Полкоролевства в придачу (из сборника "Фэнтези 2007") - Виктор Точинов

В финале своего немого монолога Изабо растопырила пальцы в невообразимой фигуре, долженствующей изображать шквал эмоций.

Я спокойно ждал продолжения. Если хоть что-то понимаю в инквизиции и инквизиторшах, после столь бурной преамбулы последует вывод, что опасное оружие не стоит давать в руки малышам. А посему, братец, соблагоизвольте-ка предоставить профессионалке возможность ознакомиться с вашими артефактами…

Ошибся. Опять ошибся. Вновь Изабо сумела удивить меня…

— Я боюсь, Арно… — беззвучно прошептала она. — За себя… За тебя… За весь наш мир…

Ее губы подрагивали — и я плохо разобрал следующую фразу…

А разобрав — не сразу поверил… Казалось, вернулось всё: и Эрландер, и храмовая школа, и класс для наказаний, и губы Изабо, неслышно говорящие: «Поцелуй меня здесь», и я, четырнадцатилетний сопляк, не сразу догадавшийся опустить взгляд и увидеть под распахнутым корсажем то, что до сих пор видел лишь на гравюрах в книгах — тайком от родителей изучаемых в замковой библиотеке…

Ее губы подрагивали, словно Изабо хотела еще что-то сказать, — и я не сразу догадался опустить взгляд…

Конечно же, я ее поцеловал. И тогда, и сейчас.

Вернулось всё… Лишь вместо маленькой, остренькой девчоночей груди я ласкал роскошную грудь зрелой женщины.

Вернулось всё… Лишь вместо профоса с его «ухом Дионы» нас, вполне вероятно, подслушивал Маньяр со своим орханитом. Исключение из школы теперь не грозило — и чуть позже, когда мы оказались в ее походной постели, Изабо не стала сдерживать хрипловатые стоны, способные свести с ума любого мужчину…

Утром проверим, остался ли мессир сенешаль в здравом рассудке.

Если Изабо собиралась столь неожиданным маневром выбить меня из колеи, то это ей вполне удалось…

Мысли у меня в голове вертелись совершенно идиотские… Вернее, совершенно идиотские воспоминания: о том, как некогда я, шестнадцатилетний щенок, мечтал сбежать за Пролив (сбежать не в одиночку, естественно!), и принять тамошнюю еретическую веру, отрекшись от Девственной Матери, — пусть провалится в преисподнюю со своими дурацкими законами о кровосмешении… Почему я не могу женится на любимой, хоть в наших жилах нет ни единой капли общей крови?! Только из-за того, что ее мать когда-то вышла замуж за моего отца?! За Пролив! Их пророки и праведники зачинали детей с собственными сестрами и дочерьми — и ничего, оставались угодны их бородатому богу!

Не люблю вспоминать о тогдашней своей детской наивности… И у нас можно раздобыть разрешение на брак с кем угодно, хоть с собственным прадедушкой, хоть с любимой кобылой — если имеешь достаточно золота и знаешь, к кому обратиться в канцелярии Святого Престола.

Если вы думаете, что какая-то там любовь может заставить Изабо позабыть о поставленной цели — вы плохо знаете мою сводную сестрицу. С раннего детства я завидовал ее целеустремленности…

Впрочем, в настоящий момент она решила совместить приятное с полезным — руки ее оставались под одеялом, и занялись делом, мало сочетавшимся со словами, что я читал по губам Изабо:

— Мы ведь всегда договоримся, братец: тебе принцесса, мне — Эйнис. Надо изб а виться от Маньяра. Он лишний.

— Как? — коротко поинтересовался я.

Если не использовать жесты, то беззвучными движениями губ трудно передать какую-либо эмоцию, в том числе изумление, но Изабо сумела-таки.

— И об этом спрашиваешь меня ты?! Ты, способный зарезать человека ради куска хлеба или глотка воды?!

Низкая клевета… В жизни не занимался ничем похожим. Лишь один раз… да, четыре года назад, когда я несколько неожиданно для себя решил исполнить давний обет и совершить паломничество к престолу Святейшей Матери… Пешее паломничество, естественно. Через неделю пути последовало неприятное открытие: обувь при конном и пешем способе передвижения изнашивается весьма по-разному… С разной скоростью. Топать босиком по Илльским горам?! Зимой?! Б-р-р-р… Вы когда-нибудь ходили босиком по острым камням, присыпанным снегом? А у него — у попутчика, тоже паломника — были на ногах отличные сапоги, и как раз мой размер… Нет, я не стал бить исподтишка в спину, — терпеливо дождался ночлега, долго изображал ровное дыхание спящего… И пустил в ход кинжал, лишь когда попутчик сам подкрался ко мне и занес над головой дубину — негодяй давно приглядывавшийся к моему подбитому мехом плащу и поясу с деньгами. Смягчающие обстоятельства налицо, но сам-то я знаю — расстался он с жизнью исключительно из-за сапог. Вполне можно было распрощаться на ближайшем перекрестке, не дожидаясь ночлега…

Но как-либо оправдаться я не успел. Старания Изабо под одеялом достигли-таки цели… И для губ вновь нашлось куда более приятное занятие, чем дурацкие оправдания.

Незадолго до рассвета я попытался покинуть лагерь. С единственной целью: проверить, как несут службу лучники Маньяра, и какие они получили инструкции в отношении нас с Изабо.

Догадки подтвердились — завершилась попытка тем, что я оказался под прицелом пяти луков. Короткий условный свист — и к нам подбежали еще солдаты, числом не менее десятка, сведя на нет шансы уйти силой.

После чего мне достаточно вежливо объяснили: покидать лагерь ночью без разрешения сьера сенешаля запрещено. Впрочем, если у меня вдруг возникла срочная надобность — могу разбудить Маньяра, дабы испросить означенное разрешение.

Я ответил, что особой надобности не имею — решил, дескать, прогуляться, подышать свежим воздухом, да уже расхотелось… И отправился досыпать в теплый шатер Изабо.

Глава 8

Буа не является сплошным лесным массивом. Вернее, он был таким когда-то, несколько веков назад, когда обширную и дикую пущу объявили императорским заповедником. Но заповеднику требовался хранитель, он же организатор высочайших охот, и простолюдину такой пост не доверишь — должность главного имперского ловчего входила в десятку высших должностей державы… В пуще построили императорский замок, его хранителями стали сьеры де Буа, вокруг расположились принадлежавшие им деревушки, и кое-где лес отступил под напором топора, а затем и плуга.

Прошли века — Империя рухнула, в прошлое ушли охоты, собиравшие не одну тысячу участников, и Буа угодил под власть предков короля Танкреда… Главные имперские ловчие стали именоваться главными королевскими лесничими, Тур-де-Буа как-то незаметно, по праву владения, превратился в их фамильную собственность. Сьеры богатели, население подвластных им деревень множилось — а лес отступал и отступал, теснимый вырубками, полями, пастбищами.