Коварный лед - В. ван Эмландт

— По-моему, не очень. Пульс у него ровный… Так ты думаешь, они нас перехитрили, Биллем? Тогда скажи мне, пожалуйста, где он сейчас, сию минуту, этот ловкач, который унес коробку с камешками?

Старинг немного смущенно взглянул на него, потом широко улыбнулся.

— А ведь и в самом деле, — сказал он тихо, — обыщем дом и найдем его. Он в западне. Я думал, — добавил он, сдвинув брови, — вы избрали свой пост специально, чтобы держать в поле зрения эту комнату.

— Да, местечко что надо! Но вскоре после половины первого наверху кто-то начал стонать. Очень тихо, будто ему заткнули рот. Противник нанес свой удар как раз в те несколько минут, которые понадобились мне, чтобы выяснить, что это менеер Ивер страдает зубами.

— Тогда все ясно! Налетчик сидел в комнате у француза. Они смекнули, что вы за ними следите. Ивер принялся стонать, чтобы отвлечь вас с вашего поста, тут-то все и произошло.

— Не будем фантазировать. Правда скоро выяснится сама собой. Вот список спиритов, которые сейчас находятся у Фидлера. Сеанс вот-вот закончится. Проверь по списку, когда они будут уходить. И пусть каждый подтвердит, что они все время были в комнате Фидлера.

На пороге Старинг посторонился, уступая дорогу владельцу пансиона, который как раз хотел постучаться.

— Входите, входите, менеер Фидлер.

Теперь, когда утомительное ожидание кончилось и настала пора действовать, комиссар опять был полностью в своей стихии. Присев на угол стола, он набил свою неизменную трубку.

— Кроме ребят из полиции, которые, наверно, изрядно вам надоели, в доме сейчас находится опасный преступник. Скоро мы вытащим парня из его норы, и я очень удивлюсь, если окажется, что он вам незнаком. С минуты на минуту я ожидаю подкрепления, и тогда начнется «концерт». Ваш сеанс уже закончен?

— Конечно. Потому я и пришел. В вестибюле я видел полицейского. Моим гостям можно идти домой или надо подождать?

— А после начала сеанса они выходили из вашей комнаты?

— Я вижу, вы совершенно не в курсе дела. Круг нельзя разомкнуть без серьезного нарушения процесса. С того момента, как образована цепочка, все мы до конца остаемся на своих местах. Впрочем, поскольку для вас это не доказательство, могу добавить, что, как только все соберутся, я запираю двери нашей спальни и жилой комнаты и ключи кладу себе в карман. Кроме того, в углу комнаты горит маленькая красная лампочка, которая дает достаточно света, чтобы заметить, если кто- нибудь встанет. Даю вам слово честного человека, что никто из моих гостей, а также ни я, ни моя жена во время сеанса из комнаты не выходили.

— Хорошо. Выполнив некоторые формальности, общество может расходиться по одному. Мой помощник задаст несколько вопросов, и все. Да, вот еще что: проводив друзей, оставайтесь, пожалуйста, с вашей супругой в своих комнатах. Как только прибудет подкрепление, мы наметим план обыска во всем доме. Перед началом обыска я сообщу вам, как мы будем работать. Так как — даете слово, что вы и мефрау Фидлер останетесь в своих комнатах?

— Разумеется! — Фидлер раз-другой посмотрел на неподвижную фигуру на постели. — Терборг ранен?

— Да. Насколько я могу судить, несерьезно, но доктора уже вызвали. А пока выпускайте по очереди ваших посетителей. До скорого свидания!

В вестибюле послышался ворчливый бас полицейского врача, и вот уже они с Ван Хохфелдтом быстро вошли в комнату. Харинга молча кивнул комиссару и тотчас же начал исследовать рану Терборга. Ван Хаутем между тем велел практиканту предварительно осмотреть дом и зажечь свет во всех коридорах и на лестницах.

— Дейкема и Верворн пока пусть остаются на местах, Эверт!

— И ради этого ты вытащил меня из постели? — недовольно спросил Харинга, когда Ван Хохфелдт вышел. — И без меня мог понять, что тут ничего серьезного нет! От такого удара он не умрет… Ну хорошо. Сейчас я сделаю ему укольчик, чтобы он спокойно заснул. Или вначале надо его допросить?

— Если не возражаешь, то надо бы.

Немного погодя Терборг со страдальческим лицом уже сидел, опираясь на подушки. С большим трудом комиссар втолковал ему, что он должен вразумительно рассказать о случившемся: это очень важно. Но адвокату рассказывать было нечего. Он помнил только, что смутно услыхал, как кто-то вошел в комнату, нарушив его первый сон. Терборг решил, что это Ван Хаутем, и приподнялся. Дальше он ничего не помнит. Конечно, он не видел, кто на него напал.

