Славянское фэнтези - Мария Семёнова

— Уж, считай, пришли.

2. И МОЛВИЛ ВОЛК В ДЕВИЧЬЕЙ ШКУРЕ

Утро встретило его мерзким вкусом во рту, резью в области диафрагмы, хаосом в мыслях и странным позвякиванием, доносящимся откуда-то извне. Индриг сел и закашлялся, продирая глаза. Сплюнул вязкую, горькую слюну на дощатый пол сарая. Осмотрелся, отыскивая источник назойливого звяканья. Смуглая женщина расчесывала длинные черные локоны. Она сидела на коленях, спиной к Индригу. Глядела в ведро с водой, как в зеркало. Рядом с недром в желтой лужице воска торчал огарок свечи. Пламя дергалось и подпрыгивало. На шее женщины висел добрый десяток бус, каждое из ушей блестело дюжиной колец, руки от запястий и до локтей покрывали всевозможные браслеты, на лодыжках также были браслеты. И вся эта красота ритмично звякала, чутко отзываясь на каждое движение хозяйки.

Индриг вспомнил ее. Вспомнил, как зашел в корчму, оттолкнув блюющего у входа пьянчужку. Вдохнул знакомые запахи пота, перегара и горелой каши. Ответил на приветствия. Публика, собирающаяся у Родомира, не брезговала обществом Индрига. По ночам здесь кутили такие же отщепенцы, как и он сам. Наемники, жулики, бродяги, игроки, девки, воры. И среди пьяной своры, будто заблудившаяся княжна, эта аварка. Приятное личико, гордый взгляд, лисья шубка до пояса, черные шелковые шаровары, блеск украшений. За спиной мрачные бородатые физии варяжских наемников, грубо отталкивающих любого, кто решался приблизиться к их весело щебечущему сокровищу. Говорить с ней дозволялось лишь с почтительного расстояния. Кто она и как ее занесло на эту человеческую помойку?

— Аварская прорицательница, — сказал над самым ухом Индрига подоспевший Родомир, одноглазый, лысый хозяин корчмы, вне зависимости от времени года расхаживающий в сальном фартуке и черных валенках. Он никогда и никому не рассказывал, при каких обстоятельствах потерял глаз и обморозил ноги. Индриг подозревал, что это как-то связано с отметинами от невольничьих колодок на его запястьях. — Что ни речет, все сбывается!

Она была центром, той осью, вокруг которой вращалась корчма Родомира. Уже несколько ночей кряду она пророчествовала в этой дыре. И каждый лиходей, каждый пьяница, каждая блудная девка жаждали спросить ее о чем-то своем, о заветном. Они спрашивали, а она отвечала, используя общеславянский с заметным аварским акцентом. Что удивительно, денег она за предсказания не просила. Если кто-то предлагал плату по собственному желанию, мило улыбаясь, отказывалась.

— Я сам ей платить готов, лишь бы она тут и дальше чревовещала, — сообщил Родомир, выставляя на липкий от грязи стол кувшинчик с самогоном, два глиняных стаканчика и миски с квашеной капустой и крупными кусками жареной свинины. На бурой столешнице заплясал серебряный дирхем. — Народ на нее так и валит! И пьют втрое больше обычного. Кто от радостных новостей. Кто от горьких. Выручка небывалая!

Индриг встал с соломенной подстилки, подошел к ведру, служившему аварке зеркалом, и тоже глянул в него. Картина открылась безрадостная. Припухшее лицо, воспаленные веки, синяк под глазом, соломинки и прочий сор в спутанных волосах, на шее царапины, покрытые корочкой засохшей крови. Прорицательница перевела взгляд на воина, звякнув украшениями. Улыбнулась. На фоне смуглой кожи ее зубки казались невероятно белыми.

— Это было хорошо, — сказала она голосом, от которого тут же внизу живота разливалось тепло, а грудь наполнялась истомой.

— Ты прелесть, — произнес Индриг, улыбнувшись в ответ. Ему подумалось, что его потрепанная улыбка смотрится совсем не так обворожительно и белоснежно, как ее.

Он взял ведро, обхватив его обеими руками, и начал жадно глотать воду. Как вышло, что она оказалась здесь со мной? Ага. Все началось с Грека.

Прорицательница молвила очередное предсказание, когда Михась подкрался сбоку и начал тренькать на гуслях, подбирая мелодию в такт ее голосу. Получился восхитительный дуэт. Всем понравилось. Общественность потребовала еще. Не прошло и часа, как аварка оказалась за их столом. Она сразу заинтересовалась Индригом, звонко смеялась над его шутками, бодро осушала подносимые стаканчики с самогоном, сверкала глазками. Чуть позже прорицательница мурлыкала ему на ухо по-аварски и потягивалась, словно кошка. При этом из-под расстегнутой лисьей шубки выпирала ее грудь, натягивая зеленую шелковую рубашку. Индриг смотрел на внушительные округлости и ждал, когда же наконец лопнет зеленый шелк. Он так и не лопнул.

