Знакомство (СИ) - Максим Далин

Худенький верткий юноша, похожий личиком с мелкими чертами на лисичку, тихонький, вкрадчивый, с мягким мурлычущим голоском, кутающийся в широкий полупрозрачный шарф, накинутый на атласную, в золоте, распашонку, лебезящий напропалую: "Мой обожаемый Господин Лян…" — и бросивший на Н-До беглый взгляд, выглядел то ли противно, то ли страшновато. Противно, когда такой в чужой свите, подумал Н-До. Этот — кровный аристократ. Он, как минимум, неглуп. Как знать, может быть, он хитер, ловок и хорош в бою… но в качестве противника кажется лжецом. Кажется опасным.

Третий — загорелый дочерна, как бывает с вынужденными проводить много времени в полях, с длинной челкой цвета лесного ореха, обаятельный чистым открытым лицом — пожирал Ляна глазами, как Князя Света. Улыбнулся Н-До быстро и небрежно — а Ляну добавил сиропа в жасминовый настой, заметив его взгляд в сторону сосуда с сиропом. Его одежда, слишком простая для праздника, показалась бы неприлично плебейской, если бы не странное изящество кроя кафтана, вышитого родовыми знаками, который он накинул поверх простой рубахи из домашнего холста. Безнадёжное дело, подумал Н-До. Нищий аристократ, влюблённый в богача — дух Ди коснулся затылка и шеи холодными пальцами.

Лян хвастался, чем только мог. Хвастался прудами в парке, где водятся пиявки, златоперки и рыбы-ножи, хвастался конюшнями, рассказывал о Празднике Листопада в Столице — и страшно наскучил Н-До. Каждую новую тираду он предварял шпилькой в адрес аристократической спеси; это, кажется, обижало загорелого юношу, которого называли Лью, зато приводило в восторг дылду Эн-О. По востренькому Ар-Нелю ничего нельзя было понять, он кивал и улыбался Ляну, но отвернувшись, улыбнулся и Лью, сделав брезгливую гримаску — зато вставлял в Лянов монолог отменные иголки.

— Господа, помните ли вы историю про сверчков с немытыми ногами? — говорил он, демонстративно перебирая пальцами веточку с пожелтевшими листьями, показывая изысканно узкую кисть с тонкими холеными пальцами. — Нет? Как можно? Очень глупая история…

— О том, как нищий князь велел всей своей дворне ловить сверчков в саду и мыть им ноги, чтобы они не осквернили грязными следами его любовного письма? — фыркал Лян. — Кто когда видел других аристократов?

Н-До сжал под столом кулаки. Пир затягивался, а раздражению было некуда деться. Слуга Ляна принес со стола взрослых кувшинчик с ежевичным вином, которое, вообще-то, по этикету не полагалось бы юношам — и Эн-О тут же выхлебал полную чашку, похваляясь тем, что ему пить вино не впервой. Лян протянул кувшин Н-До:

— Выпей, Официальный Партнёр! Это так весело — смотреть на твою свирепую физиономию!

Второй уронил в соус кусочек мяса. Ар-Нель хихикнул, Эн-О загоготал, как необрезанный осел, а Лью уставился на Ляна с видом человека, получившего пощечину.

Н-До оттолкнул кувшин, расплескав вино по столу. Жест выглядел прямым вызовом, но в этот самый момент распорядитель ударил в гонг и прокричал, что начинается праздничное представление. Гости зашумели, поднимаясь с мест.

— Моя жена — решена, — бросил Лян, уходя в глубину сада. Его свита ушла с ним.

— Подначка, достойная деревенщины, — хмыкнул Второй, присвистнув, но, взглянул на Н-До и перестал улыбаться. — Чушь, это ведь не может быть правдой — то, что он несёт?

— Это правда, — сказал Н-До. — Наши родители заключили с Всегда-Господином какой-то договор. Дело в деньгах, полагаю — но я не из тех, кто продает фамильную честь. Я намерен убить его — если этого поединка не удастся избежать.

Второй поёжился и кивнул.

Смотритель Эу-Рэ устроил праздник с размахом. Актеров пригласили в городе, показывали танцы на проволоке, танцы с ножами и мечами, жонглирование… На площадке, огороженной лентой, сражались на деревянных мечах, увитых шёлковыми розочками, два шута — в кафтанах с громадными воротниками и несусветным вырезом спереди, с гульфиками размером с небольшую дыню. Они были отменными комедиантами: один изображал бойца старой фехтовальной школы, вставал в живописные позы и делал картинные выпады, не достигавшие цели на две ладони; второй прикидывался уличным мальчишкой, отпускал похабные шуточки, уворачивался, ковырял в носу, пока его противник позировал на публику, шарахался в комическом ужасе и норовил удрать, когда положение становилось опасным. Н-До, увлекшись представлением, обхохотался до слез, особенно, когда в финале "опытный фехтовальщик" победил-таки бродяжку и с озадаченным видом вытряхнул у него из штанов вполне живую, но совершенно ошалевшую курицу.

