Комиссар Его Величества - Дункан Кайл

Троцкий взял письмо, быстро прочел его и передал Свердлову. Пока третий из большевиков пробегал взглядом написанное, все молчали, хотя им явно не терпелось начать обсуждение. Через пару секунд Свердлов поднял глаза и тихо проговорил:

– Пятьдесят миллионов?

Казалось, он чрезвычайно удивлен.

В тот же миг Троцкий воскликнул:

– Но можно ли ему верить?

Ленин поджал губы, наклонил голову набок и, по-французски воздев руку ладонью вверх, спросил:

– Дар? В виде поставок вооружения? Да это стоит дороже, чем все они,вместе взятые!

Троцкий поморгал глазами и возразил:

– Но они-тодоверились Захарову, и что из этого вышло? Ничего они от него не получили. – В его голосе звучала горечь. – Россия заплатила «Викерсу». Захаров получил деньги. Мы же потом не получили ничего!

– На пятьдесят миллионов оружия, – напомнил Ленин, – Оно нам крайне необходимо, Лев Давыдович. Вчера в этой же самой комнате вы сами говорили, что без... – Тут он взглянул на меня и замолчал. – Выйдите и подождите снаружи. Я пошлю за вами.

Я сел на стул в приемной и стал размышлять, кто такие эти самые «они». Те, что доверились Захарову и каким-то образом отождествлялись со всей Россией. Еще мне, при всей моей наивности, показалось невероятным, что кто-то мог доверять такому субъекту, как Захаров. Я вспомнил его ястребиное лицо, пронизывающий взгляд. К такому человеку нужно относиться очень осторожно, стараться не вызвать его гнев, но доверять – ни в коем случае. Однако сам король, судя по всему, безгранично в него верит...

Из кабинета Ленина быстро вышел Свердлов. Не останавливаясь, он властно поманил меня пальцем и зашагал вперед по коридору. Я вскочил на ноги и последовал за ним. Свердлов впустил меня в свой кабинет, закрыл дверь и жестом велел садиться. Я опустился на стул так же послушно, как и он в кабинете у Ленина.

– Достаточно ли хорошо вы говорите по-русски? – спросил Свердлов.

– Совершенно свободно, – ответил я.

– Выговор у вас чистый?

– Я вырос в Перми, но по-русски говорю без провинциального акцента. Обычно меня принимают за петербуржца.

– За петроградца, – сварливо поправил он.

– Разумеется. Прошу извинить.

Свердлов кинул на меня сердитый взгляд:

– Кто вы по профессии?

– Я офицер Королевского флота.

– Значит, командовать людьми вы привыкли, так?

– Так точно.

Свердлов замолчал, все так же сурово глядя мне в лицо. Старый трюк, призванный смутить собеседника. Я попросту выпучил на него глаза и ждал. В конце концов он нарушил затянувшуюся паузу:

– Другие языки знаете?

– Немного по-французски, прилично по-немецки. Ну и, естественно, по-английски.

Свердлов кивнул.

– А с языком революции вы знакомы?

– Пока не очень, товарищ комиссар. Но общая терминология мне известна. Мне случалось читать и Маркса, и Энгельса, и товарища Ленина. Когда нужно, я учусь быстро.

– С этой учебой, уж поверьте моему совету, вам лучше поспешить. В Уральском Совете много горячих голов. Фамилия Яковлев вам что-нибудь говорит?

– Нет.

По лицу Свердлова промелькнуло нечто похожее на улыбку, в которой мне почудилось не то презрение, не то жалость.

– Привыкайте к этому имени – Василий Васильевич Яковлев. Завтра утром будьте здесь ровно в девять.

На следующее утро я узнал, почему мне так необходимо запомнить это имя – Яковлев. И еще я был назначен командиром отряда из ста пятидесяти кавалеристов".

– Он просто сумасшедший, – пробормотал Мэлори.

Поняв, что произнес эти слова вслух, сэр Хорейс поморщился. Разговор вслух с самим собой – явный признак размягчения мозгов. Но, ей-богу, он не единственный, кто тут выжил из ума. Поразительный тип этот Пилгрим. Прочел документ, который сэр Бэзил хотел во что бы то ни стало похоронить, выяснил что-то о самом Захарове, о короле, о Ленине, Свердлове, Троцком – и не придал этому ни малейшего значения! Проигнорировал даже то обстоятельство, что речь идет о поставке оружия на сумму в пятьдесят миллионов. Ничего себе «древняя история»!

Просто Пилгрим никогда не видел Захарова, этим все и объясняется. Он не знает, что Захаров всегда действовал безошибочно и наверняка. Зато сэр Хорейс был очень хорошо знаком с этим качеством своего бывшего патрона, и сейчас на него как бы дохнуло волей покойного магната через столько лет. Прошло полвека с тех пор, как сэр Бэзил сидел в этом кабинете, но Мэлори и сейчас ощущал его присутствие, исходившую от него силу и даже голос, произнесший: «Разберитесь в этом, это опасно». Ощущение опасности еще раньше угнездилось в сознании старого банкира и по мере развития событий все обострялось. Приказ покойного сэра Бэзила вновь и вновь звучал в мозгу Мэлори, пока он разглядывал маленький конверт, прикрепленный скрепкой к последней странице рукописи Дайкстона. Пилгрим распечатал конверт, прочитал лежавшую в нем бумагу и затем положил обратно.

