долбаного брака с чертовой Пенелопой Миддлтон.

Я попыталась отстраниться, но он схватил меня за руку и сказал: «Знаешь, почему я не женился на тебе, Поппи? – Он ласкал внутреннюю поверхность моего бедра. Я не могла сопротивляться ему и чуть больше раздвинула ноги. Он улыбнулся и продолжил: – Не потому, что я не хотел связать себя узами брака с одним из Дэнфортов. Бог свидетель, что с твоей фамилией, деньгами и умом на бумаге ты стала бы идеальной женой. Но мы же оба знаем правду. Верно, Поппи?»

Его пальцы наконец-то нашли то, что искали, – мои кружевные стринги. Он поддел их и с легкостью разорвал тонкий материал, открыв доступ к моему влагалищу.

«В глубине души, – продолжил он свою предыдущую мысль, при этом лаская меня, касаясь пальцами складочек, – мы оба знаем, что ты маленькая шлюшка. Да, с идеальной родословной и отличным образованием, но ты, Поппи, была рождена, чтобы стать шлюхой, а не женой».

Я велела ему отвалить, а потом он выдал: «Думаешь, я случайно здесь появился? Я искал тебя три года. Ты моя или ты забыла об этом?».

Как я могла принадлежать ему, если у него была долбаная жена? И я спросила его об этом. А он ответил, что ему на нее наплевать, и, вероятно, это правда. Сказал, что женился на ней потому, что ему нужна была правильная жена, которая не дала бы ему повода волноваться, если его клиенты захотят ее трахнуть.

А потом он добавил, что я была не такой. Сказал, что мои грудь и рот кричат о сексе и я не только всегда этого хочу, но и выгляжу так, будто этого хочу. А он не мог допустить такого на семейном портрете Хаверфордов.

Хуже всего, что я понимала: он не пытался меня оскорбить. Это была констатация фактов. Люди вроде нас не должны быть такими. Мы должны быть сдержанными и бесчувственными, вялыми и равнодушными. Секс должен быть либо необходимостью, либо заранее продуманной интрижкой. И теперь Стерлинг хотел сделать меня своей любовницей. Когда-то я любила его, а он хотел держать меня в качестве любовницы в золотой клетке, где не было места любви или настоящему будущему.

Но пока я размышляла над этим, он расстегнул молнию: его член был таким возбужденным, таким аппетитно твердым. Я ничего не могла с собой поделать – я знала, что он женат, что он мудак, но я так давно не была с мужчиной, слишком долго, да и любила его когда-то…

Вы осуждаете меня сейчас, отец Белл? Считаете меня безмозглой потаскухой? Знаю, что это не так, вы не такой, как Стерлинг и я. Слова «безмозглая» и «потаскуха», скорее всего, никогда не слетали с вашего языка в одном предложении. Но я думала об этом тогда точно так же, как думаю сейчас. Я была полной дурой, но также и одинокой, с разбитым сердцем, а еще такой чертовски возбужденной, что мои соки стекали по бедрам.

Потом я позволила ему меня трахнуть. Потому что он был прав: мне действительно нравится секс, я на самом деле постоянно его хочу. И когда Стерлинг врезался в меня снова и снова, я попросила его рассказать мне об этой фантазии, о жизни, которую он мне предлагал. И он рассказал, черт бы его побрал, его лживые уста бизнесмена нарисовали красивую сказку. Он обещал мне ленивые вечера, которые мы проводили бы вместе, дорогие рестораны, в которые он меня водил бы, оргазмы, которые дарил бы мне на гладких простынях из египетского хлопка. Он рассказывал мне о цветах, драгоценностях, отдыхе на Бора-Бора, дорогих машинах и обо всем остальном, что могло бы наполнить нашу незаконную совместную жизнь, и все это время я насаживалась на его член, приближаясь к лучшему оргазму, который не испытывала со времен колледжа.

К этому моменту он уже матерился, перекинул меня через диван и вошел в меня сзади, прижимая мое лицо к коже, и я почувствовала холодный металл его обручального кольца на своем бедре. Это было унизительно и ужасно, и я почти сразу кончила.

А затем кончила еще раз.

VI

– Таков мой истинный грех, – закончила Поппи. – Мне ужасно стыдно, и я не могу спать по ночам, зная, что позволила ему… позволила себе… – Она замолчала. И я не мог нарушить эту тишину из уважения к ней, а также потому что не доверял своему голосу. Ее признание было таким откровенным и, мать твою, таким детальным. Меня переполняла ярость по отношению к этому мудаку Стерлингу, и я сожалел, что ей пришлось такое пережить, а еще я обезумел от жгучей ревности, оттого что всего несколько недель назад он был внутри нее, хотя совершенно этого не заслуживал.

Но в основном я был чертовски возбужден и не мог ясно мыслить.

– Я позволила себе испытать оргазм, – наконец произнесла она тихо, с нотками грусти в голосе. – Он женатый мужчина и изменял мне в течение многих лет, совершенно не раскаиваясь, и все же я не только трахнулась с ним, но и получила от этого удовольствие. Дважды. Какое имеет значение, что я заставила его уйти сразу после того, как это случилось? Какая девушка могла бы так поступить?

Я должен был что-то сказать, помочь ей, но, черт, было так тяжело сосредоточиться на чем-либо еще помимо возникшего перед глазами образа ее лица, вжатого в диван, и ее стонов от множественных оргазмов. Мало того, что меня ждало место в аду за одни только мысли об этом, так я еще мечтал придушить Стерлинга за его действия, но при этом то, что ее заводили такие грубые вещи, было невыносимо сексуально. Потому что меня они тоже заводили, и прошло так много времени