Девушка сбитого летчика - Инна Бачинская

– Понятно. То есть вы увидели чужого человека… Во сколько?

– Ну, примерно в полпервого, когда выходил во второй раз. Я не заметил, сколько было…

– А шторы у соседа были задернуты около двенадцати… точнее, без десяти двенадцать. Так?

– Ну да, когда я выходил в первый раз, то увидел, что шторы задернуты, дождь как раз приутих… и я подошел к перилам и заметил.

– А какие-нибудь звуки?..

– Нет! Ничего такого… никаких звуков. У нас ничего не слышно, даже когда у соседа ночью работал телевизор, ничего не слышно. Стены толстые, старая постройка.

– Что за человек ваш сосед? – Коля намеренно не сказал «был».

– Иван Ильич… – мужчина вздохнул. – Хороший человек, всю жизнь проработал учителем физики, на пенсию вот вышел… самостоятельный, все сам – и постирать, и сготовить, и дрова поколоть. Мы зимой печь топим, газ, правда, есть, но дорого, а дров – деревьев старых полно, бери – не хочу. Не каждый день, а только в холода. Когда минус двадцать – двадцать пять, так и затопишь, похоже, вроде как камин. Вытопишь, и всю ночь тепло, лучше всяких батарей. Мы дружно жили, на праздники всегда его звали…

– Скажите, Михаил Евменович, может, было у него что-нибудь ценное? Ну, там коллекция марок, монет, может, украшения жены… или еще что-нибудь?

– Ну что вы! Они скромно жили, все книги да книги, а летом много ездили по стране, даже за границу. А как жена умерла, он не ездит, а с рюкзаком за реку на день, на два, да и ночует в поле или в лесу в спальном мешке, а осенью за грибами на машине – у него старенький «Москвич-402», уже никто и не помнит про такую модель. Он говорил, что купил лет тридцать назад, уже неновую, а ведь до сих пор бегает! Во качество когда-то давали! Стоит в сарае. Он говорил, «музейная реликвия», и еще… говорил, что пора старую реликвию поменять на новую.

– У него были деньги на новую машину?

– Нет вроде. Я еще подумал, шутит. Он всегда шутил, иногда и не поймешь, когда шутит, а когда нет.

– Вы часто бывали у него?

– Ну, как… заходил поговорить по-соседски… про политику и вообще.

– Когда вы вошли, вам ничего не бросилось в глаза? Беспорядок, вещь не на своем месте, может, недостает чего-нибудь?

– Нет, все как всегда. Иван Ильич был аккуратист, каждая вещь на своем месте, а в сарае вообще… любо-дорого посмотреть.

– Родные у него есть?

– Есть сын от первого брака, сейчас за границей, в Америке, лет десять уже не приезжал. Иван Ильич говорил, они по Интернету общаются. А больше вроде никого.

– Кто бывал у него?

– Его друг, тоже физик – Трембач фамилия, приходил на праздники, и они выпивали. Трембач вроде как пьющий. Иногда меня звали.

– А Иван Ильич пил?

– Нет, что вы! Он мужик правильный был. Ну, там на праздник рюмку-другую, а так – ни-ни.

…Коля вернулся в «залу». Кресло было пусто, тело Ивана Ильича уже увезли. Он прошелся вдоль книжных полок: «ЖЗЛ», «Большая советская энциклопедия»; «Мои воспоминания», «Жизнь науки», «Парадоксы роста» Капицы; «Математические начала натуральной философии» Ньютона; «Новый органон» Бэкона, с десяток учебников по физики. Из писателей – Чехов, «Очерки бурсы» Помяловского, Макаренко, Сковорода, Достоевский.

Скромная обстановка. Громадный старинный диван, письменный стол с плоским монитором компьютера, исписанные листки бумаги, серебряный стакан с ручками и карандашами, фотография молодого человека в серебряной рамке – видимо, сына. Над столом – набросок цветными чернилами или тушью в простой деревянной рамке, по виду очень старый. На стене напротив – школьные выпускные фотографии; в первом ряду, среди детей, – Иван Ильич…

Горка с потускневшим стеклом, пара вазочек, по виду – хрустальных; чайный сервиз еще советского производства.

В кухне идеальный порядок, равно как и в спальне. В ящиках письменного стола стопки квитанций, письма, документы. В тумбе – наполовину опустошенная бутылка коньяка.

– Если верить соседу, убийца провел в квартире убитого не менее сорока минут, – сказал Кузнецов. – Возникает вопрос: что он здесь делал? Следов обыска нет, все, кажется, на месте. Это уже третий подобный случай, Коля. И везде отсутствует видимый мотив. Выйди на сына, сообщи о смерти отца, спроси, не было ли в доме ценных вещей…

Глава 9

Чай втроем

Он поднялся, позвонил. Я открыла. Он вошел, с любопытством оглядываясь. Рослый красивый парень с замечательной улыбкой. Николенька Биллер, племянник Амалии…

Часы на площади пробили четыре раза, потом еще раз: тринадцать ноль-ноль. Точность как в аптеке.

