Покаянные сны Михаила Афанасьевича - Владимир Колганов

За несколько ночей осилив все книги этого писателя, в итоге понял вот что. Прежде всего, никакой это не сказочник, да и не фантаст по большому счету. Тут баба Глаша облажалась. Любимый его жанр — это сатира, фельетон. Вполне логичное желание высмеять то, чего решительно не принимаешь. Есть, правда, и другой путь — написать трагедию, выбрать самое ужасное из того, что есть вокруг, и описать это на страницах книги. Однако вот что меня смущает. Если человеку и без того непросто, тяжело, если смотреть на то, что творится за окном, совсем невмоготу, станет ли он читать трагический рассказ о том, что сам переживает ежедневно? Да нет, не нужно ему этого. А вот сатира, фельетон, гротеск — это в самый раз! Трагедии же предназначены больше для эстетов.

Ну ладно, пусть так, но что сказать об авторе? Пишет хорошо, чем-то все это напоминает стиль моих рассказов. Я даже почувствовал, что и мне пора бы взяться за перо.

Но как-то ночью, когда уже разложил бумаги на столе, раздался стук в дверь. Настойчиво стучат, по-хозяйски. Звонок-то я отключил, чтобы мальчишки не тревожили. Дверь приоткрыл, цепочку не снимаю, мало ли что…

Смотрю, а там стоит она. В общем-то все при ней, только ресницы неописуемой длины, помады многовато да кожаная юбочка выше колен. Ну вот стоит, глядит на меня и улыбается. Я говорю:

— Мы по ночам не принимаем.

— Даже меня?

— А вы-то кто?

— Я от управдома.

Думаю с ужасом: неужто на соседа протекло? Трубы тут ржавые, изношенные. Капремонт не делали со времен царя Гороха… Да еще этот приблудный кот неведомо откуда появился. Кто знает, может быть, из-за него…

— Так вы по поводу сантехники?

— Нет, по другому…

Вот ведь проблема среди ночи! Как-то неинтеллигентно, то есть негоже девицу выставлять на улицу. А может, ей просто негде ночевать?

— Так от меня что требуется?

— Для начала диван или кровать…

Ну так и есть — бездомная. Только бы не оказалось блох! Да нет, вроде не похоже.

В общем, до утра еще часа четыре коротать. Книжки я уже перечитал, кот в основном молчит, да и вдохновение куда-то подевалось…

— Ладно, так и быть.

Заходит. На меня глазами зыркает, причем не просто так, а с каким-то тайным смыслом. Тут только стал соображать… Да ладно, почему бы нет? Как говорят, ничто человеческое мне не чуждо…

Где-то через час, когда провожал девицу до двери, спрашиваю:

— Сколько с меня?

— Управдому отдадите…

Так и не понял, то ли в квартплату включено, то ли пришлют квитанцию за отдельные услуги? Честно скажу, в первый раз было словно сон. Если бы не повторилось через ночь, так бы точно и подумал. Только в конце месяца дошло — видно, так принято платить здешним сторожам. Тогда, выходит, прежнего именно девицы доконали? А я-то думал, начитался книг…

Словом, жизнь понемногу обустраивалась. И как ни странно, времени хватало даже для того, чтобы писать. Вот только осталась нерешенной главная проблема — где печататься?

8

Когда попадаешь в незнакомый дом, первым делом начинаешь присматриваться, озираясь по сторонам в поисках того, за что бы зацепиться взгляду. Ищешь что-нибудь привычное, приятное. Вот и сейчас, попав в Москву, пытаюсь отыскать то, на что или на кого стоило бы опереться — место обитания, некую среду, где тебя приветят и поймут, где можно получить при случае совет либо обрести сочувствие после первой неудачи.

Нашлись добрые люди, подсказали — для будущего классика крайне важно иметь свой круг поклонников, что-то вроде клаки. Если кто не знает, так это организованная группа горластых почитателей — Миланская опера, Большой театр… Да ни один приличный тенор без клаки не возьмет даже пол-октавы! А уж о том, чтобы книгу прочитали, без этакой поддержки даже нечего мечтать.

Ладно, думаю, идея богатая, может пригодиться, хотя для начала книгу надо бы издать. Однако где же эту клаку взять, если нет у меня в Москве ни единого знакомого? Хозяйка, баба Глаша, конечно же не в счет. Можно было бы завести полезные знакомства и в музее, да жаль вот — приличного человека не заманишь по ночам. Да и кому какое дело до ночного сторожа? Только вот приблудный черный кот, да и тот занят в основном мышами. Что же остается — приходится идти в народ. С тем и пришел в литературный салон, назывался он довольно странно — «Евдохины субботники», а располагался в том же доме, где я комнату снимал. Ну что ж, Евдоха так Евдоха. Впрочем, как мне объяснили позже, это оказалось вовсе не имя, а фамилия. Семен Васильевич Евдох — так звали гостеприимного хозяина.