С угрюмым видом Харинга отстранил комиссара. В руках он держал шприц и вату, смоченную дезинфицирующим раствором.

— Ты же видишь, он почти без сознания. — Внезапно доктор рассмеялся и оглядел Ван Хаутема с ног до головы. — Что это такое? Маскарад? В обычной одежде ты совсем не бросаешься в глаза, а в этом костюме — просто подозрительный тип. Встретив такого у себя дома, я не задумываясь разрядил бы в него револьвер!

Комиссар невозмутимо продолжал курить. Он столько лет проработал с Харингой, что знал старого ворчуна насквозь.

— Поболтай еще, поболтай — живо в кутузку упрячу, — сказал он. — Там за перегородкой можешь помыть руки. Пациент нуждается в специальном уходе?

— Надо, чтобы полиция его не беспокоила. А завтра утром пусть придет его домашний доктор. Наверно, отделается легкой головной болью, как с похмелья.

В коридоре бельэтажа послышались возбужденные голоса. Резкий, отрывистый, казенный — Ван Хохфелдта и чей-то глубокий просительный бас. Ван Хаутем пожелал доктору «спокойной ночи» и пошел взглянуть, в чем дело.

Прислонясь к двери на винтовую служебную лестницу, стоял высокий человек с худощавым, резко очерченным лицом и глубоко запавшими веселыми глазами. Попорченная дождями, помятая шляпа криво сидела на его голове, а с тощих плеч неряшливыми складками свисал мокрый плащ. Перед ним стоял практикант.

— Откуда взялся этот человек, Эверт?

Не успел Ван Хохфелдт ответить, как новоприбывший сказал:

— С дружеской пирушки. Я живу здесь. — Он кивнул на дверь пятого номера. — Дан Рулофс, в глине и в камне, оптом и в розницу! Что тут случилось? Кража со взломом, что ли?

— Как вы сюда попали?

Скульптор состроил на своем веселом лице забавную гримасу и приложил палец к губам.

— Не так строго, старина! Пройдемте ко мне в комнату, — настойчиво добавил он и потянул комиссара за собой.

Но Ван Хаутем, которого внезапно осенила догадка, энергично воспротивился.

— Как вы попали в дом? — в напряженном ожидании спросил он.

— Да тише вы, ей-богу! — Рулофс, почти такой же высокий, как и комиссар, ухмыляясь, положил руку на плечо Ван Хаутема. — Я покажу вам свой запасный выход для прогулок, только Фидлер не должен об этом знать. Пойдемте. Но это между нами! — Он отворил дверь на винтовую лестницу. — Нам надо вниз, в подвал.

— Эверт, иди вперед. И включи свет!

По лестнице, покрытой толстой кокосовой циновкой, мимо двери в кухню, они гуськом спустились в подвал. Ван Хохфелдт включил свет — три пыльные лампочки осветили отопительное оборудование. За обмурованным котлом на помосте из тяжелых балок приблизительно в метре над полом лежали три железные бочки. Рулофс принял театральную позу и молча указал на темное пространство под бочками. С карманным фонариком в руках, Ван Хаутем протолкнул свое мускулистое тело в тесный лаз. В дальнейших объяснениях он не нуждался, все было ясно. Конечно же, для бочек с горючим должен быть какой-то другой вход, а не парадная дверь! Через замасленный деревянный короб комиссар пролез в небольшую шахту, где с некоторым трудом смог выпрямиться во весь рост. На высоте примерно в половину его роста лежали балки, по которым бочки скатывали вниз к котлу, а над головой фонарь осветил крышку люка с хорошо смазанными петлями. Пока он открывал крышку, в котельную вошел Старинг, уже проверивший всех участников спиритического сеанса. Он мигом оценил обстановку и огорченно покачал головой, поняв, что их твердая уверенность в том, что преступник, напавший на Терборга, все еще находится в пансионе, растаяла как дым. Тем временем Ван Хаутем поднял крышку на вытянутых руках, и она с легким стуком откинулась назад, к наружной стене дома. Комиссар вскарабкался на балки и между двумя глухими заборами соседних участков увидел дорожку, посыпанную битым кирпичом. Полуобернувшись налево, он окинул взглядом задний фасад дома и убедился, что проход между заборами, по которому доставляли бочки, выгорожен за счет Фидлеровского сада. В сумеречном свете декабрьского дня, осматривая сад через заднюю дверь цокольного этажа, он не обратил внимания, что сад был уже, чем гостиная и столовая, взятые вместе. А Фидлер ничего об этом не сказал… Теперь все совершенно ясно: этот проход, соединяясь с пожарными проездами внутри жилого квартала, вел или на Херенграхт, или на Кейзерсграхт.

Комиссар наклонился вниз и окликнул: