Кто посеял ветер - Heлe Нойхаус

— Привет! — крикнул репортер с широкой благодушной улыбкой. — Настоящая идиллия! Просто чудо!

Черт бы ее подрал, эту идиллию, подумал Янис. Лучше пошевеливайся.

— Привет. — Его губы искривила улыбка. — Янис Теодоракис. Мы с вами вчера разговаривали по телефону.

Репортер протянул ему руку, затем вразвалку подошел к Рики, Нике и остальным, которые уже спустились с забора, и с ними тоже обменялся церемонным рукопожатием. Его коллеги тем временем выгружали из багажника аппаратуру. Репортер достал из кармана блокнот и принялся пространно излагать Янису задуманную им концепцию предстоявшей съемки.

— Да, здорово. — Янис не слушал его, лишь кивал и поглядывал в сторону усадьбы Хиртрайтера. Только бы успеть! От внутреннего напряжения сердце гулко билось в его груди.

Наконец подготовительная фаза закончилась. Женщина-оператор пристроила камеру на плече, звукоинженер надел наушники и подсоединил кабели, репортер взял микрофон с логотипом «HR». Освещенность соответствовала требованиям, звук был нормальным. Янис сделал глубокий вдох и ответил на первый вопрос.

Он говорил об осквернении природы, крупномасштабных вырубках лесонасаждений, тайном уничтожении подлежащих охране животных, которых парк ветрогенераторов лишит ареала обитания. К своему немалому облегчению, он ни разу не сбился, хотя его чрезвычайно раздражало то, что репортер постоянно кивал, улыбаясь, и чуть ли не в зубы совал ему микрофон. Наконец-то, наконец-то прозвучал самый важный для Яниса вопрос, ответом на который он мог поставить жирный крест на деятельности «ВиндПро». И в этот момент он увидел, как по склону холма карабкается старый зеленый джип Людвига Хиртрайтера. Время было рассчитано идеально.

Майское солнце смеялось с залитого лучами синего неба, воздух звенел от смеха гостей и благоухал ароматом сирени. Тордис была совершенно очаровательной невестой, а Лоренц — образцовым женихом, будто сошедшим со страницы иллюстрированной книги. И, тем не менее, их вид вызывал у Боденштайна неизбывную грусть. Свадьба сына — отнюдь не рядовое событие. Как часто они с Козимой мечтали о том дне, когда их первенец наденет обручальное кольцо!.. Все оказалось не так, как он себе представлял. Ему казалось, что новобрачные праздновали каждый сам по себе. Оливер стоял, опершись на балюстраду, с бокалом в руке, беседовал, смеялся — и между тем чувствовал себя инородным телом среди своих веселившихся родственников. Жизнь остановилась. Его взгляд был обращен в прошлое. Вопреки опасениям, у Козимы хватило здравого смысла явиться без своего русского, и поэтому у Оливера не было причин уходить раньше времени. Они поговорили, но этот разговор, как и все их разговоры в последние месяцы, был коротким, поверхностным и ограничивался практическими вопросами, касавшимися детей.

Ее измена, обрушившаяся ему на голову, подобно снежной лавине, была для него полной неожиданностью. Оливер оказался совершенно выбитым из колеи. Ради другого мужчины Козима разрушила семью. Боденштайн хорошо помнил пережитые им чувства, когда узнал, что больше не устраивает ее — ни как супруг, ни как мужчина. Отныне он годился лишь на роль няньки для Софии. Долгими ночами это мучило его гораздо больше, нежели мысль о том, что в этот момент Козима предается удовольствиям в объятиях мужчины моложе его на пятнадцать лет.

Боденштайн допил содержимое своего бокала и поморщился. Шампанское сделалось совсем теплым.

— Такой прекрасный день, а на тебе лица нет. — Мать Тордис, ветеринарный врач доктор Инка Хансен, протянула ему бокал с только что налитым в него шампанским. — Разве они не замечательная пара?

— Да, конечно. — Оливер принял из ее руки бокал, а пустой поставил на поднос проходившего мимо официанта. — Мы с тобой смотрелись бы не хуже.

Он мог позволить себе так говорить с ней. Они с Инкой выросли вместе, и хотя между ними никогда ничего не было, одно время Оливер думал, что когда-нибудь женится на ней. Однако это было так давно, что уже не имело никакого значения.

— Да. Но жизнь распорядилась иначе. — Она улыбнулась и чокнулась с ним. — И все же мы с тобой породнились, и меня это радует.

Они выпили по глотку, и вдруг ему пришла в голову мысль — интересно, есть ли у Инки друг?

— Хорошо выглядишь, — сказал он.

— А ты — нет, — парировала Инка, всегда отличавшаяся прямотой.

