В грозовом небе - Николай Гунбин

Это только начало. Не теряя времени, перемещаюсь в нос кабины, к своему пулемету. Стрелок-радист Владимир Черноок, не переставая стрелять, докладывает, что все бомбы взорвались. Мы это слышим, но не отвечаем ему: некогда - идет стрельба из всех самолетных огневых точек. Под нами - враг, и патронов жалеть не надо.

Заходим с юго-запада - в хвост наступающему неприятелю. Наши пули - наполовину трассирующие, и под низкой сплошной облачностью хорошо видно, как их огненные пунктиры впиваются в брезентовые крыши семи- и десятитонных машин. Фашисты шарахаются к обочинам дороги. Все кругом горит.

Перед станцией Горбачево шоссе круто поворачивает вправо. Это наш последний этап. Пока нет гитлеровцев, делаем доворот и мы. Над врагом разворачиваться опасно - подставляем ему в таком случае большую площадь самолета.

На последнем этапе видим лишь отдельные автомашины вперемежку с мотоциклами. Стрельбу продолжаем в стремительном полете. Несемся, едва не зацепляя врага винтами моторов. Под треск наших пулеметов командиру веселее вести самолет. [54]

- Патронов не жалеть, - еще раз повторяет он. - Сейчас уйдем в облака.

- У меня патроны кончились, - докладываю экипажу.

- Черноок, бей с левого борта, доворачиваю специально для тебя, - слышен голос командира.

Жаль, что патроны кончились. С моего носового стрелять было куда удобнее. Теперь хвостовой воздушный стрелок Савенко бьет из своего ШКАСа прямо по капотам моторов и водительским кабинам врагов. Чернооку же с турельного удобнее стрелять по обочинам.

Тут на обочине появились вражеские танки. Пулеметами их не возьмешь. Отворачиваем вправо. Из фашистских танков стреляют по нам, но пули проскакивают мимо. Едва успевая снизиться, скрываемся за деревьями. Трассы фашистских пулеметов остаются выше нас.

- Кажется, слишком мы увлеклись - могли и сбить, - говорю я, когда уже взяли обратный курс.

- В следующий раз надо брать бомбы и против танков, тогда и они не будут страшны, - отвечают мне.

На аэродром возвращаемся с черными от пороховой копоти, как у трубочистов, лицами. Встречающий нас техник самолета иронизирует:

- Товарищ штурман, вы что, за гитлеровцами по дымоходным трубам гонялись?

- Если залезут, выгоним и оттуда, - парирую я. - А умыться успеем? Давай готовь скорее самолет. Там, на дороге, дел предстоит еще много.

И самолет немедленно готовится к повторному вылету. Через час-полтора снова старт. И так каждый день. Мы защищаем Москву.

Удар по ставке Гитлера

В середине ноября, когда фашистские войска прилагали все силы для захвата Москвы, наш полк должен был бомбить ставку Гитлера, которая находилась в то время в районе Варшавы в специальном железнодорожном составе. Как потом выяснилось, к выполнению этого боевого задания кроме нас были привлечены силы и других полков дальнебомбардировочной авиации. Гитлеру и его приспешникам надо было дать понять, что Москва не только не сдается, но и наступает. Так мы тогда думали, так оно, наверно, и было.

По инженерным и нашим, штурманским, расчетам, горючего хотя и было достаточно, чтобы долететь до цели и [55] обратно, но, что называется, в обрез, а масла для моторов, судя по его расходу в предыдущих полетах, не хватало. И мы заранее предполагали, что садиться, по всей вероятности, придется не долетев до своего аэродрома. Не зря поэтому единственный раз за время всей войны фронтовые сто граммов выдали экипажам в запечатанной бутылке прямо на борт самолета.

В ответственном полете участвовали и экипажи Юрия Петелина, Ивана Гросула, Феодосия Паращенко, командира эскадрильи Трофима Тихого.

* * *

Для нашего экипажа этот полет был неудачным - после взлета отказал один из моторов, и мы сели вынужденно. Остальные экипажи долетели до цели и вместе с экипажами других полков наделали в ставке бесноватого фюрера большой переполох. Враг, в то время, когда его армия находилась на подступах к Москве, такого смелого налета не ожидал и поэтому в панике большого противодействия нашим самолетам оказать не смог.

Вот что рассказал об этом непростом боевом вылете штурман из нашего звена, старший лейтенант Василий Сенатор.

