Журнал «Вокруг Света» №05 за 1986 год - Вокруг Света

— Вы о Ремезове слышали? Семене Ульяновиче? — спросил Мельников, когда мы спустились с колокольни на зеленый внутренний двор кремля. Он строго-выжидательно смотрел на меня.

— Знаю как автора «Чертежной книги Сибири», но вот подробности его жизни...

— Подробности! — воскликну Мельников.— Да не так давно год его рождения был неизвестен. Но 1965 году вышло серьезное исследование, сделанное на основе архивных документов. Запишите: Л. А. Гольденберг. «Семен Ульянович Ремезов, сибирский картограф и географ. 1642 — после 1720 гг.» Издательство «Наука». Очень рекомендую...

Мы неторопливо пошли вдоль кремлевской стены с зубцами в форме ласточкина хвоста, мимо деревянных решетчатых ворот и баше мимо белых высоких стен соборе Гостиного двора, монашеского корпуса и, подойдя к архиерейскому дому, присели на лавочку возле старинных пушек. Над нами плыли высокие, но чернеющие дождем облака, и свет скрытого ими солнца как-то по-северному, холодно и ослепительно, высвечивал белизну строений и зелень травы. Из окон бывшей консистории, а ныне музыкального училища, доносилась музыка; по тропинке, выложенной камнем, шли смуглые черноглазые юноши — похоже, они совсем недавно стали тоболяками, приехав на стройку; в дальнем углу, возле башни, художник раскладывал мольберт; на лесах, у стен Софийского собора, работали реставраторы. Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник жил своей обычной жизнью...

— Так вот, Ремезов,— снова заговорил Владимир Николаевич.— В 1698 году едет Семен Ульянович с сыном Семеном в Москву. Дело у него наиважнейшее: утвердить составленную им смету и чертеж «каменному городовому строению»...

Еще в конце XVI века получил Тобольск печать всего Сибирского царства и стал со временем, как говорили, столицей всех земель «от Вятки до Камчатки». Рос и богател город. Тобольский воевода командовал всеми военными силами Сибири, снабжал припасами гарнизоны, собирал ясак. Вся пушнина Сибири шла в Москву через Тобольск. Но пожары... Для деревянного города они были губительны. К тому же положение его как политического, административного и духовного центра обязывало, и Петр I, заинтересованный в Сибири, решает превратить Тобольск в огнестойкий каменный град. В Москве Ремезов любуется Московским Кремлем, совершенствует в Оружейной палате свои знания в строительном деле, в Сибирском приказе учится, «как сваи бить и глину разминать, и на гору известь и камень, воду и иные припасы втаскивать». Ремезовым остались довольны, и он назначается руководителем всех архитектурно-строительных работ в Тобольске. Вернувшись в родной город, Ремезов тут же отправляется на поиски камня, песка, извести, по его проекту закладывается кирпичный завод...

Кремль строился долго и с перерывами, городское каменное строительство тогда не удалось вообще. «Нам дано трудиться, но не дано завершать труды наши...» Это слова Ремезова.

Но прошли десятилетия — и кремль поднялся. Так в конце XVII века Семен Ремезов и мастера русские с европейского Севера, с Предуралья положили начало каменному строительству в Сибири.

— Сохранился ли портрет Ремезова? — спросила я.

— Нет. Остались книги, чертежи, атласы. И — кремль!

Уже позже, в библиотеке музея, я рассматривала громадное, почти в письменный стол, издание с длинным названием: «Чертежная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 году». В ней — карты Пелыма, Березова, Сургута. Вот и Тобольск — «Градъ Тоболескъ»... И другая книга — «Краткая сибирская летопись (Кунгурская)». Книга-альбом, вся заполненная рисунками с короткими, по верху сделанными славянской вязью надписями: «Ермак побеже вверх по Волге и по Каме...» Извилистые линии рек. Струги под парусами, ощетинившиеся копьями. Человек на берегу рубит бревно, рядом дом, церковь — ставят город. Собирают ясак. Шатры, бревенчатые города, конница, дружины с пиками... Рисунки очень четкие, словно сделанные пером, которое выводило не один чертеж. Автор «Истории Сибирской», «Описания о сибирских народах и граней их земель», «Хорографической (Chores — место, grapho — пишу (греч.).) чертежной книги» Семен Ремезов донес до нас портрет своего времени — графическое изображение подвига русских людей, благодаря которому Русь становилась Россией...

