Убийство как одно из изящных искусств - Квинси Де

- Во славу Карла Мартелла - то бишь Молотка!

Запальчивое выступление Битка, поддержанное оглушительными здравицами в честь дедушки Карла Великого[115], привело аудиторию в неистовство. Оркестрантов - криками громче прежнего - вновь принялись побуждать ударить в смычки. В предвидении бурного вечера я призвал для подкрепления по три официанта с каждой стороны; вице-президент поступил точно так же. Вскоре начали обнаруживаться признаки необузданного воодушевления; должен сознаться, я и сам был чрезвычайно взволнован, когда под гром оркестра хор затянул: "Et interrogatum est у Битка-в-тесте: - Ubi est ille репортер?" Всеобщее исступление достигло апогея, когда грянул мощный припев: "Et iteratum est ab omnibus: - Non est inventus"[*"И еще раз все вместе: - Не найден" (лат.)].

Следующий тост провозгласили за евреев (сикариев)[116].

При сем я обратился к слушателям со следующим объяснением: "Джентльмены! Я уверен, всем вам будет любопытно услышать, что ассасины, невзирая на свое древнее происхождение, имели в той же самой стране предшественников. По всей Сирии, но преимущественно в Палестине, в начале царствования императора Нерона[117], существовал союз убийц, практиковавших свои штудии весьма оригинальным способом. Они не действовали по ночам или в уединенных местах: справедливо считая огромные скопления народа своего рода мраком, где почти невозможно обнаружить того, кто нанес смертельный удар, они всюду смешивались с толпой - в особенности во время великого праздника Пасхи[118] в Иерусалиме; тогда, по уверениям Иосифа Флавия[119], они дерзнули даже вторгнуться в храм и на ком же они сосредоточили свои усилия, как не самом Верховном Жреце! Они умертвили его, джентльмены, столь же безупречно, как если бы застигли одного в темном проулке безлунной ночью. Когда же спросили, кто убийца и где обретается..." - "А им ответили, - перебил Биток-в-тес-те, - Non est inventus". И тут, прежде чем я успел что-то сказать или предпринять, заиграл оркестр и хор загремел: "Et interrogatum est у Битка-в-тесте: - Ubi est ille Sicarius? Et responsum est ab omnibus: - Non est inventus"[*"И вопрошают у Битка-в-тесте: - Где сей убийца? И ответствуют все: - Не найден" (лат.)].

Едва бурный хор умолк, я возобновил речь: "Джентльмены, у Иосифа Флавия весьма обстоятельный рассказ о сикариях встречается по крайней мере трижды - в восьмой главе 5-го раздела книги XX "Иудейских древностей", далее в книге I "Истории Иудейской войны", а в разделе 10-м главы, процитированной выше, вы найдете подробное описание их рабочих инструментов. Вот что пишет Флавий: "Они орудовали короткими кривыми турецкими саблями, которые очень похожи на акинаки (acinacoe), однако более изогнуты и во всем остальном подобны серповидным римским кинжалам (sicoe)". Поистине великолепна, джентльмены, развязка этой истории. Вероятно, союз сикариев - это единственный дошедший до нас пример Justus exercitus[*истинного воинства (лат.)], организации регулярной армии убийц. Набранное в пустыне войско обрело такую силу, что сам Фест[120] вынужден был выступить против него с отрядом легионеров. Последовало заранее подготовленное сражение - и армия любителей была разбита в пух и прах. О небо, джентльмены, какая возвышающая душу картина! Римские легионы - дикая равнина в отдалении виден Иерусалим - на переднем плане армия убийц!"

Следующий тост был поднят за дальнейшее совершенствование инструментария, а Комитету за его деятельность выразили живейшую благодарность.

Мистер Л., от имени Комитета, подготовившего на эту тему доклад, выступил с ответным благодарственным словом. Он зачитал любопытный отрывок из доклада, свидетельствующий о том, какое важное значение придавалось прежде свойствам инструментов нашими праотцами - как греками, так и латинянами. В подтверждение этого отрадного факта мистер Л. обнародовал поразительное заявление касательно наиболее раннего, можно сказать допотопного, произведения нашего искусства. Отец Мерсенн[121], ученый французский теолог, приверженец Римской католической церкви, на странице тысяча четыреста тридцать первой[*Буквально, дорогой читатель, шутки в сторону. (Примеч. автора.)] своего кропотливого комментария к Книге Бытия, утверждает, со ссылкой на авторитет нескольких раввинов, что ссора между Каином и Авелем произошла из-за молодой женщины; согласно некоторым источникам, Каин прибегнул к помощи собственных зубов (Abelem fuisse morsibus[122] dilaceratum a Cain[*Авель был растерзан Каиновыми укусами (лат.)]); согласно многим другим, он орудовал ослиной челюстью (именно этот инструмент полюбился большинству художников). Впрочем, чуткому уму приятно сознавать, что позднее, с развитием науки, были выдвинуты более здравые теории. Один автор настаивает на вилах, святой Хризостом[123] называет меч, Ириней[124] - косу, а Пруденций[125], христианский поэт IV века, склоняется к садовому ножу. Названный автор выражает свое мнение следующим образом:

"Frater, probatae sanctitatis aemulus,

Germana curvo colla frangit sarculo",

то есть "Брат Авеля, ревниво относящийся к его прославленной святости, сокрушает братскую шею изогнутым садовым ножом". "Все почтительно предложенное вашим Комитетом предназначено не столько окончательно разрешить вопрос (это невозможно), сколько внушить юношеству первостепенность значения, придававшегося инструментарию такими людьми, как Хризостом и Ириней".

