Свет мой, зеркальце, скажи… - Александра Стрельникова

Работники телетайпной уходили всегда минут на десять позже редакторской службы. В их обязанность входило поставить наш «объект» на сигнализацию. Я сказала женщинам «до свиданья», ловя момент, пока юноша был занят в мастерской.

Быстро дошла до дверей, повернула внутренний замок, размыкая, наконец, это жуткое замкнутое пространство сегодняшнего дня. И на секунду бросила взгляд на длинный коридор, по которому змейкой струилась ковровая дорожка красного цвета. Лишь на секунду. Со всей отчетливостью понимая, что взгляд этот – прощальный. И бегом, бегом вниз с третьего этажа по выщербленным ступеням…

«Так вот от чего сжималось мое сердечко, вот о чем предупреждала меня интуиция. Что-то нехорошее должно было произойти со мной в этом доме», – с такими мыслями и комком в горле выскочила на свою любимую улицу Сумскую.

Слезы душили меня, мне хотелось разрыдаться. Напряжение сегодняшнего дня требовало выхода. У меня сильно защипало в глазах, и я поняла, что даже плакать мне никак нельзя.

(Я, ведь, как и большинство представительниц прекрасного пола пользовалась популярной тогда тушью для ресниц – «ленинградская». А уж если она попадала в глаза – то это был просто «конец света». Знающие дамы не дадут соврать).

«Ну, почему это должно было случиться со мной? Почему? В чем таком провинилась?» – я подставляла лицо встречному ветру, и мне казалось, что он высушивает набегавшие слезы. Но в глазах всё равно больно щипало. Хотелось скорее добраться домой, смыть с себя всё, уткнуться в подушку и выплакаться вволю…

Спустившись вниз по Сумской до улицы Короленко, я не стала, как обычно, садиться в трамвай, а побрела пешком дальше. Уже пройдя несколько остановок по Московскому проспекту, почувствовала, что внутреннее онемение от сегодняшних событий чуть-чуть начинает ослабевать. Но тут же больно кольнула другая мысль: а как же мои мечты? Неужели обманули они меня? А где же «радость», и «надежды», и «любовь», которые сулила мне весна, когда стояла я на залитом солнцем балконе заведения, из которого сегодня буквально сбегала и которому сказала свое мысленное «прощай»?

И где же тот, мой единственный и любимый, рядом с которым я буду чувствовать себя защищенной? Его не было. Вместо этого были какие-то сомнительные личности, цеплявшиеся ко мне «везде и всюду» и по отношению к которым я постоянно пребывала в состоянии обороны. Теперь вот еще добавлялась эта непонятная, страшная история, которая абсолютно меня выбивала из жизненной колеи…

Заторможенная, брела пешком домой, стараясь сбросить с себя оцепенение и даже не задумываясь тогда, естественно, о том, как же мгновенно я повзрослела (постарела?) за сегодняшний день. О том, что жизнь – это бесконечное преодоление себя и своих страхов, я не думала. И о нервных клетках, которые не восстанавливаются, тоже не думала. Просто мне было плохо. Очень плохо тогда…

В тот же вечер (по секрету от родителей) я поведала своим сестрам о том, что произошло. Они были в шоке и сразу вынесли свой вердикт: «Увольняйся немедленно». И очень удивились, почему же об этом я им раньше ничего не рассказала.

– Просто не хотелось. Думала, само собой как-то рассосется, – вздохнула я.

Увы, не рассосалось.

Поэтому в понедельник, в свою первую смену, собрав все эмоции «в кулак», я постучала в кабинет главному редактору и сказала, что мне надо с ней переговорить по «личному вопросу».

Начальственная дама посмотрела на меня очень пристально. Крупная, с гладким лицом пятидесятилетняя женщина, в анфас напоминала мне чем-то повзрослевшую пятиклассницу-отличницу. Когда же она поворачивала лицо, то ее профиль в обрамлении волос всегда вызывал у меня почему-то ассоциацию с какой-то немного нахохлившейся и, в то же время, перепуганной птицей.

«Что ж, – рассуждала я, – немудрено, дожив до этих лет чего-нибудь и перепугаться в этой жизни, особенно, если свои же сотрудники пишут на тебя поклепы в обком партии».

Я начала сразу с того, что мне придется уволиться, потому что, к сожалению, так сложились обстоятельства.

– Мне бы этого очень не хотелось, Саша, – искренне возразила начальница, – не ведая о причине.

– Незаменимых нет, – невесело усмехнувшись, сказала я, в душе, в то же время, испытав обиду за мои «одинокие» вначале, а потом уже откровенно такие «своеобразные» вторые смены.

Скрывать истинную причину увольнения или сочинять вместо нее на ходу какую-нибудь ложь было бессмысленно. Хотя, не скрою: такая мысль меня посещала. Уж очень неординарна была ситуация, в которой я оказалась. Да еще в нашем бабском коллективе!