Все так же плыли высокие, но уже посветлевшие облака над кремлем. Заблестели золотые навершия пятиглавой Софии. Мельников долго смотрел на ее купола и вдруг начал говорить взволнованно, но тихо:

— Это было 10 ноября 1793 года. В Софийском соборе. Народу собралось видимо-невидимо: шла торжественная служба. На кафедру поднялся молодой, еще малоизвестный в городе проповедник, учитель красноречия и философии Тобольской духовной семинарии Петр Андреевич Словцов. Все ждали восхваления царствующей династии, но в толпу упали слова: «И пусть никого не обольщают мир и тишина, царящие в такой монархии!..»

Молодого проповедника арестовали. Посадили в возок — и в Петербург. Потом заточили в Валаамский монастырь. Его освободила смерть Екатерины II, но вскоре снова ссылка — в Сибирь. В Тобольске, в нищете, кончил он дни, оставив для потомства «Письма из Сибири в 1826 году», «Прогулки вокруг Тобольска в 1830 году» и двухтомное «Историческое обозрение Сибири»... Из многих давних событий и судеб Мельников выбрал судьбу борца, и отсвет проповеди Словцова лег на весь XVIII век, звездный век Тобольска, век богатый, торговый и ремесленный, когда открывались мануфактуры и строились белокаменные здания, когда занималось просвещение в Тобольске — открылись театр и первое в Сибири учебное заведение, когда начал издаваться — опять же первый в Сибири — журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», век, когда проследовал через Тобольск в сибирскую ссылку Радищев.

Мы вышли за территорию кремля. Тропинка, бежавшая вдоль стены, вывела к крутому склону Троицкого мыса. Слева и справа змеились в глубоких лощинах взвозы — дороги из нижнего города в верхний. Внизу, под нами, лежал уже отчетливо видный нижний город.

— Город бедный! Город скушный! Проза жизни и души! Как томительно и душно в этой мертвенной глуши! — Владимир Николаевич прочел эти строки с грустью.— Узнаете? — И, не дожидаясь ответа, сказал:

— Наш милый тоболяк Петр Павлович Ершов, поэт и педагог, автор неувядаемого «Конька-Горбунка». Помните?

После невиданного расцвета наступило иное время, печальное для города: он перестал быть столицей Сибири, новый тракт из Екатеринбурга на Тюмень миновал его, утратил былое значение и водный путь по сибирским рекам. Город замер и если чем «прославился» в прошлом веке, то лишь тем, что стал «столицей» каторжной Сибири: здесь в 1823 году был учрежден Приказ о ссыльных. Кандальный путь в Восточную Сибирь лежал через Тобольск. Казалось бы, куда печальнее такая «слава»... Но вот парадокс: великие люди прошли через Тобольск, жили здесь на поселении — и это не могло не оставить след в нравственной жизни многих тоболяков.

Мельников показывал мне заметное и с высоты холма белое двухэтажное здание гимназии, инспектором которой был Ершов, когда учился в ней, как сказал Владимир Николаевич, Митенька Менделеев. Вспоминал о декабристах, композиторе Алябьеве, поэте Грабовском, художнике Знаменском...

Сам Мельников родился в деревне под Тобольском («Вон она, видите?» — показал он на точечную россыпь серых крыш за Иртышом). Был на фронте в мотострелковой бригаде. Рассказывая об этом, заметил: «Знаете, что удивительно: помню, как в одном городке под Будапештом, в минуту затишья, читал книгу «Конец Кучумова царства». Что это было? Знамение? Знак судьбы?» Когда вернулся после войны на родину, не раздумывая, связал свою жизнь с музейно-пропагандистской работой. Стал собирать документы о гражданской войне, о войне Отечественной...— Мельников хотел знать все о тоболяках, прославивших его город.

Главная улица верхнего города была прямая, широкая, с зеленью бульвара посередине. Она вела от кремля к крепостному валу — зеленой оплывшей гряде, у которой стояла рубленная недавно крепостная башня в знак того, что здесь когда-то кончался город. Но история как-то не вспоминалась на этой улице: молодые лица, гул машин, водоворот толпы у зданий трансагентства, гостиницы, почтамта... Мне нужно было миновать старый город и в новых кварталах отыскать фабрику художественных косторезных изделий.

...Фабрика стояла за зданием педагогического института. Я обошла шумную компанию студентов, столпившихся во дворе института у бюста Менделеева, и по тропинке вышла к двухэтажному дому.

Хотелось встретиться с Гавриилом Андреевичем Хазовым: работы этого художника, а также старого мастера Порфирия Григорьевича Терентьева и других косторезов я уже видела в музее. Там же — среди меховых одежд, расшитых бисером и украшенных медными отливками, среди тканей, вышитых шерстью, и изделий из бересты со знаменитым «сургутским узором» — были выставлены скульптурки, выточенные из мамонтовой кости, видимо, в прошлом веке.