Пять президентов - Павел Багряк

Дорогу генералу заступил было охранник, но, узнав, немедленно стушевался. Дорон и на него не обратил внимания.

Он миновал короткий коридор, на ходу снимая плащ и шляпу, и поднялся по деревянной лестнице, застланной потёртой на сгибах ковровой дорожкой. Репортёры любили отмечать эту подробность, — вся страна знала, что президент живёт скромно и старомодно.

Замкнутое лицо Дорона не выражало ни озабоченности, ни волнения, когда он входил к президенту.

В небольшом зале, обшитом панелями из морёной лиственницы, старческая фигура президента совершенно терялась среди громоздкой, тёмной от времени мебели. Единственным источником света был сложенный из массивных камней очаг, в котором потрескивали смолистые поленья. Здесь всё дышало минувшим веком, и белый телефон с кнопочным диском казался занесённым сюда случайно. Играющие отблески падали на красное сукно восьмиугольного столика, зажигая рубиновые точки в стакане глинтвейна. Президент — щупленький человек с напомаженными волосами и маленькой эспаньолкой — раскладывал гранд пасьянс. Его губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой. Бамм!.. — ударили часы в углу.

— А, генерал! — Президент выпрямился в кресле; у него оказались розовые, висящие мешочками щёки и неожиданно живые ярко-синие глаза. — Вовремя пришли. Не знает ли ваша математика способа заставить сойтись этот проклятый пасьянс?

Он энергично стукнул кулачком по разложенным картам.

— Могу дать задание машине рассчитать, — чётко сказал Дорон.

— Присаживайтесь, генерал. — Президент махнул рукой в сторону кресла. — Хотите к огню? И, прошу вас, без церемоний. Вы ведь знаете, я сугубо штатский человек, и всё военное мне претит. Разумеется, это не касается вас, дорогой генерал.

Дорон молча поклонился, а затем не без усилий придвинул кресло к камину и сел.

— Приступать к докладу?

— Может, стаканчик глинтвейна, чтобы согреться?

— Не меняю привычек, господин президент.

— И напрасно. Совершенно напрасно, генерал. Маленькие слабости делают нас человечней. Докладывайте.

Дорон покосился на шлёпанцы президента.

— Как я сообщил телефонным звонком, — сухо сказал он, — дело имеет чрезвычайную государственную важность. Речь идёт об установке, работающей по принципу…

Президент умоляюще замахал кулачками:

— Не надо подробностей! Я полон уважения к людям, знающим, из чего состоит вода, но техника, как вам известно, нагоняет на меня сон.

— Как будет угодно, господин президент. Речь идёт об установке, которая будет создана в Институте перспективных проблем и которая предназначена для дублирования людей.

— Что? — сказал президент. — Дублирования? Как вы прикажете вас понимать, генерал?

Секунду-другую Дорон наслаждался произведённым эффектом, хотя внешне это никак не проявлялось.

— Берут человека, господин президент, подробности опускаю, и дублируют его. Получаются новые люди, точно такие же. В неограниченном количестве.

Президент вскочил. Шаги то уносили его в тёмные углы зала, тогда оттуда белел лишь венчик его седых волос на затылке, то внезапно устремляли к огню, и тогда его заливал багровый отсвет скопившихся углей. Дорон холодно следил за стариком. Его раздражало шарканье шлёпанцев президента.

Наконец президент сел, отхлебнул глинтвейна.

— Не так давно, помнится, вы приходили ко мне с идеей другой установки. Той, что не позволяет атомным бомбам взрываться. А потом выяснилось…

— Что аналогичную установку создал потенциальный противник.

— Не только противник, генерал… И другие… Даже во время визита в Этруссию мне преподнесли нечто подобное как сувенир. Пришлось подарить дюжину лошадей. Одной из них я очень дорожил.

— Я сожалею, мой президент.

— А бедные налогоплательщики? Эх, генерал, они не простили бы нам те кларки, которые вы выбросили на свои установки.

— Жертвы нужны не только на войне.

Президент поморщился.

— Не надо банальности, генерал, — сказал он. — Я не виню вас. К сожалению, учёные есть и в других странах.

— Я хочу, чтобы у нас их было больше! И поэтому предлагаю их производить, а не ждать, когда они появятся… — Дорон замялся. — Естественным путём, — наконец добавил он.

— Значит, двойники. И сейчас я должен взять на себя всю ответственность за этот шаг? Я должен разрешить дублирование людей, наделённых божественной душой, разумом, чувствами?

