Искушение. Книга 2. Старые письма - Илья Кирюхин

Покойный сообщал, что в 1932 году в городе Ленинграде стал невольным свидетелем разговора академика Иосифа Орбели с женщиной по имени Фатима. В то время он был студентом и проходил практику в Эрмитаже. Случайно оказавшись около двери кабинета директора музея, молодой человек услышал разговор, который не предназначался для его ушей. Собеседники, не ожидая, что кто-то может услышать их разговор, говорили громко. Они обсуждали некое предсказание, слова которого неожиданно отчетливо сохранила память студента. Жизнь его сложилась непросто. Увлечение работами Флоренского[51] и Ильина[52], несдержанный язык и независимый характер привели его в барак Белбалтлага[53]. Срок был небольшой, но его пару раз продлевали и 41-й год он встретил на лесозаготовках в Карельской тайге, а оттуда — в штрафбат на Ленинградский фронт. Во время первой в его жизни атаки разорвавшийся поблизости снаряд контузил несчастного, а осколком ему отсекло левую кисть. Очнулся он в полевом госпитале, полностью реабилитированным, так как «искупил кровью».

Списали его подчистую. И, хотя орденов и медалей на его груди не было, он был самым счастливым человеком на свете — он был жив и свободен! Контузия не прошла для него даром — сильное заикание сделало его нелюдимым. Тем не менее, это не помешало ему стать метеорологом, окончив Казанский университет.[54] Он распределился в далекий Приморский край на метеостанцию. В родной Ленинград вернулся в 59-м, когда понял, что сталинские времена навсегда канули в Лету.

Закрытый от всего мира он к старости нашел утешение в вере. Уже перед смертью, с ним, прикованным к постели, произошло, как он сам считал, чудо — заикание, мучившее его с Войны, прошло само собой. Старик решил, что это знамение и он должен поведать тайну, которую носил в себе все эти годы.

По словам умирающего выходило, что в первой четверти XXI века, а точнее накануне или в год Черной Водяной Змеи, то есть в 2013 году от Рождества Христова, должен появиться человек, который будет способен по своему усмотрению управлять металлом, из которого сделаны Предметы. Сам он не понял смысла предсказания, но точно воспроизвел разговор академика Иосифа Орбели с некоей Фатимой (в письме настоятель храма Святой Елизаветы сообщал, что выяснил: фамилия Фатимы — Байкеева). Старик вспомнил, что при разговоре присутствовала маленькая дочь Фатимы, которая без труда смогла раздавить фигурку Кролика. Якобы, подобная способность присуща всем представителям этой семьи.

Новость была ошеломляющая, и Понтифик лично написал письмо в Санкт-Петербург, чтобы уточнить судьбу академика, этой женщины и ее семьи. Ответ настоятеля был удручающим. Иосиф Абгарович Орбели умер в 1961 году, его творческое наследие и, в том числе, личный архив хорошо изучены. Никакой информации о встрече академика с Фатимой Байкеевой в записках Орбели нет. Сама Фатима умерла от голода в блокадном Ленинграде. Следы ее дочери затерялись после Войны. Жива ли она — неизвестно.

Когда эта папка впервые попала в руки Понтифика, он сразу вспомнил доклад монсеньора Серджио Пагано. И он предпринял серьезные усилия, чтобы выяснить судьбу потомков Фатимы Байкеевой. Все было безрезультатно. Возможно, хранители американской и английской лож смогут по своим каналам что-нибудь выяснить. Но сегодня встреча с ними не состоялась.

Он потер холодными старческими руками виски. Сердце билось с перебоями, несмотря на кардиостимулятор. Неожиданно он осознал, что ответственность за будущее паствы неумолимым невидимым прессом готова раздавить его. И сразу встал вопрос: может ли он, пастырь, которому поручено Всевышним оберегать миллионы и миллионы верующих от соблазна и греха, доверить Генри Баркеру и Артуру Уинсли, людям, безусловно, достойным, но все-таки — ЛЮДЯМ, тайну пророчества?

Глава 7

13:00. 20 октября 2012 года. Болгария. Набережная Солнечного Берега.

Воздух! Солнечные лучи золотистыми столбами пробивались сквозь быстро бегущие облака! Рядом — песчаный пляж, за которым высятся разноцветные дома необычной архитектуры. Отголоски человеческой речи, смеха. Так вот он какой, этот ТОТ СВЕТ.

Оглянувшись, он понял, что Валентина поблизости нет. Хороший пловец — Иван за пару гребков добрался до берега. Немногочисленная пляжная публика совершенно не обращала на него внимания. В первый момент это сильно озадачило Ильина, но тут до него дошло — на шее висел кулон, так похожий на Опоссума. Он громко шлепнул в ладоши, проверяя, слышат ли его окружающие. На звук удара оглянулось несколько отдыхающих, но их внимание сразу отвлек крик какой-то девушки, которая болталась на огромных резиновых канатах.