Я очень волновалась, не зная с чего начать. И не придумала ничего другого, вспомнив строки из песни, в которой есть слова о том, что «нас выбирают, мы выбираем», и «как это часто не совпадает». После такого «лирического» вступления прямо сказала о том, в чем ни на секунду не сомневалась: никакой такой «производственной травмы» с тем юношей не произошло, а случилось совсем иное, как я понимаю… И теперь, когда молодой человек стал всё время меняться сменами и даже расхаживать с ножом по коридору… Я просто боюсь приходить на работу, входить в этот вечно плохо освещенный подъезд…

В глазах начальницы вначале промелькнуло удивление. Затем – испуг. В ее испуге было что-то материнское. У нее была незамужняя дочь моего возраста. Возможно, она невольно «спроецировала» ситуацию на нее.

– Ой, я же чувствовала, что в этой истории как-то не сходятся концы с концами. Что-то здесь не так, – всплеснула руками главная редакторша. – Засомневалась в этом и его мама, которая приходила к нам на работу уточнить, как такая производственная травма могла произойти? Ее тоже, весьма, удивило такое избирательное попадание ножа…

– Вот видите, материнское сердце не обманешь, – тихо добавила я, отводя глаза в сторону, и мгновенно чувствуя себя виноватой перед женщиной, которую никогда не видела.

– Ой, вспомнила: так мне ж еще напарник его рассказывал, что он несколько дней до того происшествия задерживался после первой смены и всё время точил этот нож, – начальница покачала головой. – А ведь, этим ножом в их мастерской нечего разрезать, кроме тонких проводков…

– Выходит, для того, чтобы разрезать тонкий проводок, нужно было несколько вечеров подряд точить нож? – в свою очередь, тихо ужаснулась я такой, неожиданно открывшейся мне «технической» детали…

– Да… Вижу я теперь, что явно не то что-то выходит, – сказала начальница и замолчала, заново осмысливая произошедшее.

– Теперь вы понимаете, почему я не могу здесь оставаться, – тихо произнесла я, – хотя, увольняться и не помышляла.

– Понимаю, – сказала главная редакторша.

– Так сейчас же напишу заявление, – сказала я и добавила, – только давайте не будем это афишировать…

– Конечно, напишите. Но… Саша, я вас, всё же, попрошу отработать положенные две недели. Как раз до нового года и доработаете. Обещаю: вы будете только на первой смене.

– Хорошо, – тяжело вздохнула я. – Но: только первая смена и две нерабочих субботы, – добавила я, понимая, что даже не успею отгулять все, положенные мне отгулы.

(Впрочем, всё это – уже такая мелочь по сравнению со случившимся).

– Договорились, – начальница вздохнула.

Я обернулась уже у самой двери.

– А давайте, когда я не выйду после нового года, пусть все думают, что я будто бы ушла в отпуск. Так, вроде, как-то помягче будет, – попросила я, думая о молодом человеке. – А уж потом, после отпуска, вроде, как уволилась совсем…

– Пожалуй, вы правы. Я всем сотрудникам буду говорить, что вы после нового года в отпуске, – согласно кивнула начальница.

…Когда, возвращаясь после обеденного перерыва, я резко распахнула дверь в «редакторскую», то услышала голос маленькой и злой Розы, которая произнесла: «Да что в ней такого, чтобы из-за нее»… Недосказанная фраза повисла в воздухе.

И было очевидно: зайди я двумя секундами позже, то услышала бы ее окончание. И целиком всё предложение, которое, вне всякого сомнения, должно было звучать так: «Да что в ней такого, чтобы из-за нее вены резать».

– Где обедали, Саша? – спросила главная редакторша, чтобы замять возникшую неловкость.

– В «Вареничной», – ответила я, снимая дубленку и стараясь казаться спокойной.

– Вот что значит молодость, – вставила свое слово бывшая актриса. – Чуть ли не каждый день вареники едят и не толстеют, а тут уже все диеты перепробовала, и ничего не помогает…

Я натянуто улыбнулась. А женщины стали собирать свои послеобеденные пожитки.

Оставшись одна в кабинете, я подошла к окну и стала смотреть на улицу Сумскую. На душе было скверно.

Нет, я, конечно, не сомневалась, что «шила в мешке не утаить». И что, вероятнее всего, начальница поделится «производственными новостями» с близкими ей дамами. К тому же, срочно нужно было искать замену: сразу уже двух человек вместо меня – многостаночницы. Но одно я знала точно: до телетайпной эти производственные «вести» не дойдут. Главная редактор – умная женщина. Она сказала «под женским секретом» только тем, кому это можно было сказать. Ну, а что там вякнула маленькая и злая Роза – ничего, переживу и это…