Сказки с крыш - Ника Батхен

Она потупилась, ей и вправду было до невозможности неудобно — съела чужое яблоко, сломала хорошую вещь.

Ангел грустно поскреб в затылке:

— Что же делать… Ты умереть хочешь?

— Нет, — не задумываясь, ответила она.

— Захочешь — скажешь. А пока — собирайся, с живыми тебе не место.

— А что детям сказать? — испугалась она.

— Ничего, — отрезал ангел. — Или хочешь, чтобы я лично отнес им письмецо?

Она замотала головой, тряхнула седыми, рассыпавшимися кудряшками. Ангел вежливо подал даме пальто, взял под руку, повел вверх по лестнице, протащил сквозь закрытую дверь на чердак и поднялся на крышу. Между труб стоял пыльный, запущенный домик с ржавой вывеской «альте-захн». Ангел пинком распахнул дверь:

— Живи. Надоест — позовешь. Эх ты, женщина…

Сокрушенно покачав головой, ангел в последний раз вздохнул и тяжело взлетел.

Слизнув присохшую, горьковатую капельку сока с губы, она вошла в домик — и вылетела оттуда пулей. Решив, что минутка времени ещё есть, она сбегала вниз в бывшее жилище, приволокла веник, тряпки, совок с деревянной ручкой. Началась Большая Уборка.

Поутру вся крыша уже судачила — в Лавке Ненужных Вещей снова появилась Хозяйка. Первой приняли её кошки, памятуя дружбу в прежней судьбе. Старичок-домовой посчитал, загибая пальцы, и нашел-таки родича из московских, что топил печку в доме у её бабушки. Крысам пришлись по вкусу залежи затхлых круп, выставленные на разграбление. А у феечек не оставалось выбора.

В новой жизни Хозяйка освоилась на удивление быстро. Столько соседей, столько чудных знакомств, столько ненужных вещей, к которым надо приложить руки! Она чистила, штопала, пришивала, перелицовывала… а барахло не кончалось. Потому что от любой сказки остаются вещи, которые никому не нужны. Можно выбросить их на помойку, утопить, сжечь — или найти, для кого они снова окажутся сказочными. Хозяйка умела это лучше всего на свете. А в свободное время она вязала черные шапки, шарфы и варежки. Ангел стал навещать её иногда, пить из треснутой кружки чай, осторожно ворочать крыльями в тесной кухоньке и говорить, говорить.

…О несчастных и счастливых, о добре и зле…*

(с) «Воскресенье»

Тринадцатая сказка для Сандры

Когда крысы с чердака вытащили на крышу кожаный мешок, из которого торчали длинные палки, все соседи сбежались полюбопытствовать — что за штука? Принцы кричали, что это раковина дракона, трехголового и длиннохвостого и как только гад высунет головы, его немедленно победят. Феечки пищали про сказочный замок, превращенный злым волшебником в бесполезную рухлядь, самые шустрые даже брались расколдовать его… чуть попозже, конечно. Крысы фыркали и отплевывались — пахнущая табаком и виски кожа пришлась им не по зубам. Пока шел спор, выглянуло солнышко, мешок уютно нагрелся, и одна ленивая кошка решила понежить себе бока. Она подкралась к мешку и прыгнула на него. Раздался ужасающий громкий мяк, словно какой-то другой кошке наступили на хвост. Виновница шума подпрыгнула на два метра, распушилась и убежала. Спорщики шарахнулись.

Из горловины мешка высунулась чья-то недовольная мордочка. Существо осмотрелось, моргая сердитыми глазками, чихнуло и выбралось наружу. Это был бородатый старичок в башмачках, коротких брючках, зеленой куртке на пуговках и шляпе с пряжкой. В руке он держал трубку (фи, совсем как у людей!), за спиной висел такой же мешок с трубками, только маленький.

— Бэд морнинг, — проворчал он, приподнял шляпу и добавил неразборчиво. — «Фуххх!»

Феечки с принцами иностранных языков не знали, но сразу поняли, что не очень понравились незнакомцу. Феечка флюгера, как самая шустрая, полетела разыскивать Библиотечную крысу — та успешно переварила девятьсот двадцать четыре книги и считалась самой умной на крыше. А остальные немедленно принялись угощать гостя. Пирожные с облачными сливками и звездными цукатами тот отверг с негодованием, та же судьба ждала плод маракуйя. Наконец один догадливый принц сделал сэндвич с сыром, а феечка большого гербария (помните, как её раньше звали?) принесла ароматный, горячий кофе.

