Под псевдонимом «Мимоза» - Арина Коневская

— Не признаю, Юрий Власович! Помните ли, что именно обожаемый вашим Ильичом Лев Толстой, кстати, говорил? Мол, революцию прежде всего надо делать в душе человека!

«Вот наивная идеалистка!» — подумал босс, но не желая «задирать» профессоршу, вслух сказал:

— Слова-то, конечно, красивые, но такого наши люди не поймут. У нас ведь все знают — от голодного добра не жди: сначала желудок — потом мораль!

— Ну материализм-то в мозги народа сколько десятилетий подряд молотком вбивали! Но если б было так, как вы про народ говорите, тогда бы он и войну выиграть не смог.

— А что такое народ, кстати? Я такого понятия не признаю: есть отдельный человек, личность! — вставил «серый кардинал».

— Теперь, правда, другое поколение личностей пришло — потребителей, — съерничала Мими, — и что-то изменить, что-то сдвинуть в их сознании можно разве что через религию и культуру. Или вы, Юрий Власович, считаете, что и менять-то ничего не надо?

— Ну вы уж чересчур на меня нападаете, Мария Силантьевна! Я — материалист, конечно, до мозга костей, и в этом вы мое сознание ничем не перевернете. Хотя в Бога — верю! И Владимир Ильич верил, и даже со своей Надеждой Константиновной венчался. А у Сталина икона в малом кабинете висела, в Кремле, он ночами перед нею молился — втайне от всех. А на Ближней-то даче под аккомпанемент Жданова даже молитвы с соратниками своими распевал.

— Как интересно — я этого не знала! Однако, Юрий Власович, если вы в Бога верите, значит, и в бессмертие души — тоже?

— Вот уж это — полная чушь! В это я поверить никак не могу, уж увольте! А впрочем, — религия — штука тонкая. И нам нужно подготовить к ней людей: мы запустим к нам, к примеру, американских миссионеров — пусть на стадионах выступают, Библию народу бесплатно раздают. А индусы пускай книжки свои кришнаитские на улицах распространяют. Люди заинтересуются, начнут из любопытства читать — так то их сознание раскрепостить можно, а? Кришнаиты очень экзотичны, будем их всячески поддерживать…

«Он из ума выжил, не иначе — это он от невежества своего дикого или..?» — ужаснулась Маша, и глаза ее расширились. Но сдержавшись, спросила:

— Вы действительно так считаете?! А как же наша церковь?

«Вот святоша-то», — подумал он с неприязнью, но вслух проговорил:

— Наша церковь, милая Мария Силантьевна, ни на что не способна — она в Средневековье застряла!

— Простите, Юрий Власович, но с этим я согласиться не могу, — мрачно произнесла Мими и, слегка помедлив, добавила: — точно не помню, кто из великих французов сказал — Гюго или Шатобриан, что «нашествие идей может быть опаснее нашествия варваров». Вам так не кажется, Юрий Власович?

«Храбрая девица! Ишь ты, еще и возражать посмела, ей бы хвост прикрутить не мешало!», — решил патрон, но вслух произнес:

— Вы обстановку в стране должны оценивать трезво, — и в голосе шефа зазвучали металлические нотки. — Не возражаю, если вы мне доклад и по вашей церкви представите. Но учтите, сегодня у нас установка на полную свободу мнений!

— А я вовсе не против так называемого «плюрализма». Но и при свободе мнений необходимо выделять приоритеты, не так ли?

— Вот тут вы правы, Мария Силантьевна. Вот в следующий раз о приоритетах с вами и поспорим, — засмеялся босс и серьезно вдруг проговорил, — учтите только, товарищ Ивлева, мы ломаем не Советский Союз, мы ломаем тысячелетнюю парадигму русской истории!

Эта последняя фраза, произнесенная боссом, заставила Машу внутренне содрогнуться и навсегда врезалась в ее память…

За дверью уже стоял Метельский.

— Могу я, Ленечка, сейчас домой уехать? — спросила смятенная Мими.

— Ты что, Машер, с ума сошла? Иди, прогуляйся, мозги проветри, я потом позвоню. А в Москву только завтра вечером двинем. — И Колобок с недоумением взглянул на нее.

Бредя наугад как сомнамбула, Маша чуть не столкнулась с пожилой женщиной. «Знакомое лицо», — подумала она и вежливо поздоровалась. Та кивнула в ответ. «Да это же академик Яровская — теперь понятно, кто у него в советниках по экономике, — догадалась Маша и решила поспрашивать Метельского — кто вообще плотно окружает босса.

