Смерч - Галина Иосифовна Серебрякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот, Марья Ивановна, принимай гостей, — спокойно сказал извозчик. Не удивившись нашему появлению, что тоже поразило нас, хозяйка охотно перетащила в домишко вещи и начала разогревать самовар. Керосиновая коптилка едва освещала комнату с земляным полом.
— Не взыщите, живем небогато, — сказала она, — я шью борчатки, сами понимаете, летом работы маловато.
Я не знала, что такое борчатки, и Мария Ивановна, словно обрадовавшись этому, начала объяснять мне, как шьются тулупы у сибиряков. Постепенно разговор иссяк.
Мы уложили Ланочку на разостланном матраце и вышли с мамой на пустырь. Дождь прошел. Тьма была непроглядная. Молчали, но думали об одном и том же: не более полутора лет назад в Москве судили извозчика, который вместе с женой убивал своих постояльцев топором. Тела ограбленных сжигались в печи.
Мама тоскливо заметила:
— Поблизости от дома ни одной живой души.
И я добавила, поняв, чего она недосказала:
— Кричи не кричи, никто все равно не услышит.
Но такая усталость и печаль овладели нами, что мы обе мысленно нашли в обреченности утешение.
Когда мы вернулись в домик, из соседней клетушки выглянули бабка и племянник хозяев. Бабка показалась мне сущей ведьмой, а племянник — злодеем. На беду, парень достал из-под печи топор и вышел зачем-то в сени. Мария Ивановна, между тем, потчевала нас чаем и уговаривала лечь на единственную двухспальную деревянную кровать, на которой обычно спала сама с мужем. И эта ее забота вспугнула меня. Низкий потолок, который можно было достать рукой, давил, и странные тени от коптящей лампочки прыгали на стенах. Покорно улеглись мы с мамой на полу рядом с лихорадящим ребенком.
Утро встретило нас солнцем. Мария Ивановна давно уже разогрела самовар. Муж ее ушел на работу. Он служил кучером у одного из областных партийных работников. Старуха и племянник Коля показались мне при свете дня олицетворением доброты. Покуда я собиралась с ребенком к врачу, Мария Ивановна сбегала к соседке за парным молоком. Но молочница, узнав, что мы из Москвы и я — ссыльная, отказалась наотрез продавать нам что-либо.
— У меня сын в Красной Армии, может что-нибудь получиться. Время такое, — заявила она решительно.
Доктор Цыбин, в прошлом сосланный, осмотрев Лану, принялся писать рецепты, но, узнав фамилию ребенка, пугливо вздрогнул.
— Ищите другого врача, а еще лучше — лечитесь в амбулатории, вряд ли кто поедет к вам на дом. Время нешуточное. Я сам чудом уцелел. У меня когда-то в Москве на Кисловском своя лечебница была. Словом, вы понимаете все сами.
То же самое услыхали мы, когда попытались снять комнату. Однако Андрей Иванович и все его домочадцы продолжали оказывать нам гостеприимство и, чем могли, скрашивали нелегкое наше существование. Так и не найдя себе постоянного жилища, мы — благо у меня были деньги за последнее издание «Юности Маркса» — оказались вынужденными купить избу, ее приискал нам все тот же Андрей Иванович по соседству со своим жильем. Сруб под вылинявшей и худой железной крышей построил некогда трактирщик для дочери. Оба они давно умерли, и наследники охотно продали его нам. Разделенный на две светелки и сени домик с низким потолком показался мне очень приятным: окна на три стороны щедро пропускали свет; особенно нравилось подполье, которое мы надеялись наполнить картошкой, кадками с квашеной капустой и солеными огурцами. Мы с мамой учились лепить пельмени у Марии Ивановны и на новоселье испытали себя в стряпне сибирских кушаний. Из приглашенных в этот важный день после переезда в свой дом были только Андрей Иванович с женой, племянником и дряхлой бабкой.
— И как это вы согласились в проливной дождь везти меня с Ланочкой на станцию? — спросила я за ужином кучера.
— Я тут ни при чем, это все мой начальник, Петр Петрович, он вас приметил, пожалел и сказал мне: «Опять, видно, ссыльная. Видишь, плачет, да еще с ребенком, дай-ка я сойду, а ты, брат, подъезжай, прихвати ее и вези куда надо». Ох, и душа-человек ПетР Петрович! Жена его сказывала мне — в гражданскую здорово он белых лупил.
Мы долго толковали с мамой, чем бы отблагодарить за все доброе Андрея Ивановича и его семейство, и решили провести электрическое освещение ив их халупу на пустыре. Для этой цели вручила я Марии Ивановне необходимую сумму денег. Но — получилось рее совсем не так. Как раз в ту пору арестовали Петра Петровича, у которого служил извозчик. С горя Андрей Иванович запил, да так рьяно, что свалился в белой горячке. Горестно кончилась моя попытка порадовать двух, бескорыстных, душевных людей.
Мы не без удовольствия расположились в купленном домике, надеясь, что целых пять лет пробудем в Семипалатинске.
Желая быть экономной, я вздумала сама покрасить железную прохудившуюся крышу и взобралась на нее с ведром масляной краски. Олифа оказалась клейкой, я поскользнулась и едва не упала. Городские кумушки, завидев меня в брюках и с масляной кистью в руках, разнесли эту сенсационную новость по городу, и скоро толпа людей собралась глазеть на бывшую писательницу, приклеившуюся к крыше. К пущей беде, следом за мной незаметно на лестницу полезла маленькая Лана и, растерявшись, подняла невообразимый крик. Спектакль выдался на славу. Какие-то сострадательные зеваки помогли нам спуститься к вящему восторгу всех собравшихся. Так закончились мои попытки разумно и дешево вести хозяйство. Мы платили втридорога смельчакам, которые соглашались что-либо сделать для нас по дому, нуждавшемуся в ремонте. Большинство из них, как выяснилось позднее, подсылалось для наблюдения, и оплачивали их не одни мы. Спустя месяц перестали приходить письма из Москвы от Зори, которая осталась, чтобы выручить деньги за вещи, сданные — перед нашим спешным отъездом — в комиссионные магазины.
На наши тревожные телеграфные запросы не приходило ответов. Мы думали, что