Второй, всхлипывая от смеха, ткнулся Н-До в плечо:

— Матушка будет недовольна, — проговорил он сдавленно. — Она не любит таких вульгарных простонародных развлечений… но это и вправду жутко весело!

— Дураки, — улыбаясь, сказал Н-До. — Ничего. Не будем делать вид, что добродетельны до полного невежества. И вообще, надо же хоть чем-то развлечься в этом гнусном месте!

В толпе гостей, среди праздничного шума, глядя на танцы и комические сценки, дожидаясь огненной потехи, он не видел ни Ляна, ни его прихлебателей — и несколько расслабился.

Второй держался поблизости до тех пор, пока какие-то юные незнакомцы, по виду показавшиеся Н-До вполне приличными, не утащили его драться на палках. Н-До не стал мешать Второму развлекаться. Он сам смотрел представление, пока его вдруг не осенила мысль, от которой весёлый день померк.

Не считает ли Всегда-Господин, что вся эта роскошь — праздник в честь официальной помолвки его сыночка?

Уже начинались прозрачные осенние сумерки, гости ожидали фейерверка — но Н-До разом потерял интерес и к танцорам, и к шутам. Видеть развесёлую толпу стало нестерпимо — и Н-До направился прочь из сада, решив посидеть где-нибудь в беседке на заднем дворе, в одиночестве. Хотелось всё обдумать и решить, как разом покончить с этим жерновом, невзначай повешенным на шею любящими родителями.

Н-До выскользнул за увитую лентами и увешанную фонариками калитку, прошёл мимо пустынных служб и обогнул дом, оказавшись в маленьком внутреннем садике. Здесь росли розовая акация, ежевика и синие вишни; заросли кустарников, смыкавшиеся над песчаными дорожками, образовывали небольшой лабиринт, закрытый сверху и с боков колючими пестролистными стенами ветвей. Н-До подумал, что это — безупречное место для уединенных прогулок, и вошёл в один из таких тенистых коридоров. Тень внутри была гуще; очевидно, если бы листва не начала уже осыпаться, сейчас, в сумерки, тут было бы совсем темно. Звуки музыки и весёлые крики долетали сюда издалека, еле слышно…

Н-До глубоко вдохнул похолодевший вечерний воздух и тихонько пошёл вперед. Праздник уже казался какой-то пестрой путаной грезой, и это было приятно.

И вдруг Н-До померещилась какая-то возня и голоса за поворотом живой изгороди. Говорившие не снижали голос — и Н-До пораженно узнал Ляна, который раздраженно сказал:

— Что ж теперь? Ломаться поздно!

— Прошу тебя — не здесь, — ответили ему, и Н-До показалось, что он узнал голос Лью — здорово изменившийся, прерывающийся, как от крайнего волнения или сильной боли. — Сюда кто-нибудь придет…

— Какая разница! — нажал Лян.

Н-До, со смутным ощущением неправильности собственного поведения, задерживая дыхание, раздвинул ветки. От открывшейся сцены кровь бросилась ему в лицо.

Лью полулежал на песке, опираясь на него локтями, в одной рубахе — кафтан и штаны валялись в стороне, и Н-До отчетливо увидел его голую ногу, вымазанную кровью. Лян, тоже без кафтана, стоял рядом на коленях; его меч в ножнах висел на поясе, а меч Лью он держал в руке, лезвием — Лью под подбородок.

Загорелое лицо Лью казалось белым в полумраке, глаза выглядели огромными и тёмными. Лица Ляна Н-До не видел, но о его выражении догадался по тону.

— Что скажет твоя Мать, узнав, что ты изменил меня на улице? — спросил Лью тяжело дыша и кусая губы.

— Ничего она не скажет! — в голосе Ляна насмешка мешалась с угрозой. — Какое ей дело до моих рабынь!

Последние слова прозвучали таким ударом под дых, что Н-До содрогнулся, а Лью дернулся, забыв о мече у горла — из-под лезвия показалась кровь. Лян чуть отвел руку назад:

— Не пытайся зарезаться собственным мечом, милашка! Ты — мой трофей и собственность, если это ещё не понятно!

— Я не могу быть твоей наложницей, — прошептал Лью. — Ты говорил… ты сказал, тебе претит решение родителей…

Лян рассмеялся. Н-До, сжав зубы, медленно потянул меч из ножен.

— Да, мне претит! — сказал Лян, смеясь. — Ну и что? Ты, побирушка, что ж, думал быть моей женой? Думаешь, я не замечал этих взглядов-вздохов? Как бы не так! Знаешь, будь ты покорнее, я бы подумал о тебе, как о Младшей Невестке при настоящей Жене, но ты же дрался всерьёз! Неужели надеялся изменить меня, а, дрянь?!