Сэр Хорейс вновь раскрыл конверт.

Глава 3

Дом Четырех Вилок

Мэлори прошел по коридору, застланному ковром темно-бордового цвета, остановился возле кабинета Пилгрима, негромко постучал в дверь и вошел. Старший партнер, разговаривавший по телефону, взглянул на вошедшего и кивнул. Мэлори налил себе кофе из кофеварки и подошел к окну. Вскоре раздался звук опускаемой телефонной трубки, и Пилгрим спросил:

– В чем дело, Хорейс?

Мэлори обернулся. В руке он держал рукопись Дайкстона.

– Судя по всему, мы расходимся во мнениях относительно важности этого документа.

Пилгрим покачал головой.

– Нет, я понимаю, что это может оказаться очень важным. – Молодой человек невесело рассмеялся. – Пятьдесят тысяч ежегодно, да еще без всяких вопросов – это не шуточки. Просто я боюсь, что все это туфта.

– Что-что?

– Туфта, Хорейс. Этот парень, Дайкстон, явно из породы шутников. Он дает нам первую часть, потом заставляет гнаться за второй частью. Впереди целая гонка по пересеченной местности, мы на ней наверняка пупок надорвем. А в конце нас ждет пшик. Я просто уверен!

– А как же обещанная катастрофа?

Пилгрим откинулся в кресле.

– Не могу в это поверить. И объясню почему. Предположим, что этот самый Дайкстон имеет на нас зуб. Банк оставил без крова его мать-старушку или что-нибудь в этом роде. Несчастная вдовица умерла от холода и голода, поэтому он нас так ненавидит. Долгие годы Дайкстон сопел, пыхтел и разработал план мести. Теперь давайте посчитаем. В 1918 году он уже капитан-лейтенант. Стало быть, ему что-нибудь под тридцать. Сколько ему сейчас? Девяносто? Нет, скорее всего он мертв. Все-все они уже на том свете: и Дайкстон, и Ленин, и Захаров. Неужели вы думаете, что человек может пятьдесят лет вынашивать планы мести, не рассчитывая увидеть их осуществление?

– Судя по всему, Захаров отдал распоряжение делать выплаты без ограничения срока. По пятьдесят тысяч в год. Вы представляете себе, что такое в 1920 году была сумма в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов?

– Конечно. Это были сумасшедшие деньги. Очень может быть, что Дайкстон имел на Захарова серьезный компромат. Так или иначе, речь, несомненно, идет о шантаже. Но, Хорейс, вспомните, Захаров умер в 1936 году!:

– Очевидно, вы хотите сказать, что обида Дайкстона носила личный характер и была направлена исключительно против сэра Бэзила?

– А разве нет? Все это выглядит вполне лично. По персональному распоряжению Захарова банк ежегодно выплачивает деньги. Примечание старшего партнера запрещает подвергать выплаты сомнению, иначе, мол, разразится катастрофа. По-моему, речь идет об игре, в которую играли двое. Захаров проиграл, а мы должны платить. Причем платим мы скорее всего уже покойнику. Во всяком случае, первые страницы пыльной от времени рукописи не убедили меня в обратном. Послушайте, Хорейс, все это слишком мелодраматично, чтобы быть правдой!

Мэлори смотрел Пилгриму прямо в глаза.

– Нет, Лоренс, умерли не все участники тех событий.

– Кто же остался?

– "Хильярд и Клиф".

– Неужели вы думаете, что он может погубить наш банк? Откуда – из могилы?

Мэлори пожал плечами.

– Не знаю. Сэр Бэзил явно боялся какого-то катаклизма, а этот человек, уверяю вас, не был подвержен необоснованным страхам. Мы должны выяснить, в чем дело. И чем быстрее, тем лучше.

– Но вы ведь понимаете, Хорейс, что поиски будут стоить дорого. Скорее всего мы мало что найдем, а заплатим за это кучу денег.

– И все же не исключаю, что это обойдется нам дешевле, чем если мы вообще откажемся от поисков.

Пилгрим почесал подбородок. Он брился дважды в день, но и этого было недостаточно – снова проступила щетина.

– Хорейс, мы с вами оказались в очень странной ситуации. Раньше боссом здесь были вы. Теперь заправляю делами я. Мы добились определенной степени взаимопонимания. Вас не все устраивает в моих методах, а меня, возможно, не все устраивает в ваших. Тем не менее мы уживаемся. Думаю, даже извлекаем некоторую взаимную выгоду. Однако инстинкт говорит мне, что об этой истории надо раз и навсегда забыть, а денег больше не платить. Ваш инстинкт подсказывает вам обратное.