Зимовка на «Торосе» - Николай Алексеев

„Торос“ в бухте Заостровной на острове Таймыре.

Иногда удавалось находить довольно длинные извилистые разводья, по которым мы шли малым ходом, чтобы избежать слишком сильных ударов об лед при крутых поворотах на извилинах разводья. «Торос» был перегружен и поэтому имел чрезвычайно большую инерцию, в чем мы имели уже случай убедиться при посадке на мель в Лямчиной губе. Эта инерция помогала нам форсировать лед, но она же могла явиться причиной настолько сильных ударов, что они уже были бы совсем небезопасны для корабля. Прошло часа четыре, как началась наша первая схватка со льдом. Берег заметно приблизился, и в том месте, куда пробивался «Торос», как будто бы виднелась вода. До цели предстояло еще пробить мили 3—4 сплоченного льда, как вдруг опрометчивая неосторожность едва не сделала одного из наших товарищей калекой.

«Торос» отходил малым задним ходом перед разбегом для удара в большое ледяное поле, которое закрывало нам проход в длинное разводье, тянущееся почти по всему нужному нам направлению. Находясь в «вороньем гнезде», я слышал, как прозвонил машинный телеграф; повидимому, был дан сигнал приготовиться к переднему ходу. Судно по инерции двигалось назад. Вдруг, почти одновременно, я почувствовал, как «Торос» мягко стукнулся кормой об лед, и в тот же момент услыхал громкий крик и падение чего-то тяжелого на мостике. Взглянув вниз, я увидел лежащего на палубе у входа в рулевую рубку вахтенного матроса Васю Шунгина. Поза лежащего была неестественно скорчена, обе руки обхватывали голень. На мостике уже появился лекпом Толстиков.

— Что случилось там?

— Рулевого выбросило штурвалом из рубки, ногу, кажется, сломало.

Несколько человек осторожно снесли с мостика раненого; на руль стал боцман.

— Будем продолжать, Николай Николаевич, руль в порядке! — прокричал мне в мегафон капитан.

— Есть. Бей в ту же льдину!

«Торос» упорно наскакивал на большое ледяное поле, почти сплошь покрытое грунтом, что явно говорило о его прибрежном происхождении. Размеры поля были таковы, что от удара судна оно почти и не вздрагивало. Обойти это препятствие не было никакой возможности. После пяти или шести ударов стало ясно, что «Торосу» этого барьера не преодолеть.

— Стоп, Владимир Алексеевич, надо за аммонал браться.

Подрывание льда зарядами аммонала или какого-нибудь иного взрывчатого вещества довольно часто применяется в практике ледовых плаваний. Однако, должен сознаться, что большого эффекта от взрывов обычно не наблюдается. Дело, конечно, опять-таки в том, что мы не успели еще выработать каких-нибудь определенных правил, как именно надо подрывать лед. Каждый судоводитель действует обычно по своему усмотрению, и в результате противники применения во льдах взрывчатых веществ имеют много оснований к утверждению, что «подрывается не лед, а авторитет подрывника». Подрывание ровного льда совершенно аналогично действию винтовочной пули на стекло, если она встречает его прямо на своем пути: получается отверстие без всяких трещин. Отсюда напрашивается вывод, что если судно не может преодолеть ровного ледяного поля, то и взрывчатые вещества ему почти не помогут. Иное дело, если приходится прокладывать путь в битом торосистом льду различной крупности. В этом случае часто получается так, что какой-нибудь один торос, заклинившийся в проходе между двумя ледяными полями, останавливает движение судна. Форсирование его ударами не дает положительных результатов и только сильнее вколачивает льдину в проход. При таком положении взрывы дают прекрасные результаты. Из нескольких сотен случаев применения аммонала для прокладывания пути судна во льдах, я вывел заключение, что хорошие результаты зависят не столько от веса заряда, сколько от удачно выбранного места взрыва. Второе заключение — это полная безрезультатность «открытых» взрывов, когда заряд взрывается просто на поверхности льда или при небольшом его углублении. Наилучший эффект получается в том случае, когда подрывается во льду как раз то место, которое сдерживает всю массу битого льда, причем взрыв делается на глубине около 1 метра под нижней поверхностью льда. Чрезвычайно важно отметить еще и то, что если лед находится в процессе сжатия, то никакими взрывами нельзя освободить корабль от ледяных тисков. Подрыванием небольших патронов можно только размельчить лед у бортов судна, для того чтобы создать «ледяную подушку» и тем самым избавить борта от давления краями сходящихся ледяных полей. Эту работу надо проделывать очень быстро и по возможности до того момента, как края ледяного поля уже вошли в соприкосновение с бортом корабля.

В нашем случае «Торос» встретил на своем пути обломок многолетнего ледяного поля, вклинившегося между большими пространствами почти невзломанного льда. Толщина поля была такова, что, когда судно выскакивало да него носом, поле почти не кренилось и «Торос», осев кормой, просто соскальзывал с него назад. Подрывание поля аммоналом могло дать положительные результаты, так как структура поля была не однородной и, следовательно, под действием моментального толчка большой силы слабые места поля должны были растрескаться.

— Распорядись-ка приготовить парочку зарядов, Владимир Алексеевич, а я пока навещу Шунгина.

В свое время рулевым было отдано распоряжение: когда дается ход назад — ставить руль прямо без команды. Это распоряжение выполнялось, а вот Шунгин, для ускорения дела, решил только немного перевести руль из положения «на борт», и перо натолкнулось на льдину в положении пол-борта; удар стремительно потянул штуртрос, штурвал пришел в быстрое вращение, рукоятками подхватил Шунгина и выбросил его из рубки…

В лазарете я нашел Васю, обложенного холодными компрессами. Первые приступы острой боли уже прошли, и пострадавший, увидев меня, сделал попытку улыбнуться, что, однако, удалось ему с трудом.

— Вот ведь какая оказия получилась!.. Стою, значит, руки на штурвале, вижу — капитан застопорил машину, ну, значит, сейчас, мол, «полный вперед» и руль «вправо на борт», на заднем-то ходу мы все влево укатывались. Я это уже начал вправо перекладывать помаленьку, а он вдруг, дьявол, как рванет… меня по ногам да по боку. Подняло немного — и в дверь.

— Больно? Шевелить ногами можешь?

— Шевелил, пробовал, а сейчас не могу. Как лежишь спокойно — ничего, а чуть начнешь ворочаться — аж дух захватывает.

— А ты и не ворочайся. Сейчас лед рвать будем, так ты не пугайся.

— Чего его пугаться? На фронте не пугались, а страшнее было.

— Ну, поправляйся. Как встанешь, ребятам накажи, чтобы слушались, когда говорят. Как у него дело, товарищ доктор?