Человек без надежды (СИ) - Лариса Куролесова

— Так бывает только на праздник, милая, — мать, сидящая рядом на сыром песке, обняла дочку за плечи и улыбнулась. — Сегодня, видимо, последний вечер, а завтра — проводы очередных «мертвецов». В такие дни в Городе всегда бывает фейерверк.

— Похороны? — Микаэла была поражена: несмотря на юный возраст, она уже стала свидетельницей немалого числа смертей в Пустоши и часто бывала на траурных церемониях, заканчивавшихся, как правило, сожжением тел покойников, а вовсе не яркими разноцветными вспышками в ночном небе.

— Нет, ты не так поняла! — мама рассмеялась, гладя ее по волосам. — «Мертвецы» — не настоящие, а потенциальные покойники. Ну, как бы тебе это объяснить?..

И она рассказала маленькой дочке, что более двух веков назад, когда люди с «Одиннадцати» еще жили на умирающей Земле, ученые вычислили, что для достижения других планет со сходной структурой воды, земли и воздуха тяжеловесным массивным космическим ковчегам, по условиям полностью приближенным к родному миру, понадобится от двух до трех веков. Соответственно, их скорее всего можно будет достичь в течение Седьмого, Восьмого и Девятого Поколений (на каждое из них традиционно отводилось тридцать пять лет) людей, живущих на космических кораблях. Однако во Вселенной существует некоторое количество так называемых «блуждающих» планет, так что всегда есть вероятность встретить пригодную чуть раньше. Поэтому с самого начала на всех ковчегах (Мика знала, что их было двенадцать) имелась специальная летная группа, состоящая из наиболее отчаянных космопилотов и увлеченных ученых. Именно на их долю периодически выпадало исследование неизвестных планет, на которых специалисты космических кораблей подозревали хорошие условия для жизни.

«Мертвецами» на «Одиннадцати» их стали называть тогда, когда выяснилось, что практически всегда они обречены на гибель. Прозвище быстро прижилось. В течение многих Поколений из сотен уходящих в космос возвращались даже не единицы, а какие‑то ничтожные доли процентов. Как правило, высадив очередной десант из «мертвецов», ковчег несколько недель дрейфовал поблизости, оставаясь доступным для связи и возвращения людей. Но чаще всего дружелюбие попадавшихся планет оказывалось сильно преувеличено. «Мертвецов», вернувшихся на борт «Одиннадцати», мог бы с легкостью пересчитать даже ребенок, не знающий числовых значений больше количества пальцев на собственных руках.

— Но почему люди хотят стать «мертвецами»? — удивилась маленькая Микаэла. — Разве им хочется погибнуть?

— Нет, дорогая, — ее мама устало смотрела в небо, где недавно отгремел фейерверк. — Но «мертвец» — это не только почти неизбежная гибель, но и большой почет, защита правительства, романтика для тех, кто искренне верит, что именно ему дано вписать свое имя в историю как первооткрывателя нового мира, а для многих — единственный шанс.

— Как это?

— Такие, как мы, могут выбраться из Пустоши и заполучить официальный чип, только если пройдут отбор в летное подразделение номер три — то есть в отряд «мертвецов», — вздохнув, пояснила мама. — Правительство заинтересовано в их работе, а желающих рисковать жизнью за других не так уж и много, потому им и их семьям предоставляются большие льготы. Став «мертвецом», человек знает, что он уйдет не просто так, а обеспечит своим, например, жене и детям безбедное существование. Когда они не возвращаются, семьи получают солидные пенсии, а память о погибшем хранится потом через несколько Поколений.

— Поэтому их провожают разноцветными огоньками? — полюбопытствовала девочка.

— И поэтому тоже, — женщина, ушедшая из Города в Пустошь ради ребенка, вздохнула. — Фейерверк — это как бы надежда на то, что они вернутся. Или на то, что им повезет. Надежда для всех нас, милая.

— Если «мертвецам» повезет, мы получим чипы? — тут же поинтересовалась «о важном» Мика, уже в нежном возрасте научившаяся разделять главное и второстепенное.