После взлета для экономии горючего и масла решаем с Паращенко производить весь полет на большой высоте - около шести-семи тысяч метров. Но к линии фронта, которая проходила тогда несколько восточнее Орла, едва успеваем набрать пять тысяч. Еще светло, но темнота уже приближается. Внизу, судя по извилистым конденсационным. следам, барражируют вражеские истребители. Но мы подходим к облачности, и она очень кстати. Вошли в облака, чувствуем себя в относительной безопасности. Однако облачность скоро кончилась, и это дало возможность по земным ориентирам сделать детальную ориентировку. Идем севернее Брянска, над центром партизанского края. Хорошо, что внизу свои. Ориентируемся в основном по рекам; они здесь еще не успели замерзнуть. Особенно хорошо виден Днепр. За ним - Пинские болота, тоже партизанский край. Туда неприятель даже носа не кажет.

Через четыре часа мы у границы Польши. До цели - около двадцати минут полета. К Варшаве подходим на высоте семь тысяч метров. Ночь безоблачная, но и безлунная. На земле просматриваются лишь реки, и то только прямо под нами. Разворачиваясь, выходим на Вислу. В стороне видна Варшава. Она довольно ярко, не по военному времени, [56] освещена. Фашистские главари уверены, конечно, в своей недосягаемости и живут там, как в мирное время. Освещенность польской столицы помогает нам ориентироваться. По конфигурации реки находим железнодорожную станцию, где в тупике стоит состав фюрера, и серия бомб накрывает цель. Начала бить фашистская зенитная артиллерия, но поздно - задание мы выполнили. По всей станции рвутся бомбы - это «работают» другие наши экипажи. А главарь успел, наверное, скрыться. Но пусть знает, что возмездие его рано или поздно настигнет.

Берем обратный курс. Теперь одна забота - дотянуть до своей территории. Но не зря Федю Паращенко считают лучшим летчиком в полку. Он умело пилотирует бомбардировщик, строго следит за режимом полета и работой моторов. Вот и линия фронта, а бензина у нас остается только на полчаса. Но все же есть надежда добраться до своего аэродрома. Запрашиваем пеленг, уточняем курс. Чуть-чуть уклонились на юг - снесло северным ветром. Сколько осталось масла, не знаем - масломера на самолете нет. О количестве масла судим по его температуре: чем меньше масла, тем выше температура. А она начинает расти. Но до аэродрома еще десять минут. Снижаемся. Через восемь часов общего полета Паращенко просто чудом приводит самолет на аэродром и с ходу сажает. Уже полночь.

Наутро весь полк радостно приветствует экипаж. Спрашивают Феодосия, как удалось ему выполнить такое ответственное задание и вернуться домой.

- На самолюбии долетел, - как всегда, с улыбкой отвечает Федя.

- Уметь надо, - добавляет стрелок-радист. - Пусть знают враги, на что способен экипаж Паращенко.

- А бутылка, которую дали вам в полет, видать, не пригодилась?

- Бутылка пошла вместе с бомбами - лишний синяк фюреру, - весело отвечает за всех командир.

Уже десять утра, а о Гросуле и Петелине нет никаких вестей. Только к вечеру узнали, что Иван Гросул посадил свой самолет в поле, западнее Воронежа, - не хватило масла. Пришлось сажать его на «живот»; хорошо, что на своей территории.

Юры все еще нет. Переживаем. Экипаж вернулся в полк только через несколько дней. Рассказал, что на обратном пути, когда до линии фронта оставался только час пути, стали сильно нагреваться и давать перебои моторы. Тянули [57] до последнего километра. Вот высота уже двести метров. Принимают решение садиться на территории, вероятно, занятой врагом.

Когда сели на «живот», самолет от перегрева моторов и от резкого удара о землю загорелся. Экипаж успел выскочить. Невдалеке оказался лес. Едва успели добежать до него, как увидели на фоне пылающего самолета силуэты гитлеровцев. Нужно было срочно уходить на восток, к своим.

Шли, не отдыхая, всю ночь и утром встретились со своими. В тот же день Юрий и его экипаж - Чичерин, Дмитриенко и Хицко - дошли до ближайшей железнодорожной станции, сели на первый попутный поезд, стараясь побыстрее добраться до своей части.

Экипажам полка предстояли тяжелые бои. Враг был силен и отчаянно рвался на восток, где ему все еще мерещилась Москва.

Вскоре самолет Гросула поставили на шасси, установили на нем новые винты взамен погнутых. Словом, был готов к полету. Фашисты наступали как раз на этом направлении, и, чтобы самолет не захватили, нужно было срочно перегнать его в другой район, куда перед этим должен перебазироваться и весь полк. Перегонку самолета поручили нашему экипажу.