Мой знакомый медведь - Анатолий Севастьянов

На песке лежало уже двенадцать крупных рыбин. У Гераськи было чуть меньше. Но он сказал: «Хватит!» — и остановил Витьку. Ведь рыбу нужно было еще донести до поселка.

Из розово-фиолетовых кунджи превратились в черных — на них налип песок. Он легко смывался, и черные, как головешки, рыбины опять превращались в розово-фиолетовых, с красивыми пятнами.

Когда Витька окунул в воду самую крупную кунджу, она, не дожидаясь, когда ее отмоют, упруго оттолкнулась и пропала в глубине.

Гераська связал свой улов, закинул связку за спину и понес. Витька поднял голенища резиновых сапог, зашел в воду и, держа в руке веревку, поволок свою рыбу по воде вдоль пологого берега океана. Это было легче, чем тащить пятьдесят килограммов на спине. А Гераська вроде бы и не чувствовал тяжести. Довольный, он рассказывал Витьке, что кунджа — хищная рыба, которая приносит вред, потому что пожирает ценные породы лососевых рыб.

Идти было далековато. Вдруг Гераська приостановился:

— Слышишь, птичка кричит: «Чавычу видел?»

Витька знал эту птичку. В детстве отец говорил ему:

«Слышишь, чечевица выговаривает: „Витю видел?“»

— У нас тут примета, — продолжал Гераська, — как чечевица прилетела — значит, в реки чавыча пошла… Вот, видишь? — Гераська показал пальцем на два своих золотых зуба и рассказал, как года три назад рыбаки окружили неводом косяк чавычи. А рыба эта большая, намного крупнее кунджи. Прыгнула одна через невод и угодила носом Гераське прямо в зубы. Сразу два выбила… С тех пор как чечевица закричит, мужики в поселке смеются над Гераськой: «Чавычу видел? Тебе кричит…»

Наконец дошли до рыбокомбината и сдали улов.

На другой день Витька узнал, что пастух, который встретился вчера им с Гераськой, когда рыбачили, набрел за мысом на медведицу с медвежатами. Медведица то ли не заметила пастуха, то ли не обратила на него внимания, а может, понимала, что он не сделает ей вреда, шла спокойно мимо него. Несмышленый щенок пастуха увидел медвежат, с лаем припустился к ним и легонько куснул одного. Медвежонок отскочил в сторону, а над щенком оказалась медведица с поднятой лапой. Щенок сжался, заскулил, а медведица, чуть помедлив, опустила лапу и легонько отшвырнула щенка с дороги.

Витька слушал этот рассказ и клял себя за то, что соблазнился рыбалкой. Если бы он вчера пошел с пастухом, увидел бы все своими глазами.

По тайге, даже рядом с поселком, бродили медведи, а ему приходилось возиться с забором. Но вот столбы поставлены, жерди прибиты, осталось зашить забор досками. И тогда, наверное, можно будет сходить на полевые с кем-нибудь из научных сотрудников.

— Чего ты молоток щупаешь? — спросил Гераська. — Гвозди-то забивал когда?

— Забивал… Мне бы твой молоток.

— На, возьми… Какая разница.

Витька приставил доски к жердине в пролете между столбами и, беря по одной, стал прибивать.

Гераська с изумлением смотрел, как Витька одним ударом молотка загонял по самую шляпку гвоздь за гвоздем. И ни разу не промахнулся, ни одного не согнул.

— Подавайте мне доски, быстрее работа пойдет, — предложил Витька.

Гераська подставлял доски, а Витька тут же вгонял в них гвозди. Пролеты между столбами закрывались один за другим. К вечеру забор был готов.

А немного погодя Витьку вызвал директор заповедника. Он, оказывается, видел, как ловко Витька работал молотком. Директор торжественно объявил Витьке, что теперь он будет зарабатывать вдвое больше — с завтрашнего дня его переводят в стройбригаду, новый дом строить.

Глава 9

На рейде стояло первое в эту навигацию судно. К его борту прижался маленький катерок с плашкоутом. Волны не давали пассажирам высадиться на плашкоут по трапу. Поэтому людей спускали краном в клетке из крупноячеистой сетки. «Разгружали» первую в этом сезоне группу туристов.

Шагая по берегу с тяжелым рюкзаком за плечами, Витька время от времени наводил бинокль на белое океанское судно, а потом догонял Сергея Николаевича, шагавшего впереди с таким же набитым до предела рюкзаком.

Настроение у Витьки было отличное, потому что удалось уговорить директора не переводить его в стройбригаду, а оставить рабочим и даже отпустить на полевые работы.

Перед тем как свернуть на тундрочку, взвалили на плечи длинное тяжелое бревно. Оба знали, что впереди будет глубокая промоина, которую надо или далеко обходить, или переходить по бревну. А его можно найти только на берегу океана.

Ноги вязли в болоте, цеплялись за спутанную прошлогоднюю траву. Сгибаясь под тяжестью рюкзаков и бревна, едва добрели до места и тут поняли, что тащили бревно зря. Вода сошла, и промоину легко можно было перейти даже в коротких резиновых сапогах. Зато рюкзаки после бревна показались совсем легкими.

За тундрой начинались отроги Семячикского вулкана, покрытые уходящей далеко вверх каменноберезовой тайгой. По границе тайги и тундры на самых высоких деревьях по одной расселись черные вороны. Та, которая была всех ближе, громко прокаркала. Ей ответила другая, сидевшая поодаль, еще дальше отозвалась третья, четвертая… По цепочке они, как часовые, передавали друг другу — идут люди.

Может, потому, что тайгу оповестили вороны, или, может, из-за шума шагов, но Витька с Сергеем Николаевичем почти не встретили ни зверей, ни птиц, пека не присели отдохнуть у большой впадины, заполненной снеговой водой.

Рядом на березке запел дубровник. Вокруг ярко зеленела черемша. Раньше Витька только слышал о ней, а теперь мог попробовать. Она оказалась приятной на вкус. Особенно хороша была с черным хлебом и солью. Похожая на листья ландыша, только зеленее и сочнее их, она показалась Витьке гораздо вкуснее зеленого лука. Он брал черемшу у самой земли, выдергивал белые, как у перьев лука, основания листьев и с удовольствием ел после долгой, не так уж богатой витаминами зимы.

Можно было подумать, что кругом, по всей тайге, упрятаны поселки: отовсюду доносился собачий лай… Но Витька знал, что ни поселков, ни собак здесь нет. Это кричали глухие камчатские кукушки, крик которых издали очень похож на отдаленный лай собак, на который там, на материке, выходят к деревням заблудившиеся грибники. Куковали и обыкновенные кукушки, но голоса их слышались реже.

Из голой, без травы, земли, с которой недавно стаяло притененное стлаником пятно снега, выклюнулись плотные, большие, как кочешки капусты, зеленые проростки чемерицы, удивительные своими громадными размерами.

Из полузатопленных кустов выплыли две красивые утки. По хорошо заметным хохлам на головах было понятно — это утки-касатки. Они плыли к другому берегу, но то и дело оглядывались назад.