Могила галеонов - Мартин Стивен

Слова Тома прозвучали почти грубо. Прямота, свойственная некоторым ученым мужам, нередко граничила с грубостью. Сесил предпочел не замечать этого.

— Солдат у нас достаточно, — ответил он.

Грэшем не питал подобной уверенности. Англия тогда не имела постоянной армии, а небольшое профессиональное войско находилось во Фландрии и воевало с герцогом Пармским.

— Но гораздо больше у нас военных кораблей, — продолжал Сесил. — У нас достаточно сильный флот, чтобы потопить неуклюжие галеоны короля Филиппа, возможно, вместе со знаменитыми солдатами герцога Пармского.

— Море весьма обширно, и даже самый «неуклюжий» из галеонов слишком мал по сравнении с его просторами, — заметил Том, одержимый страстью спорщика. — Их корабли и наши корабли могут ночью разойтись в море, не заметив друг друга.

— Наконец, у нас есть Дрейк, — ответил Сесил. (Грэшем заметил, что его левое веко слегка дергается.)

Испанцы действительно боялись знаменитого Дрейка (они называли его Эль Драко). Ходили слухи, будто у него есть волшебное стекло, с помощью которого он мог видеть расположение всех испанских кораблей на море. Иначе невозможно было объяснить его умение всегда находить испанские корабли с сокровищами на борту. Реакция зала на слова Сесила была одобрительной. Дрейк считался чем-то вроде талисмана, устрашающего врагов.

— Это могучий человек, — продолжал Сесил. — И он капитан одного из наших новых замечательных кораблей, которые могут скользить по волнам, как танцор по дворцовому полу.

В то время перед лицом опасности, грозившей стране, и преодолев сопротивление капитанов, королевский адмирал Хокинс велел сломать огромные бастионы, находившиеся на носу и на корме каждого военного корабля. Он наладил производство новых кораблей, более легких и более маневренных, которые могли идти вперед даже при встречном ветре. Бастионы предназначались для солдат, ведущих мушкетный огонь по противнику и отражавших атаки врага при попытке взять судно на абордаж.

Но огромные сооружения задерживали ветер и делали корабли почти не маневренными, способными двигаться вперед только при попутном ветре.

— У нас есть корабли, способные крушить вражеские суда, находясь от них на расстоянии, — заговорил Грэшем. Он вовсе не собирался обижать Сесила (пока Генри вообще не знал, есть ли у них причины для конфликта), но поскольку его вовлекли в дело обороны страны, было бы полезно сейчас услышать, что думают в Лондоне о некоторых очевидных вещах. — Однако Дрейк никогда не командовал нашим флотом в бою против неприятельского флота. Даже сама королева именует его «пиратом». — Некоторые из слушателей засмеялись. Грэшем продолжал: — Он до сих пор нападал только на торговые корабли или на менее сильного противника, захватывая грузы и обогащая как нашу казну, так и самого себя. Доблестный моряк, что и говорить. Но испанцы участвовали в крупных морских сражениях против флотов нескольких стран. А наши капитаны, даже те, которые знают свое дело и не очень жадны до сокровищ, говорят, чаще враждуют между собой, чем дерутся с неприятелем. — В Англии все знали, как Фробишер угрожал «вырвать сердце» Дрейка. — Каждый из наших кораблей сейчас действует по прихоти его капитана. Это как если бы в армии офицеры воевали друг против друга и каждый выбирал бы противника по своему усмотрению.

— Я думаю, — спокойно ответил Сесил, — наши капитаны сумеют объединиться сейчас перед лицом испанской угрозы. И если уж вы, молодой человек, не имеющий никакого опыта мореходства, видите эти проблемы, то, как вы понимаете, те, кто имеет богатый опыт в этом деле, и их начальники понимают их не хуже и имеют какие-то планы решения возникших трудностей.

Здесь было вполне уместно закончить разговор. Слушатели одобрительно загудели. Людям хотелось верить в лучшее. Понимая это, Грэшем также понимал — сегодня он вовсе не увеличил число своих друзей, возражая высокому гостю и ставя под сомнение репутацию Дрейка. Было очевидно: именно Сесил привлек к себе симпатии большинства членов совета.

Стук в дверь раздался, как только Грэшем вернулся к себе. Маниона он отпустил, и тот скорее всего сейчас сидел в какой-нибудь местной таверне.

Сесил сделал знак своему слуге, и тот удалился, закрыв за собой две двери. Грэшем считал, что в своей комнате он сам должен решать, открывать или закрывать двери, но промолчал.

— Благодарю вас зато, что уделили мне время, — вежливо сказал Сесил, прекрасно знавший, что у Грэшема не было другого выбора.

— Это честь для меня, — также любезно ответил Грэшем, считавший, что особой чести для него здесь нет.

У его гостя были маленькие, острые глазки. Длинный плащ, который он носил, как и его костюм, был сшит таким образом, чтобы замаскировать его физические недостатки, а свои длинные волосы он причесывал, чтобы частично прикрыть странную вмятину над ухом, которая, по утверждению недоброжелателей, образовалась после того, как пьяная нянька уронила его на каменный пол.

— Вы хорошо вели спор, — заметил он.

«Однако я проиграл его», — подумал Грэшем. Но недаром Уолсингем как-то сказал ему: признать свою слабость иногда означает обрести силу.

— Если бы у нас с вами состоялся официальный диспут, вы бы его выиграли, — ответил он.

Такие диспуты составляли сердцевину ученой жизни Кембриджа.

— Те, кто говорит то, что хочет услышать аудитория, часто побеждают тех, кто говорит правду, — заметил Сесил с усмешкой.

Грэшем подумал, что его гость иногда тоже говорит правду. Вслух же он сказал:

— Я забыл о вежливости. Позвольте предложить вам вина.

— Как это любезно! — ответил Сесил. В его голосе, тонком и скрипучем, все же чувствовался напор. Грэшем налил гостю вина в хрустальный венецианский бокал. Если тот и оценил всю прелесть поданного ему сосуда для вина, то вслух этого никак не выразил. Грэшем также решил не нарушать молчания первым. — К сожалению, вы правы, — заговорил Сесил. — У нас нет армии, способной защитить наши берега. Дрейк ненадежен. Флот у нас разрозненный, а у испанцев — единый боевой флот, испытанный в сражениях. Грэшем не показал собеседнику, как его взволновало услышанное признание. Ведь, по сути, оно исходило от первого королевского министра.

— Вы, вероятно, будете осуждать меня, — продолжал Сесил, — за то, что я опровергал ваши доводы перед вашими товарищами по совету, сознавая всю их справедливость.

— Я никого не осуждаю, — ответил Грэшем, — оставляя это судьям и политикам. — Для такого человека, как я, естественно успокаивать тех, кто беспокоится, пусть даже необоснованно, — заметил гость.