Люди говорили на неизвестном языке, но Ильин понимал, о чем идет речь. Изредка говорили и по-русски. Скорее всего, я в Болгарии. Но одеты все были странно: женщины и девушки в легких очень откровенных кофточках или платьях, мужчины — в ярких трусах или рваных линялых голубых штанах.

Было тепло, даже в мокрой форме было тепло. Площадь, на которую вышел Иавн, покинув пляж, пестрела от многочисленных ярких вывесок ресторанчиков и кафе. Однако, большинство было закрыто.

— Странно, — подумал Ильин, — может, не сезон?

Хорошо, что никто не видел его. Мокрый китель и галифе, босые ноги в облепленных песком носках и ППШ в руках могли вызвать панику среди этой праздничной полуголой толпы.

Обессиленный он опустился на ближайшее хлипкое креслице, достал из непромокаемого резинового кисета папиросы и зажигалку и сладко затянулся горьким острым дымом «Беломора».

Понятное дело, Валентина в этом странном месте он не найдет. Надо думать, как возвращаться домой, но прежде, надо было чем-нибудь расхарчиться. Почти сутки во рту маковой росинки не было.

А запахи вокруг дурманили голову!

Последний раз затянувшись, он, было, уже поднялся, когда рядом за соседний столик села парочка молодых ребят. Возможно, они недавно приехали в это курортное место. На фоне загорелых тел отдыхающих они выделялись бледностью кожи. Про себя Иван отметил, что парочка выгодно отличалась от окружающей молодежи. Он — высокий, коротко стриженный, в темно-зеленой майке, которая подчеркивала крепкую тренированную фигуру. Она в розовой майке и пестрой юбке, с копной непокорных волос, несмотря на значительный рост, производила впечатление хрупкой женственности.

— Илюша, давай пересядем. Здесь, наверное, кто-то сигару курил, жуткая вонь, — девушка уже привстала, чтобы уходить.

— Даш, у меня сейчас ноги отвалятся. Смотри, ветерок подул и уже ничем не пахнет, — парень накрыл руку девушки своей ладонью и жестом подозвал официантку.

— Здравейте! Шопски салата — два, ягнешко на скаре — едно, баница — два, хляб с кашкавал — един, Мавруд — бутилка и оранж джюс фреш — една чаша, потом обернувшись к девушке, спросил, — Дашунь, а на сладкое, что ты будешь?

— Давай фруктовый салат и мороженое.

Незнакомые названия пролетали мимо сознания Ильина, не оставляя следа, но стоило прозвучать «фруктовый салат» и «мороженое», как пустой живот майора огласил окрестности громким и заунывным урчанием.

— Илюша, я же говорила, что в отеле надо было перед выходом хоть сока выпить, — суровый тон никак не вязался с выражением тепла и заботы, с которым девушка смотрела на своего молодого человека. — Слушай, а у тебя здорово получается, прямо настоящий болгарин, когда ты успел так научиться?

— Просто надо внятно читать меню, — засмеялся парень, протягивая спутнице картонку с цветными картинками блюд. Он закурил длинную сигарету и о чем-то задумался.

— Ты о чем? — озабоченно спросила девушка. — Что-то не так? Что случилось?

— Даш, не заморачивайся. Давай продолжать отмечать твой день рождения.

Как раз в этот момент официантка принесла поднос с овощными салатами, бутылкой красного вина и над всем этим великолепием витал аромат поджаренного хлеба с сыром.

Муки Ивана Кирилловича Ильина стали невыносимы, рот наполнился слюной и он решил поскорее убраться подальше от молодых людей.

— Нет, я же вижу, что тебя что-то беспокоит. Сегодня ты весь день сам не свой. Что ты скрываешь? — девушка, нахмурившись, отвернулась, — не хочешь говорить — не говори, но тогда хоть лицо сделай адекватным и не порти мне праздник.

Ильин видел, как ее глаза наполняются слезами, поджатые губы превратились в узкую щелку, фарфоровая бледность лица наливалась румянцем досады.

— Дашунь, — парень обнял ее и притянул к себе, — это очень странная история, мистика какая-то, я хотел тебе все рассказать вечером, за праздничным ужином, как страшную сказку на ночь.

— А ты не тяни, расскажи за праздничным обедом, — тень расстройства моментально исчезла с лица девушки, — может быть, лучше напугать меня сейчас, чтоб к вечеру уже все забыть?