– Это моя подруга Барбара, – представила я Баську.

– Очень приятно! – Баська покраснела, протянула ладошку лодочкой и присела в реверансе.

Николенька сказал восхищенно:

– Рад знакомству! – Взял Баськину руку и поцеловал. Баська завибрировала, я хмыкнула иронически.

– Предлагаю погулять, пока солнце, – сказал Николенька. – А потом что-нибудь придумаем. Согласны?

– Принимается, – вылезла Баська. – Неужели солнце?

– Погода летная, осадков не предвидится, – сказал Николенька, и Баська фальшиво захохотала. Интересно, она видит себя со стороны?

И мы пошли. Несмотря на иронический настрой, не могу не признать, что прогулка удалась. День разгорелся, и действительно выглянуло неуверенное плоское солнце, небо брызнуло бледной голубизной, ветер стих, и народ на улице повеселел.

Николенька травил цеховые байки, причем делал это артистически, в лицах. Хохотала не только Баська, но и я тоже. О том, как один пассажир попросил остановить двигатель, потому что он не мог уснуть из-за шума; как в аэропорту Хитроу специальные машины обливали самолет антифризом и пробили дыру в обшивке, принесли тысячу извинений, залатали и спросили: сколько? Командир корабля, имея слабые представления о ценах за ущерб – дело было сто лет назад, – брякнул: триста долларов! Местная обслуга выпала в осадок – по их подсчетам, выходило пару десятков тысяч. Его этими долларами до сих пор достают! Как один пассажир случайно попал в списки на питание по кошерному меню, и стюардесса требовала сказать, что ему принести, а он божился, что христианин, и показывал крестик, а она говорила, что ничего не знает, и они так пререкались минут десять, а народ был в восторге…

Мы свернули в парк, и Николенька вспомнил ностальгически, как приходил сюда с тетей Амалией. Парк был печален. Нагие деревья, тонкие и черные; бурые листья под ногами, рассеянный свет… Здесь сильнее, чем в городе, ощущалось преддверие зимы, каменная задумчивость природы перед долгими зимними сумерками. И хотя был уже декабрь, снега еще не было – казалось, тут все еще поздняя осень.

Мы побродили по парку, потом Баська сказала, что замерзла и не прочь перекусить. Николенька предложил ресторан, но Баська сказала, что приглашает нас к себе и «попробуйте отказаться»! У нее есть «офигительное» тушеное мясо и коньяк. «И наливка», – пробормотала я. Николенька не протестовал, но настоял на том, чтобы зайти в «Магнолию», и накупил там всяких деликатесов и большую бутылку «Асти Мартини».

Дома у Баськи Николенька занялся столом – раздвинул, спросил скатерть. Баська, которая забыла, когда стол раздвигался в последний раз и где лежит скатерть, полезла в сервант за парадным сервизом и хрустальными бокалами. Николенька резал хлеб, раскладывал закуски, отступал на шаг, орлиным взором изучал стол издали, сыпал рецептами любимых блюд. Баська сияла и поминутно толкала меня локтем: ах, какой мужик!

В итоге мы наелись, как удавы, и перебрали с коньяком и шампанским. Мы поминутно хохотали – взахлеб, навзрыд. Николенька был неутомим, так и сыпал анекдотами. Жизнь повернулась к нам привлекательным боком, и море стало по колено…

Как сказано у кого-то из классиков: пробуждение их было ужасно. Видимо, я уснула в кресле. Ныла шея, спины не было вовсе, а колени отказывались разгибаться. В комнате было полутемно – горел лишь неярко торшер в углу. Неприятно пахла еда на столе, сам стол являл собой неаппетитное зрелище: перевернутые бокалы, тарелки с объедками, мятые салфетки; на полу лежали пустые бутылки…

Я повела глазами и увидела на диване Баську. И услышала. Запрокинув голову самым неэстетичным образом, она спала и при этом громко храпела.

Я сползла с кресла и пошла в кухню, почувствовав, что умираю от жажды. Наверное, это именно то, что называется «сушняк». Я напилась прямо из-под крана, наплевав на соли свинца, вредные минеральные осадки и яды. И тут вспомнила, что не видела Николеньки. Если я была в кресле, Баська – на диване, то где был виновник торжества, командир корабля Николенька Биллер? Племянник… и так далее. Жив ли? И вообще, что у нас сейчас – день или ночь? За окном было сумрачно и безвременно. Я взглянула на часы на холодильнике – они показывали восемь. Чего? Вечера воскресенья или утра понедельника?

Я вернулась в комнату и растолкала Баську. Она уставилась на меня бессмысленным взглядом.