Очутившись, наконец, внутри своей казенной дачи, Мимоза, разыскав коньяк, залпом опорожнила рюмку. И сознание ее прояснилось до боли: «ведь это тупик. Нам только американских сектантов да колдунов всех мастей не хватает! Он же сам — враг! Смотрит на меня, как удав на кролика! Кто-то им, конечно, управляет, но кто? Мои-то идеи он в гнусных целях использовать хочет. Значит, работая с ним, вопреки своей воле стану “рогатому“ служить?! Что мне делать? Протестовать — смешно! В психушку задвинут! Увольняться — поздно, сразу замолчать навек заставят. Прав был отец Варсонофий! Что я наделала! И Антон мне все популярно разъяснил, а я… в западню и угодила! Надо немедленно бежать отсюда, но куда? Кто меня теперь отпустит? Я ведь узнала слишком много… Где же выход, Господи?»

«Помоги мне!» — так взывала Мария в отчаянии, забившись на кожаном диване в углу роскошного кабинета. Часа через три она очнулась от звонка Метельского, предложившего ей прогуляться по лесу. Они медленно вышли за ограду цековских дач.

— А босс тобой доволен, Машер, — с удовлетворением произнес Колобок.

— Да ты что, Ленчик, я же ему возражать посмела!

— Вот и молодец — ему ведь надо истинное мнение сотрудников знать, а не по принципу — «чего изволите»! Только одно меня тревожит: он, как мне кажется, Машер, заподозрил, — уж не сталинистка ли ты?

— Ах Лень, ты же знаешь, что нет. Я ведь заповедь «не воссоздай себе кумира» помню! Да и дедушкиных братьев тогда расстреляли: одного в 1919 году, другого — в 1938-м — ни за что! Дед двоюродный 15 лет в лагере отсидел.

— Прости, Машер, я про это не знал!

— Эх, Ленчик, ты-то ведь понимаешь, что генсек — сложнейшая фигура мировой истории и, пожалуй, самая загадочная в нашем веке. Вот объясни-ка мне, почему при Сталине миллионы людей готовы были за родину жизнь отдать, а?! Дух аскетизма царил в народе! А после его смерти, начиная с хрущевских времен, все постепенно размывалось. Какой мутный поток многообразия идей на нас хлынул! А все — через литературу и кино. И миллионы стали утопать в этом грязном и мощном потоке. И я тоже, и ты! Разве не так?

— Согласен, Машер! Но мы должны, наконец, ковать новую идеологию теперь-то, или нет?

— Ту, что твой шеф предлагает? Ведь он вроде бы русский человек, родом из глубинки, с Ярославщины, а православие просто презирает! Ну на что ему эти кришнаиты-то сдались? Это ли не маразм? Да еще и Троцкого возвеличить решил! Ты просто не можешь понять, что это самоубийственно!

— Погоди-ка, Машер! Ведь ты, когда у него на Старой площади-то была, подписалась под программой, ведь так? Что ж теперь-то кулаками машешь?

— Но там написано-то иное! Так, в общих чертах, расплывчато… А скажи-ка мне, Лень, уж не задумали ль, «меченый» с «серым» весь этот бедлам вдвоем? Кто еще-то план сей перестройки-перетряски обсуждал, и где? Ты не знаешь?

— Никто… Гм… и обсуждать не собирается. А зачем? Твой вопрос, Машер, меня удивляет — с каких это пор у нас спрашивали, чего наш народ хочет, а?

— Но Леня, сейчас речь идет о кардинальном повороте, понимаешь? Гм… или я совсем сбрендила? Мне увольняться надо, не могу я больше так!

— Не сходи с ума, Машер! Тебе должно быть ясно, что обратной дороги нет. Ни для кого — даже для такой папенькиной дочки, как ты!

— Понимаю, но…такое мне не под силу. Я доверяю тебе, Лень, по старой памяти, надеюсь, что не выдашь меня. Ведь планы «серого» — просто дикость какая-то! Если их в жизнь проводить, знаешь, что случится? Страна впадет в хаос! Полный разброд в умах… Гм… да что говорить — кошмар какой-то!

— Ты преувеличиваешь, Машер! Ведь для шефа главное — создать основы открытого общества, свободу предпринимателям дать. А иначе-то мы загнием окончательно! Конечно, без потерь и ошибок не обойтись — ведь без них перестройка невозможна! И «патрон» — единственный из всех цековских «бонз», кто взирает на мир не зашоренными «от лапши» глазами. В трезвости его намерений я не сомневаюсь, — так попытался Колобок переубедить Мимозу.

— Но я не представляю, каким образом, например, государственный аэропорт или рудник в частные руки перейдут? Какой «процесс», как выражается наш генсек, гусак надутый, пойдет?! И еще… гм… для тебя, Леня, в первую очередь, не безразлично — что с партией-то будет, ты подумал? Мне-то даже лучше, если КПСС наконец-то в Лету канет, а ты сам-то представляешь, куда денешься, когда ЦК закроют? У тебя что — счет в швейцарском банке? Где гарантии, что волна народного гнева не сметет и тебя в придорожную пыль за компанию с твоим всесильным боссом?!

— Ах, Машерхен, у тебя и фантазии! Может, тебе действительно к психиатру пора?! — с крайним удивлением воскликнул Колобок.