Протокол «Шторм» - Влад Полевой

– Это тебе за наглость.

Щелк! – слезы, выступившие на глазах наглеца, подтвердили, что урок идет на пользу.

– Это тебе за самонадеянность.

Щелк! Заключительный поучительный щелбан ставил жирную точку в воспитательном процессе.

– А это просто так, чтобы помнил.

Поставив Петрова на пол, Пашка вкрадчиво поинтересовался:

– Не устал, милок?

Надо отдать Ивашке должное, во время экзекуции он не проронил ни звука. Только болтался, как тряпка, да злобно таращился на Кочеткова из-под бровей.

– Синяк будет, – ощутив твердую поверхность под ногами, второй квартирант начал приходить в себя и, потирая лоб, потопал на кухню, чтобы оценить ущерб. Едва Ивашка достиг поля брани, как снова разразился махровой нецензурщиной. – Батюшки, это сколько же бабла теперь вколачивать! Старуха появится, со света сживет, или того хуже, выставит в три счета на улицу.

– А тебе и поделом, – победоносно заявил Кочетков и, гордо развернувшись, проследовал в свою комнату.

Весь вечер Кочетков со злорадством вслушивался в возню и причитания поверженного врага, который, как мог, пытался прибраться на кухне. Звенели осколки посуды, слышалось кряхтение и стук. Ивашка, видимо, вознамерился реанимировать поломанную мебель и теперь вовсю колотил молотком, разгоняя испуганных тараканов. По натуре своей Пашка был парень добрый, однако такой наглости от человека младше и, по-видимому, глупее его он стерпеть не смог и теперь, находясь на седьмом небе от чувства собственного превосходства, щурился в экран мобильного телефона.

Угрызений совести молодой человек не испытывал, а вот мысли, смутные и мрачные, его почему-то мучили. То ли обстановка накладывала, то ли непривычно белые ночи за окном, однако нужно было ложиться спать.

В сон Кочетков провалился мгновенно, едва голова коснулась подушки, и снилось что-то тягучее, противное, невоспроизводимое в реальности. Вот бы проснуться, хоть в холодном поту, жадно хватая пересохшими губами воздух, озираясь, судорожно комкая в руках промокшее от пота одеяло. Нет, не отпускает сон, будто держит кто. Как больной, как в коме, как будто приковали наручниками и не дернуться, не побежать, не вздохнуть глубоко.

Яркий свет резанул по глазам, и это помогло Пашке вырваться из сонного сиропа, в котором он завяз настолько, что, может, и возврата бы не было, и первые несколько секунд, вскочив и прикрываясь одеялом, Кочетков пытался понять, что же происходит.

Дверь, ведущая в комнату, была распахнута настежь, свет в коридоре не горел, но яркий, разрывающий тьму пополам луч фонаря освещал крохотную коморку с кушеткой достаточно, чтобы увидеть следующее. В комнате, кроме Пашки, были двое. Ивашку Петрова опознать получилось сразу. Именно этот мерзавчик слепил фонарем, а вот второго человека распознать сразу не получилось. Выпученные глаза, всклокоченные волосы, безумные угловатые движения – за этой вычурной уродливой маской Пашка едва узнал свою квартирную хозяйку. Дальше же пошла такая петрушка, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Немолодая, во всех отношениях почтенная дама с жилплощадью, вела себя похуже наркомана в стадии ломки. Вытянув руки и издавая протяжный тихий вой, она мотнулась в сторону фонаря и, ловко выбив его ногой, умудрилась подскочить, схватиться за дверной косяк и, используя его как турник, по касательной врезаться обеими ступнями в Ивашкино тельце. Петров, по натуре легкий, почувствовав внезапное ускорение, в мгновение ока скрылся из поля зрения, вслед за безвременно ушедшим фонарем, а уважаемая Прасковья Тихонова обернулась и недобро поглядела на своего второго квартиранта.

– Ну, что вы, право, убиваетесь, – почувствовав, что запахло керосином, Кочетков вскочил с койки и, выставив руки вперед, начал медленно отступать к окну. – Ну, поломали мы с Ивашкой немного, так завтра же все починим…

– Бу-бур-бан, – заявила домовладелица и, противно хрустнув шейными позвонками, приняла позу сломанной марионетки. – Бар-ша. Баааа…

Совсем спятила, видать, как ущерб увидела, решил Пашка. Несла дама околесицу, то бубня, то переходя на фальцет, и все это время, оскалив пожелтевшие от никотина зубы, осторожными шагами хищника подбиралась к Кочеткову. Ломаные движения, в один момент забавные, вдруг стали пугающими и опасными, взгляд из безумного начал казаться голодным, ненасытным, способным принадлежать кому угодно, кроме бизнес-вуман в очках. Свет из окна, неясный, пробивающийся из-за облаков выгодно подсвечивал белизну лица и скрюченные, будто сведенные в судороге, тонкие, аристократические пальцы.

– Прасковья Тихоновна, – вновь попытался привести в чувство даму наивный провинциал, – ну, я ведь правду го…

Досказать ему не дал мощный хук слева, и, пискнув, Пашка отшатнулся, больно ударившись затылком о стену. Прасковья Тихонова перешла в атаку окончательно и, выставив маникюр, кинулась к Пашке, разинув рот. Бить даму нехорошо, некультурно, однако к черту условности. Схватив нападавшую за кисть, Кочетков развернул ее, аккуратно, чтобы не повредить, и, крутанув обнаглевшую мадам, легонько толкнул ее в сторону выхода. Сил у парня было достаточно, так что «легонько» получилось внушительное. Затем последовал акробатический этюд в стиле лучших китайских боевиков. Прасковья Тихоновна, стабилизировав траекторию, вместо того чтобы вылететь в дверной проем, подскочила и, пробежав несколько шагов по стенке, вновь очутилась в тылу, начав атаку.

– Вниз! Вниз, говорю! – очнувшийся Ивашка влетел в комнату, размахивая фонарем и шокером. Оттолкнув Кочеткова, он врезал разрядом прямо в середину переносицы, между сросшихся бровей, квартирной хозяйке.

– Бар, гора анну…

– Да успокойся ты.

Отступив в сторону и прижавшись спиной к холодной стене, Кочетков с удивлением наблюдал за действиями соседа. Электрические разряды сыпались на Прасковью Тихоновну как из рога изобилия, неизменно адресуемые Петровым в голову, однако вместо того чтобы, как все приличные люди вследствие поражения электрическим током, упасть на землю и забиться в конвульсиях, та только пятилась и, шипя, несла околесицу.

– Чего стоишь? – взвизгнул Ивашка, уверенно оттесняя нападавшую к двери. – Сейчас я ее в коридор выгоню, а ты в туалет за шваброй. Под подбородок и к моей двери толкай… слышишь? Жить хочешь? Действуй!

Последние слова окончательно отрезвили и вставили мозги на место, и как был, трусы да тапочки, дождавшись, пока Петров произведет очередную электрическую экзекуцию, Пашка выскочил в коридор. Швабра нашлась быстро, с правой стороны от унитаза. Схватив ее, Кочетков поспешил вернуться и застал Ивашку за тем же занятием. Сопляк бил током пожилую даму, а та хрипела, пускала слюну и ни в какую не желала перейти в Ивашкину комнату.