Сон Вовы - Светлана Васильева

Теперь я не моту без слез вспоминать те практические занятия!

Нам задавались разные головоломные задачи, которые нужно было тут же самостоятельно, в оперативном порядке, решать. Например, одно из таких заданий состояло в комплектовании народных советов на территории противника. Все мы в данном случае должны были рассредоточиться и действовать с соблюдением правил строжайшей ленинской конспирации. Все это, разумеется, в уме.

Наши наставники умело нас направляли и поправляли. К примеру, если кто-нибудь включал в состав народного совета представителя демократического фронта, то он обвинялся в недооценке роли рабочего класса и подвергался наказанию: его исключали из комсомола и автоматически из школы. Если же кто-либо забывал включить в народный совет лицо духовного звания, то его мягко журили за сектантство, но из комсомола и школы не исключали, а просто ставили на всеобщее обозрение класса и прямо в лицо высказывали все, что о нем думают. То же наказание применялось и в некоторых других случаях.

Но больше всего мы с товарищами любили задание "Компартия в подполье". Тут мы получали поистине безграничный простор для самостоятельного творчества. Какие только чудеса героизма мы не совершали, чего только ни делали, чтобы жила и работала наша коммунистическая партия!

Представьте себе, что в некоей армии захватчиков на оккупираванной территории подпольно действует именно такая партия и вы, ее член, получаете от врага приказ жечь дома и расстреливать русских женщин и детей. Вопрос: что вы, как активист, предпримите в подобной ситуации? С одной стороны, ни под каким видом нельзя нарушать законы конспирации! А с другой, - убивать своих тоже нехорошо.

Все сидели в глубоком молчании, пот градом катился по нашим детским лбам, никто не мог вымолвить ни слова. И вдруг палец нашего наставника указал прямо на Вовиного соседа по парте. Тот, побелев, встал и открыл рот. При гробовом молчании класса он выдавил из себя, что в данной ситуации никоим образом не может нарушить законы конспирации, а следовательно, в этом отдельно взятом случае вынужден будет пойти на такие непопулярные меры, как расстрел женщин и детей... Мальчик на секунду задержал дыхание, а потом выдохнул: но лично он все-таки избежал бы этого приказа, так как еще накануне его отдачи повесился бы в туалете. После своих слов Бовин сосед по парте упал в обморок. Что тут началось! Класс несколько секунд просидел в глубоком оцеплении, как будто перед нашими глазами разверзлась ужаснейшая картина: горы женских и детских трупов и впридачу к ним еще один, в туалете! Каждый в этот момент пытался судорожно сообразить, а что бы он сделал на месте товарища...

И только Вова не кричал, а посадил упавшего в обморок товарища обратно за парту, где тот и продолжал сидеть, не двигаясь, с закрытыми глазами.

Это не помешало нам излить на него град справедливых обвинений! Что прикажете делать с тем, кто способен на такое гнусное злодеяние, как убийство советских женщин и детей и собственное самоубийство впридачу, нарушающее все права и законы конспирации. Все приняли участие в разборе. Много горьких слов прозвучало в тот день в стенах нашего класса. Кто-то даже сравнил поступок нашего бывшего товарища с поведением некоторых участников недавно провалившегося путча.

И Вова в свою очередь тоже оказался мишенью для дружеской критики, будучи обвинен в оппортунистическом замазывании. Наша красавица Надежда в порядке импровизации припомнила все, что он говорил ей за время их тесной школьной дружбы. Ее память на цитаты определенно могла соперничать с Вовиной, и он был этим просто раздавлен. Цитаты принципиальной девочки отличались большой точностью, так, она припомнила Вовины высказывания о том, что все, чему нас учат в школе - никакая не наука, а лишь цитаты цитат, перепев чужих мыслей и вообще детский вздор, а в педагогических построениях наших учителей он без труда узнает влияние Троцкого... Что в летописях 16 века, которые он внимательно проштудировал, когда учился в первом классе, всюду отмечается, что принятие князем Владимиром крещения по греческому обряду было не что иное, как желание сделать Москву Третьим Римом, а ведь именно к этому стремился и товарищ Владимир Ульянов, ставший впоследствии Лениным, а это означает, что был он всего-навсего Владимиром

II...

От подобной ереси мы просто онемели! Это уже было со стороны Вовы прямое проявление высокомерия и комчванства, не говоря уже о незнании источников. Он просто-напросто оболгал не только своего гениального тезку, но и бросил тень на самое святое в нашей жизни! Вот так взял да и плюнул прямо в детство. А это ни для кого еще не проходило даром, хотите вы или не хотите...