— Да, господин президент. И ещё дать разрешение использовать некоторые суммы из государственного бюджета.

Президент пожал узенькими плечами.

— Но разве не тем же самым, господин президент, занимаются наши казармы? Разве там не стараются сделать людей одинаковыми?

— Уж не думаете ли вы…

— Почему бы и нет, если нужно?

— Генерал, давайте говорить серьёзно. Я не хочу, чтобы вы забывали о таких понятиях, как общественное мнение и суд потомков. Для меня это, поверьте, не пустой звук.

— Господин президент, вы вольны сказать «нет». Смею, однако, предупредить, что рано или поздно установка будет создана в какой-нибудь другой стране. Это неизбежно. Найдутся учёные, которые придут к той же идее, и найдётся правительство, которое скажет «да».

Президент задумался и посмотрел туда, где висели портреты великих деятелей прошлого. Отблеск огня совсем ослаб, портреты покрывала тень, лишь на ближнем портрете редкие вспышки пламени оживляли чей-то суровый лик.

— Так вы полагаете, что эта идея изготовления солдат-двойников может прельстить какое-нибудь правительство?

— Должен уточнить. Солдаты-двойники и армии неограниченной численности — это в перспективе. Пока что дублирование слишком дорого.

— Сколько?

— Двести тысяч кларков экземпляр.

— Уф! Если не ошибаюсь, рядовой солдат стоит сорок тысяч?

— Совершенно верно.

— Так кого же вы будете дублировать, генерал? Уж не себя ли?

— Нет. Талантливых учёных.

Президент удивлённо посмотрел на Дорона.

— По-моему, их у нас и так слишком много, — сказал он.

— Согласен. Учёных много. Но речь идёт о талантливых, по-настоящему талантливых людях.

— Это ужасный народ! Несносный! Их приходится терпеть, потому что они полезны, но…

— Разрешите возразить. В наши дни побеждает тот, на чьей стороне больше талантливых мозгов. Это аксиома, которую не поняли немцы. Этим они лишили себя атомной бомбы.

Из бокового кармана куртки президент, помедлив, извлёк маленькую записную книжку.

— Сколько стоит учёный, господин генерал?

— Рядовой учёный — сто пятьдесят тысяч кларков, выдающийся… тут нет точной цены. Иногда его мозг может стоить сотни миллионов. Мозг гения — миллиарды.

Карандаш президента занёс цифры в записную книжку. Минуты две он что-то подсчитывал, беззвучно шевеля губами, потом удовлетворённо сказал:

— Итого получается: чистая прибыль — два миллиона кларков. Неплохо, мой генерал!

— Простите, не совсем понял ваш баланс.

— Поясню. — Президент назидательно поднял палец — привычка с тех времён, когда он был судьёй. — Принимаем ориентировочный доход от дублирования талантливого учёного равным… не миллиарду кларков, тут вы хватили через край, генерал, а десяти миллионам. Для гениев вполне достаточно. Теперь — расходы. Само дублирование — двести тысяч, создание материальных благ для «новорождённого», — президент улыбнулся, — ну, это мизер… Всякие там автомобили, виллы… Расходы на обработку общественного мнения страны в пересчёте на одного дублируемого человека — два миллиона кларков. Впоследствии этот расход может быть снижен… Затраты на обработку мирового общественного мнения положим равными трём миллионам. Отчисления на амортизацию престижа страны — надеюсь, временную — два миллиона, престижа правительства внутри страны — около миллиона… В дальнейшем, особенно при массовом производстве, расходы могут быть значительно снижены. И это, конечно, черновой расчёт. Вы с ним согласны?

— Не совсем. Зачеркните графу «расходы на обработку общественного мнения». Очень талантливых учёных, как я сказал, мало. Для начала мы сделаем не так уж много дублей. Вопрос их статуса можно урегулировать без оповещения общественности. Здесь есть свои трудности, но…

Его остановил жест президента.

— Я даю разрешение, генерал. Но только на проведение опытов. Во имя науки. Ясно?

— Вполне, господин президент. Я вас ещё ни разу не подводил.

— Я знаю.

Некоторое время они молчали.

— А что, — неожиданно с интересом спросил президент, — эти учёные… Они согласятся?

Дорон улыбнулся впервые за весь вечер.

— Меня иногда интересует, — сказал он, — видит ли рыба крючок, перед тем как попасться. Лично я думаю, что видит.