— Откуда это? — спросил Индриг, указывая пальцем на синяк.

Аварка весело засмеялась.

— Ты стучал ложками!

— Как? — растерялся Индриг.

Она поняла вопрос буквально.

— Так, так и вот так! — Прорицательница со смехом изобразила удары деревянными ложками по ладони и коленям. — Задавал ритм, — пояснила она. — А твой друг играл на гуслях и пел что-то очень красивое. Жаль, я слов не запомнила.

Индриг кровожадно глянул на Михася, мирно посапывающего в обнимку с розовощекой кухаркой.

— А синяк?

— Людям с той улицы, где вы взялись музицировать, отчего-то не понравилась ваша мелодия. Они кричали из-за заборов, что хотят спать. Ты начал браниться. Грозил поджогом. Тебя попытались ударить оглоблей. Ты здорово дрался. Разбил несколько носов, прежде чем тебя повалили и начали бить ногами. Тогда вмешались мои варяги.

Индриг почувствовал, что начинает багроветь от стыда.

— Не думал, что в этом городе у кого-то из простолюдов хватит смелости напасть на меня, — пробурчал он, возвращаясь на солому.

— Ты очаровательно самоуверен. — Аварка грациозно присела рядом. Браслеты на руке ласково позвякивали, когда она вытаскивала соломинки из волос Индрига. Говорила тихо, с нотками нежности в голосе: — Думаю, тебя просто не узнали в темноте. Но я рада. Рада, что ты не схватился за меч. И мне кажется, это не было проявлением презрения к неуклюжим противникам. Дело в том, что ты не хотел брать их жизни. Твое сердце не такое злое и черное, как о нем говорят.

— Кто говорит?

— Люди.

— На хрен людей! — огрызнулся Индриг, отталкивая ее руку. Рассуждения прорицательницы заставили его испытать неловкость.

Аварка расхохоталась, запрокинув голову. Ее настойчивая ладонь с аккуратными красивыми пальчиками, обманув руку Индрига, скользнула под его рубашку.

— Ты похож на других мужчин, — шептала она. Пальчики гладили мускулистую грудь. — Я говорю не о свиньях с дешевыми мечами и похотливыми душонками. Ты похож на других воинов, считающих себя суровыми мечевластителями, чтящих придуманный для самих себя кодекс чести и чванящихся своей инаковостью. Однажды, через много-много-много лет, таких воинов назовут рыцарями в сияющих доспехах, охотниками на драконов.

— Драконов не существует.

— Я могла бы с тобой поспорить, но речь не об этом. В действительности такие воины до старости остаются трогательными, застенчивыми мальчиками, прячущими милосердие за хмурым взглядом и сводом благородных правил, отражающим их комплексы.

— Их — что?

— Не суть.

Индриг окаменел, объятый неопределенностью. Он понятия не имел, как следует поступить с женщиной в такой странной ситуации и стоит ли с ней как-то поступать вообще. Красивые пальчики гладили его грудь, блестящие глаза изучали лицо. Дыхание прорицательницы пахло цветами вишни.

«Вот странно! Пила наравне со мной, а перегара нет и в помине. Пожалуй, приняла какое-то снадобье».

Молчание. Долгое, неопределенное молчание, нарушаемое лишь звоном украшений и сопением Михася. С улицы донеслась спасительная варяжская брань и раздался громкий стук в дверь сарая. Похоже, долбили ногой.

— Соловушка! Эй! Солнце встает, и тебе пора! Скоро ехать, — прозвучал голос одного из воеводиных десятников.

Вновь варяжская брань и, кажется, угрозы. В ответ крепкие слова на общеславянском, произнесенные удаляющимся голосом все того же десятника.

Он хотел было встать, открыть дверь, окликнуть десятника. Прорицательница удержала, обхватив за плечи.

— Ты смерть свою привез с собой. — Теперь ее шепот стал напряженным. От прежней неги и таинственности не осталось и следа.

— Смерть отказалась от меня.

— Знаю. То была другая смерть.

— Смерть всегда на одно лицо.

— Неправда.

— Какая разница?

— Не уверена, что это тебя особенно волнует, но все-таки прими к сведению — твоя смерть приехала в Ливград вместе с тобой.

— О чем ты?

— Ты погубишь себя. И ты погубишь людей. Очень много людей. Вот это тебя должно взволновать, царапнуть по больному милосердию.

— Я не понимаю! — выкрикнул Индриг, вырываясь из объятий аварки. В нем зародилось некое новое чувство. Чувство, похожее на страх.

— Не имей дел с воеводой! Откажись от работы и уезжай отсюда! Уезжай немедля!