— Спасибо. Очень любезно с твоей стороны. — Боденштайн через силу улыбнулся.

Они выпили по второму и третьему бокалу шампанского. Козима была на другом конце террасы. До сих пор она не обращала на него особого внимания, но теперь время от времени бросала на них взгляды. Оливер вдруг вспомнил, как она ревновала его к Инке.

Мария-Луиза пригласила гостей к столу, и Боденштайн был рад, что его, как отца жениха, усадили между невестой и ее матерью. Он подвинул Инке стул и рассмеялся ее замечанию. Козима сидела по другую сторону от новобрачных. Когда они случайно встретились взглядами, он улыбнулся ей и тут же повернулся к Инке. У него сразу поднялось настроение и зародилась надежда на то, что душевная рана, которую причинила ему Козима, когда-нибудь затянется.

Пия уступила руль Кему, поскольку ей нужно было сделать несколько звонков. Из соображений экономии полицейские автомобили не были оборудованы переговорными устройствами, и когда она ехала одна, ей приходилось одновременно следить за дорогой и разговаривать по телефону. Порой возникала абсурдная ситуация: ее коллег информировали о разговаривающем по телефону водителе за рулем. Сначала она побеседовала с Крёгером, который сообщил ей, что ни на одной двери здания фирмы «ВиндПро» следы взлома не обнаружены. Либо взломщика впустили, либо у него имелся ключ. Кроме того, с вероятностью, граничащей с уверенностью, можно утверждать, что Гроссман скатился по лестнице с четвертого этажа. В пользу этого свидетельствуют не только и не столько волокна ткани и следы крови на ступеньках лестницы, сколько карманный фонарь Гроссмана, найденный на полу коридора четвертого этажа. Потом она позвонила шефу. Боденштайн тут же ответил, из чего Пия заключила, что церемония бракосочетания уже закончилась. Она вкратце рассказала ему о положении дел.

— К четырем часам он будет в совещательной комнате в К-2, — известила она Кема после завершения разговора.

— У тебя самой все получается очень хорошо, — сказал Алтунай, и в его голосе прозвучали нотки уважения.

— Спасибо. — Она улыбнулась. — Мне до Оливера еще далеко. Он замечательный шеф.

— На меня он тоже произвел хорошее впечатление, — согласился Кем. — Я рад, что меня направили к вам.

— Где ты работал раньше?

— В Оффенбахе. С 2008 года, сначала в С-13, потом в СБ-12, а три года назад перешел в К-2.

Классический путь продвижения по службе: преступления на сексуальной почве, грабежи, убийства. Итак, он достиг высшего уровня — К-2, куда стремятся все сотрудники уголовной полиции.

— Ага, Оффенбах, — Пия подняла брови. — «Киккерс» или «Айнтрахт»?[6]

— Ни то, ни другое, — Кем рассмеялся. — «Гамбург»![7]

— Ну и ладно. Я не болельщица. — Она с любопытством взглянула на него. — А почему ты уехал из Оффенбаха?

— Мой шеф терпеть меня не мог, — чистосердечно признался Кем. — Ему все время казалось, будто я мечу на его место. Иногда это становилось невыносимым, и когда я узнал, что у вас появилась вакансия, тут же подал заявление о переводе.

— Меня это радует. — Пия улыбнулась. — Нам катастрофически не хватает людей. Кай из-за протеза на происшествия выезжать не может, а втроем нам порой приходится нелегко.

По дороге к зданию «ВиндПро» Пия выяснила о новом коллеге еще кое-что. Кем Алтунай родился и вырос в Рюссельсхайме, в настоящее время жил в Дитценбахе, был женат и имел двоих детей — дочь семи лет и сына девяти лет. Его отец и брат работали на заводе «Опель», но он с детства мечтал служить в полиции.

Автомобиль перевалил через железнодорожную колею. Они достигли границы промышленной зоны Келькхайма-Мюнстера, и в скором времени Кем свернул на парковочную площадку перед зданием «ВиндПро». На лестнице уборщица оттирала следы крови. Не подходя к стойке приемной, Пия и Кем поднялись на лифте на четвертый этаж и направились к кабинету Тейссена. Пия прошла дальше и открыла стеклянную дверь в конце коридора.

— Пожарная лестница, — констатировала она.

— Сокращение пути, — добавил Кем. — Должно быть, наш взломщик хорошо здесь ориентировался.

— Возможно, он даже является сотрудником фирмы, и тогда Гроссман знал его, — сказала Пия. — Это значительно сузило бы круг подозреваемых.

Она постучала в дверь кабинета Тейссена. Когда они вошли, глава фирмы поднялся из-за своего теперь уже безупречно чистого стола и застегнул пуговицы пиджака. Пия обошлась без излишних церемоний и сразу перешла к делу.