Горячий осколок - Семен Шмерлинг

Лейтенант не спеша отряхнул гимнастерку и брюки. Встретив яростные, полные ненависти взгляды бойцов, сказал:

- Ну-ну, без нас где надо разберутся... Понятно? Сляднев, Якушин, отвезете в штаб бригады... Чтоб в целости и сохранности.

- А ты, Якушин, - добавил взводный, - ничего придумал... Фары включить. И к месту, и к делу...

11

Дергаясь тонкими стволами, прямо с колес ударили четыре малокалиберные зенитки. Вскоре они замолчали и уже не открывали огня: наверное, кончились снаряды.

Алексей встрепенулся, резко тормознул и высунулся из кабины. По чистому голубому небу клин за клином медлительно плыли "юнкерсы". Над ними гасли в прозрачном воздухе белесые комочки зенитных разрывов.

Не одну бомбежку испытал Якушин в Москве за первые месяцы войны, но никогда еще ему не доводилось встречаться вот так, в открытую, с немецкими самолетами. Они летели уверенно и нагло над неоглядной степью - его землей.

"Юнкерсы" шли плотным строем, их нудный, с присвистом и клекотом гул сотрясал воздух. Забирая влево, девятки пикировщиков подворачивали к дороге.

Колонна тягачей с орудиями, грузовых автомобилей, растянувшаяся по пыльному большаку, пружинисто задергалась, заходила. Иные машины рванули вперед, иные остановились. Из них выпрыгивали люди, отбегали, падали на землю.

Алексей тоже выскочил на обочину, перемахнул через неглубокий кювет и побежал по зеленой озими. Он неотрывно глядел на самолеты, они как бы притягивали его. Головной пикировщик - черный излом крыльев, сверкающий винт - клюнул носом и, круто снижаясь, пошел точно на него, Якушина.

То ли споткнулся, то ли его свалил страх - Алексей упал. Тут же, инстинктивно, он хотел подняться, но в голове пронеслось много раз слышанное: "Не бежать, не бежать, при бомбежке не двигаться". Он перекатился на бок - и тотчас же в глаза черными крыльями впечатался "юнкерс", он закрыл небо, землю, дорогу, машины - все. Ничего не было, кроме крыльев и с тоской ожидаемой бомбы. Уж скорей бы, скорей! И она оторвалась из-под крыльев - неожиданно огромная, тоже черная, и вдруг развалилась, а из нее хлынули и понеслись густым посевом какие-то черные горошины. В тот миг он еще не понимал, что пикировщик сбросил кассету, начиненную десятками мелких бомб.

Якушин закрыл глаза. Теперь не было на свете ничего, и его, Алексея, тоже не было. Но тут, отзываясь где-то внутри, в сердце, в желудке, часто и дробно заколотили взрывы, и сквозь плотно зажмуренные веки дробились ослепительные вспышки. Они погасли. Он понял, что первая опасность миновала, и открыл глаза.

Другой черный "юнкерс" шел на него, распластав крылья. И все повторилось сначала. Потом еще раз, еще, еще... Он умирал и оживал, умирал и оживал.

Но все дольше не закрывал глаз, задерживая взгляд на рвущихся книзу, неистово ревущих машинах. Он теперь уже мог различить и блеск стекол, и сизое брюхо самолета, и черно-белый крест на плоскостях, и кривые, как когти, шасси. Алексей вдруг вспомнил, что бойцы называют этот самолет "лаптежником".

Когда первая волна "юнкерсов" схлынула, Якушин был уже способен приподняться на руках и оглянуться. Сквозь завесу дыма и пыли угадывались очертания машин и орудий. Они стояли на своих местах и были как будто целы. Правда, впереди поднимались аспидно-черные столбы дыма: наверное, горела солярка. Вокруг - в десятках метров и дальше - светлая молодая озимь была изрыта черными оспинами воронок. Их было так много и они легли так близко друг от друга, что Алексей теперь уже вполне осознанно перепугался: вот упади та бомба чуть правей - и от него мокрого места бы не осталось!

А люди? Он стал их высматривать. Ближе всех, почти у самой его полуторки, находился человек, густо присыпанный пылью. Поджав по-портновски ноги, он сидел в мелком придорожном кювете. В плечо его плотно был вставлен затыльником приклад карабина. Человек не спеша стрелял вдогон улетающим самолетам, потом отложил карабин и охрипшим голосом лейтенанта Бутузова сказал:

- Не бежать, на второй заход пойдут.

Алексей, не решаясь встать, на локтях продвинулся ближе к большаку и теперь точно узнал взводного, а тот - его.

- Якушин, ты и по-пластунски умеешь?

Было необыкновенно радостно слышать этот насмешливый голос. Лейтенант, как всегда, был деловит, серьезен, и рядом с ним Алексей чувствовал себя спокойнее.

- А вы так всю бомбежку и просидели? - спросил Якушин.

- Эге.

- И стреляли?

- Стрелял.

- У вас ведь "вальтер". Где же карабин взяли?

- Твой и взял, ты его в кабине оставил.

- Из карабина самолет не собьешь, - Якушин придвинулся еще ближе.

- Как сказать. Сбивали. Редко, но бывало. Да не в том суть. Главное, есть за что подержаться.

- Подержаться?

- То-то и оно. Оружие в руках - и на душе веселее, ты вроде при деле.

- Воздух! Воздух! - послышались голоса.

Пикировщики, как и предвидел лейтенант, повернули на второй заход. Теперь они разбились на звенья по три и спустились низко, зависли над дорогой.

- Дайте карабин, - решился Алексей.

- Держи. Не теряйся, понял? Живы будем - не помрем.

Второй налет "юнкерсов" был куда опасней первого. Убедившись, что зенитного прикрытия нет, немецкие летчики вконец обнаглели. Они снижались и, по-коршуньи высматривая цели, ударяли пушечным огнем.

Алексей и не заметил первого самолета, только тень пронеслась. Бешеный рев услышал, когда пикировщик, просверлив воздух над колонной, взмыл ввысь. Удар ветра и мгновенный ужас вжали Якушина в придорожную пыль. Прильнув к земле, он ощутил под собой твердое тело карабина, и в секундную передышку перед заходом второго "юнкерса" вспомнил слова взводного: "Живы будем - не помрем".

Он уцепился за карабин, как утопающий за соломинку. Прижмурившись, выставил перед собой оружие, не целясь, ощупью нашел спусковой крючок и нажал на него. Больно толкнуло в плечо. Он подумал, что плохо, нетвердо держит карабин. Вдавил в плечо приклад. Потом передернул затвор и опять нажал крючок. Он стрелял, не разлепляя век, не видя штурмующих самолетов.

Почувствовав пустой щелчок вместо выстрела, открыл глаза: обойма вышла. Полез за другой в патронную сумку на поясе, достал и сменил. Над колонной пластался последний из пикировщиков. Самолет налезал, натыкался на ствол карабина, и Алексей, испытав мгновенную решимость, связал все вместе - узкую щелку прицела, дрожащий пенек мушки и черную массу надвигавшегося пикировщика. Он выстрелил и подумал, что попал, попал, не мог не попасть.

Но "юнкерс" уходил. Он не кренился, за ним не тянулся дымный хвост. Испытывая досаду, Якушин проводил его пристальным, твердым взглядом.

Он не знал, что впервые наблюдает за противником как настоящий солдат.