"Характера ровного и скорее веселого нрава, но до чрезвычайности скрытен и в товарищеских отношениях холоден: он ни с кем не дружил, со всеми был на "вы", и я не помню, чтоб когда-нибудь он хоть немного позволил себе со мной быть интимно-откровенным. Его "душа" воистину была "чужая" и как таковая для всех нас, знавших его, оставалась, согласно известному изречению, всегда лишь "потемками". ("7 с плюсом". Воспоминания товарища).

На следующий день Вовин товарищ по парте исчез, и имя его больше не упоминалось в наших разговорах. А в Вовином дневнике появилась свежая красная запись.

Но гроза пронеслась, миновала и дышать стало легче! По-детски радостно блестели глаза и у наших наставников. Хотя в волосах у некоторых уже мелькала непрошеная седина - следствие только что пережитого. Наш классный руководитель даже признался, что у него поседело в паху.

Плыл запах тополиный и сиреневый. Ленин в тот раз говорил с нам и дольше обычного. А потом мы хором спели нашу любимую песню...

Бедный Вова! Мне до сих пор снится, как стоит он среди нас, поющих, открывая рот, точно рыба на мели. Он был уже не жилец в нашей дружной школьной семье, а просто-напросто политический труп. Труп!.. Вот и сейчас, вижу, поднимается передо мною во весь свой рост чья-то детская фигура и машет распухшими конечностями - во рту ил да песок, в глазницах колючий репей пророс, волосы на мертвой голове шевелятся, как плакучие травы. Ужасен ее вид! Ужасен! И требует отмщения. Но кто отомстит, кто? Прости нас, Вова, прости, мой золотой советский мальчик! Молчит. Не прощает. Никогда не простит. Детский сон - самый крепкий в мире, детский обман самый сладкий. И даже если потом, в юности, зрелости и старости тебя снова и снова обманут и предадут, это все равно уже будет не то и не так, как в детстве. Все с нами случилось еще тогда, на потом ничего не осталось. Но сон длится... Бовина знакомая голова вдруг начинает раздуваться, отделяться от тела... это уже не его голова, а того, другого, со светлыми кудряшками вокруг огромного недетского лба. Голова смотрит, улыбается светло и радостно... Играет нежный румянец щек первой, восковой спелости... Светятся безвинные, раскосые оченьки... И нет в них никакой посторонней мысли... И на устах ни звука, одно младенческое аукание: А-а-а-а-а-а-а-а-а! О-о-о-о-о-о-о-о!

Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!

И весь наш детский хор вдруг откликается:

- Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!

Все мы, дружно сцепившись руками, под нарастающее эхо идем, шагаем навстречу - и Вечным Младенец принимает нас в свое маленькое светящееся царство, мы плачем от восторга, и смеемся: наконец-то мы покинули ваш взрослый рай и отныне будем с Ним, будем, как Он, будем, как дети, будем, будем, будем...

"Но кому уподоблю род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, Говорят: "мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали." (Матф. II 16-17).

...В тот день они долго бродили по парку, крепко взявшись за руки, два детских звереныша. Потом устали и присели отдохнуть на скамейку. Пальцы девочки без перчаток по-весеннему окоченели, и мальчик, сняв с ноги шерстяной носок, сунул в него обе ее руки сразу. Носок с маленькой дырочкой был похож на пробитую пулей шкурку какого-то животного и грел плохо, но было приятно сидеть вместе.

Потом они возвращались назад в загородной электричке, которая так долго стояла перед каждой остановкой, что у них даже появилась надежда, что они вообще никуда не приедут.

В электричке не было ни души, только какой-то нищий время от времени проходил взад-вперед, и они бросали ему мелочь до тех пор, пока не вычерпали скудное содержимое своих карманов.

Мальчик посмотрел на часы - они оба сильно опаздывали. Она вдруг занервничала:

родители ждут; ну и что, подождут; да, тебе хорошо, у тебя одна мама, а у меня их двое на мою голову... Тогда мальчик спрыгнул с подножки где-то между станциями, прямо на железнодорожную насыпь. Электричка как раз пошла медленно, и он протянул девочке руки - прыгай. Но она не спрыгнула, побоялась, и электричка стала набирать скорость.

Девочка смотрела из окна, как мальчик остался один на насыпи, плакала. Нищий махал кепкой. Сыпалась мелочь...