— Если на пути «Одиннадцати» встретится, наконец, полностью пригодная для жизни человечества планета, вся Пустошь перестанет быть отверженной, — мама смотрела серьезно и грустно. — Нас вычеркнули из жизни ковчега за то, что мы отказываемся принимать общие правила. Мы — угроза для тех, кто упорядоченно живет в Городах. Если в каком‑то Поколении родится больше детей, чем запланировано для развития «Одиннадцати», это означает, что кому‑то может не хватить пищи, воды или даже воздуха. Поэтому правительство так жестко контролирует людей и поэтому даже обычные граждане считают нас предателями. Мы отказались и не повиновались. Наше существование означает, что кому‑нибудь из них, из тех, кто с чипами, кому официально разрешено жить на «Одиннадцати», может чего‑то не хватить. Я их понимаю: никому не захочется ради чужого ребенка рисковать жизнью, счастьем и достатком собственного. Но если «мертвецы» найдут подходящую планету, то из «Одиннадцати» туда переселят всех, и мы станем равны. Мы перестанем быть угрозой того, что ковчегу чего‑то не хватит. В новом мире наличие или отсутствие чипа станет неважным…

Малышка Мика тогда не понимала большую часть того, что говорила мать. Как это может вдруг оказаться, чтобы «наличие или отсутствие чипа было неважным»?! Ведь эта маленькая штучка в запястье — счастливый билет в безбедное будущее в настоящем Городе!.. Но Войцеховская — старшая вообще рассказывала это, казалось, скорее для самой себя, нежели для дочери. Микаэла запомнила и вечер, и разговор и особенно часто вспоминала их, когда матери уже не стало.

Так случалось с каждым фейерверком: Пустошь замирала, боясь собственной надежды. «Мертвецы» были единственным связующим звеном между горожанами, живущими по строгим законам «Одиннадцати», и обитателями «заокраинных земель», официально вычеркнутыми из жизни огромного космического ковчега, теми, кого не существует. На космопилотов из третьего подразделения надеялись все, хотя многие в Пустоши и не признавались в том, что мечтают однажды стать такими же, как остальные, видят во сне собственное признание и вожделенный чип, на котором записаны все их данные, начиная от имени, фамилии и даты рождения.

Микаэла не скрывала, что хочет будущего для своих детей, поэтому вскоре после смерти матери решила: она станет «мертвецом». Плевать на то, что, скорее всего, ей не придется прожить и Поколения. Главное — она получит чип, она переберется в Город, она сможет выбрать мужа и в любое время родить детей, которые после ее смерти останутся обеспеченными правительственными гарантиями, или оставить на хранение свой генетический материал. Несмотря на показную независимость обитателей Пустоши, тем же самым грезили многие, если не все.

Мобильные врачебные бригады, периодически выезжавшие за окраины Городов, были призваны не столько оказывать медицинскую помощь заболевшим «несуществующим» людям, сколько сдерживать эпидемии, если угроза таковых появится. Порой доктора действовали весьма жесткими методами — впрочем, о них не сожалели даже сами жители Пустоши: своя рубашка ближе к телу, и даже если заболевший чем‑то страшным сосед неожиданно скончается прямо на врачебной койке, это лучше, чем если бы, заразившись, там оказался ты сам. Кроме того, медики также должны были осматривать молодое поколение, если там отыщутся желающие поступить на правительственную службу.

Желающих находилось немало, за шанс пытались уцепиться почти все. Пусть практически гарантированная отсроченная смерть, но до нее несколько лет жизни в хороших условиях, возможность обзавестись семьей и оставить о себе хоть какую‑то память. Тех, кого доктора признавали годными, специальным транспортом перевозили в Город Два, где располагалась основная база «мертвецов» — Центр летной подготовки — и начинали тренировки. В процессе их могло выясниться, что тот или иной курсант не справляется с нагрузкой или негоден к службе — таких высылали назад, в Пустошь. Однако, вырвавшись из рядов отверженных, любой человек готов был зубами и когтями держаться за возможность стать «мертвецом».

Микаэла в свое время прошла нужную проверку, выдержала многочисленные тренировки и не сломалась. Девиц в летном подразделении номер три не выгоняли, но и не слишком жаловали. Можешь работать на равных с мужчинами — пожалуйста, добьешься звания «мертвеца» и уникального шанса сложить голову где‑то на просторах необъятной галактики. Тебе также полагается фейерверк на прощание, личная благодарность правительства и рукопожатие командора, а напоследок — почетное пособие семье, чтобы о тебе помнили. Не можешь работать — никаких скидок на «слабый» пол не получишь, тех, кто не справляется, кормить за государственный счет не собираются, убирайся, откуда явилась.

Войцеховская работать могла. Точнее, она явственно понимала, что сдохнуть на тренировочной площадке или в космосе куда лучше, чем сдохнуть в Пустоши, — по крайней мере, в первом случае твой прах хотя бы сожгут за государственный счет, а во втором — ты перед смертью увидишь звезды. Поэтому она работала. Не только наравне с мужчинами, но и порой превосходя их. Держалась за свой шанс зубами и когтями, чтобы обмануть судьбу, обхитрить ее, вытребовать для себя то, чего была невольно лишена при рождении. И она стала «мертвецом», вырвалась из круга пустошников.