"К чертям Иринея! - вскричал Биток, нетерпеливо вскочив с места, чтобы провозгласить очередной тост. - За наших ирландских друзей![126] Пожелаем им скорейшего переворота в улучшении качества инструментов, а также во всем, что связано с нашим искусством!"

"Джентльмены! я выскажусь начистоту. Всякий день, берясь за газету, мы находим в ней сообщение о раскрытом убийстве. Мы восклицаем: это хорошо, это отлично, это великолепно! Но взгляните: стоит нам прочесть чуть-чуть дальше, как мы сразу натыкаемся на слово Типперэри[127] или Баллина[128] и прочее, что изобличает ирландскую выделку. Нас тут же охватывает отвращение, мы подзываем официанта и заявляем ему: "Служитель, убери эту газету, вынеси ее из дома; это сущий позор, оскорбляющий тонкий вкус". Я обращаюсь ко всем: неужели кто-либо, установив ирландское происхождение убийства, не чувствует себя задетым, как если бы заказанная мадера[129] оказалась на деле вином с мыса Доброй Надежды[130] - или, скажем, срезанный белый гриб превратился бы в мухомор. Церковная десятина[131], политика - нечто неверное в самой основе портит всякое ирландское убийство. Джентльмены, такое положение должно быть исправлено - иначе Ирландия станет страной, непригодной для жизни; по крайней мере, коли мы живем там, мы обязаны импортировать туда наши убийства, это совершенно очевидно"[132]. Биток уселся на место со сдержанным, но гневным ворчанием; гневные крики "Слушайте, слушайте!" бурно подтвердили всеобщее единодушие.

Далее последовал тост: "За великую эпоху беркизма и хэйризма!"

Бокалы осушили с большим воодушевлением; один из членов клуба доложил аудитории крайне любопытные сведения: "Джентльмены, мы считаем беркизм новшеством чистейшей воды: в самом деле, ни один Пансироллий[133] не включил эту отрасль искусства в список de rebus deperditis[*о преступных вещах (лат.)]. Однако я установил, что основной принцип этого ответвления в искусстве был известен древним - хотя, подобно искусству живописи на стекле, искусству изготовления чаш из мирры и прочее, он был утрачен в Средние века за недостатком поощрения. В знаменитом собрании греческих эпиграмм Планудеса[134] есть одна, посвященная весьма замечательному случаю беркизма, - это подлинная жемчужина. Эту эпиграмму я сейчас не могу найти, приведу лишь краткий пересказ ее у Салмазия[135], найденный мной в примечаниях Вописка[136]: "Est et elegans epigramma Lucillii, ubi medicus el pollinctor de compacto sic egerunt, ut medicus aegros omnes curae suae commissos occideret[*Существует изящная эпиграмма Луциллия, где врач и обмыватель трупов заключают договор, что врач всех больных, обратившихся к его помощи, доводит до смерти. (Примеч. автора.)]: такова подоплека контракта, заключенного с одной стороны врачом для себя и своих ассистентов - обязавшимся должным и истинным образом умерщвлять всех пациентов, вверенных его попечению, но зачем? Здесь-то и таится красота договора - Et ut pollinctori amico suo traderet pollingendos"[* Чтобы предоставить их для обмывания другу своему, обмывателю (лат.)]. Pollinctor, как вам известно, это лицо, в чьи обязанности входило облачать и готовить мертвое тело для погребения. Исходная основа сделки выглядит сентиментальной. "Он был моим другом, - говорит доктор-убийца о поллинкторе, он был мне дорог. Но закон, джентльмены, строг и неумолим: закон и слышать ничего не желает о нежных мотивах: для подтверждения в суде законности подобного контракта необходимо представить "компенсацию". Какова же была эта компенсация? Вся она полагалась поллинктору: его услуги хорошо оплачивались между тем щедрый, благородный доктор не получал ровным счетом ничего. Чему же равен эквивалент, вновь спрошу я, побора доктора, на котором настаивает закон для установления этой "компенсации", без которой контракт не имеет юридической силы? Слушайте: "Et ut pollinctor vicissim qui furabatar de pollinctione mortuorum medico mitteret donis ad alliganda vulnera eorum quos curabat" - то есть взамен поллинктор обязан передавать медику, в качестве добровольного дара за перевязывание ран пациентов, жгуты или пелены (velamina), которые ему удастся присвоить в процессе обихаживания трупов.