— Чиииз! — незнакомец наконец улыбнулся, съел угощение, с наслаждением выпил кофе и — о, ужас! — закурил свою гадкую вонючую трубку. Феечки закашляли, зачихали, и, прикрывая личики кружевными платочками, уже готовы были разлететься в разные стороны. Но это было ещё не все — накурившись вволю, гость перекинул вперед свой мешок и заиграл. Заунывные кошачьи вопли огласили крышу, им откликнулись дворовые псы и потревоженные автомобили. Феечки были в ужасе — никогда ещё их гостеприимство не подвергалось столь тяжкому испытанию. Но кое-кто из принцев притопывал, щелкал пальцами, а один (самый дурно воспитанный) заявил: наконец-то настоящая музыка!

— Волынка. Тоже мне невидаль, — заявила подоспевшая Библиотечная крыса. — Расшумелись, лепреконов они не видели. Ду ю спик инглиш?

Незнакомец вопрос понял, но ответил с негодованием.

— Ирландец он понимаете ли. Я по-таковски не знаю, — пожала плечами крыса, ухватила положенный ломтик сыра и убралась восвояси. Заморский гость тоже зевнул и, не прощаясь, залез в свой мешок. Оттуда раздался могучий храп — аж крылышки у феечеек вздрагивали. Бедняжки в ужасе озирались, воздевали к небу хрупкие ручки и шепотом ругали крыс — чем им мешала волынка на чердаке? Но тащить её обратно или тем паче скидывать с крыши было уже поздно. Оставалось надеяться — вдруг лепрекону наскучит гостить на крыше?

Надежды не оправдались — гостю крыша понравилась. По утрам он методично обходил все соседские фейные домики и в каждом получал по чашечке крепкого кофе. Днем грелся на солнышке, курил трубку, часами с наслаждением играл на волынке, распугивая голубей, ворон, кошек и феечек. По вечерам считал долгом посетить каждый бал. Танцевать вальсы и менуэты лепрекон конечно же не умел, но настойчиво приглашал феечек. Самые вежливые соглашались — и жестоко страдали. Лепрекон наступал им на ножки и подолы кружевных платьиц, щекотался нечесаной бородой, щипал за бока, грозился поцеловать и хохотал, глядя, как улепетывают перепуганные красотки. Принцам же грубый гость предлагал хлебнуть подозрительного напитка из фляжки, нелестно отзывался об их нарядах и предлагал драться на кулачках. Принцы портились на глазах — от кого-то стало пахнуть противным дымом вместо душистого одеколона, кто-то начал ругаться плохими словами и почти все перестали менять рубашки три раза на дню, заявив, что достаточно и одного.

Кто бы спорил, храбрости гостю было не занимать. Когда Большое Поддиваное Чудище погналось за маленькой девочкой из десятой квартиры и выскочило на крышу, размахивая лапами и хвостами, именно лепрекон встал на пути у монстра. Битва была ужасная — летели в стороны клочья шерсти и клочки бороды, ревело Чудище, выла волынка, ахали и рыдали зрители. Монстр оказался повержен — прямо на домик феечки фарфоровых колокольчиков. Подоспевшие принцы связали врага галстуками и лентами, а потом заставили просить у всех прощения. Поддиванное Чудище извинилось и никогда-никогда больше не появлялось на крыше.

А ещё лепрекон чинил крышу, приколачивал отлетевшие досочки, вставлял феечкам стекла в окошки, таскал бесхозное барахло в Лавочку, играл с котятами и показывал всем желающим фокус с золотой монеткой. Только уж слишком беспокойным оказался соседом. А намеков и сетований бедных феечек не понимал в принципе. Чесался, чихал, стряхивал крошки с всклокоченной бороды и продолжал себе жить, как ему заблагорассудится. Поэтому, когда сиамка с девятого этажа поутру прибежала на крышу с новостью, что её хозяйку отправляют в командировку в Дублин, все страшно обрадовались. Самых чувствительных феечек немножко мучила совесть, но они вытерпели. Когда лепрекон проснулся, позвали Библиотечную крысу, и та с грехом пополам объяснила — есть возможность вернуться домой. Феечки ждали с трепетом — вдруг гость скажет, что не нагостился. Но лепрекон страшно обрадовался — или в кои-то веки успешно притворился обрадованным. Сыграл на волынке какую-то бодрую песенку, перецеловал на прощанье всех феечек, а когда наступила ночь, тихонько прокрался на девятый этаж и спрятался в чемодане. И улетел.

Обрадованные феечки устроили большой бал. С медленной красивой музыкой, церемонными танцами и соблюдением всех приличий. Принцев в утренних рубашках танцевать не пустили и отправили переодеваться. Все кружились, смеялись, любовались бабочками и фейерверками, лакомились мороженым и веселились изо всех сил. Вот только веселье показалось самую капельку пресным, чуть-чуть скучноватым. Чего-то очень важного недоставало. Феечки ссорились, показывали пальчиками на организаторов бала, обещали все сделать в сто раз лучше. И у них, конечно же, ничего не получалось. Только после десятого бала все поняли — не хватает ворчливого и неряшливого лепрекона, фокусов с монеткой, хриплых мявов волынки, запаха табака…