Каюсь, к началу мероприятия я изрядно опоздал, поэтому бутерброды с селедочкой сожрали — при мне последний кто-то доедал. Честно говоря, я бы тоже не возражал, чтобы немного подкрепиться. Увы, остался только чай, да и тот без сахара. Подумалось — вот до какой бедности довели литературу! Однако ведь живут, творят!.. Кажется, я что-то пробурчал про это вслух, потому что вдруг на меня со всех сторон зашикали.

Ладно, затаил дыхание, губы плотно сжал, так что силком не разомкнуть, и только смотрю по сторонам.

Посреди большой комнаты, оклеенной дешевыми, уже потерявшими первоначальный цвет обоями, стоит большой стол, покрытый желтой скатертью. Скатерть тоже не из самых новых, кое-где протерта чуть ли не до дыр. На столе дымится самовар, видимо, из тех, которыми пользовались еще в начале века. Да нет, на антиквариат никак не тянет, вполне обыкновенный экземпляр! Разливает чай дама средних лет, надо полагать, жена хозяина — скучная и бесцветная. Всего же в комнате расположилось полтора десятка человек — мужиков и дам примерно поровну. Никому из них я бы не отдал предпочтения, имея в виду дальнейшее знакомство. Вот разве что недурная, несколько растрепанная дама тоже средних лет — она сидела у окна и время от времени обводила всех томным взглядом.

Если бы меня спросили, для чего они сюда пришли, я бы не спешил с ответом. Надо посмотреть и разузнать, с кем-то познакомиться поближе. Ну а поначалу складывалось впечатление, что собрались в надежде услышать что-нибудь особенно приятное, как бы отвечающее потребностям души. Словно бы уже невмоготу смотреть белиберду по телеящику, словно бы все сплетни обсудили, так что докрасна раскалился телефон. Что еще им остается? Да только припасть к вечному, живительному, неиссякаемому роднику литературы. Речь прежде всего о беллетристике.

Ладно, с гостями вроде бы разобрались. Теперь предстоит понять, о чем глаголят авторы.

Вообще-то неблагодарное это занятие — слушать, не имея возможности сказать. Это, к примеру, как солдат в строю. Слушай, как тебя кроет матом старшина, и молчи, пока не спросит. А если уже нет никаких сил молчать?! Если нет мóчи соблюдать приличия, когда битый час тебе гундосят про мочу? Вот это: «В период развитого социализма было так: сдал мочу — значит, получил пропуск в большой мир. Не сдал — пеняй на себя…»

Так все же сдал или не сдал? И если сдал, тогда какие результаты? Да уж, надо непременно сообщить, а то ведь читатель может не понять, то ли у автора застарелый конфликт с «этим самым» пузырем, то ли неразделенная любовь к юмору, родившаяся в недрах студенческого туалета.

С ужасом думаю: вот если бы я свой исповедальный роман написал, следуя изгибам мочевых проток, сдобрив его сортирно-примитивными шуточками — что, если бы издали? Да впору утопиться после этого!

Молчу. И снова каюсь — в сознании отпечатались лишь вырванные из контекста фразы. Если б попытался воспринять услышанное все подряд, даже и не знаю — скорее всего, не дожил бы до конца этого сюжета. Вот слышу про «запах нечастой холостяцкой стряпни», про нездоровый образ жизни, а также про поиск плачущей сандалии — или мне это показалось? Но в основном — про роковые последствия «домовой слышимости» для автора всей этой галиматьи. Вот ведь бедняга! Доконали!

Слушаю дальше. Однако не пойму, то ли это подстрочник для перевода на китайский язык, то ли тезисы для доклада на съезде фармакологов… А публика-то что? Да публика, судя по всему, довольна.

Но вот мужика, закамуфлированного под женщину, если судить по длинным волосам, сменяет дама, стриженная под мужчину. Еще на полвершка — могла бы оказаться с абсолютно голым черепом… «Пытливо вглядываюсь в девичье лицо на фотографии: пристальные глаза под чуть припухлыми веками, ремешок сумки вокруг изящной кисти, узкий нос туфельки из-под платья…»

Предупреждаю возможное недоразумение — это не я вглядываюсь, это она. Я же, признаюсь, не смог бы так подробно описать. Для этого нужен даже не талант, а нечто куда более объемное. Ведь все это — и сумка, и туфельки, и ремешок, и кисть, и даже платье — почтенная дама умудрилась разместить на девичьем лице. Видимо, так образ требовал даже вопреки желанию автора. Ну ничего себе, личико девчонка откормила!

Вот снова, на этот раз про нечто уникальное — «нечеловеческие дома». Внимательно, напряженно слушаю, а в воображении возникают не дома и даже не квартиры с кухнями и спальнями, а почему-то люди. Да, да — люди с недостроенными лицами. Кто-то из них без уха, кто-то без носа, без щеки… Но это ничего, достроят. Только б чертежи не перепутали! А то ведь знаете, как у строителей бывает — лицо построят, а канализацию не подведут. И станут обитатели этого лица бегать во двор по самой крайней надобности. Вот так светлые мысли вылетают вон!