Чарующий остров - Маргарет Уэй

Клэр без колебаний поднялась. Он совершенно прав. В ее красивом небесно-голубом халате иди на чай хоть к викарию.

— Да, она старается, — вступилась за нее Тина.

— Тина! — Клэр в панике схватила ребенка за плечо.

— Не волнуйтесь, я вас не предам! — объявила Тина со свойственной ей привычкой драматизировать.

Дядя приподнял бровь:

— Девичьи секреты?

— Ну да, о тебе, — высказалась Тина без обиняков.

Клэр на мгновение прикрыла глаза, вслушиваясь в его протяжный иронический тон.

— Не только погода выглядит многообещающе! Вы едете, Мелисанда? Закрытые глаза вам не помогут! Я хочу выбраться поскорее, пока ветер попутный.

Тина нервно дернула плечами:

— Я уже все сделала по арифметике. Сложила все столбиком правильно. Дядя Брок проверил и написал «очень хорошо»!

— Совершенно так. — Дядя, казалось, был беспристрастен.

Клэр поколебалась немного, стараясь не смотреть на него.

— Ну, если вы настаиваете, поедем, — отважилась она.

— Против воли?

Она вдруг усмехнулась, сверкнув кристально чистыми глазами:

— Ну, скажем, преимущества перевесили недостатки!

Он схватил Тину за плечо и развернул ее:

— Кажется, будет чудесный день!

Даже за закрытой дверью она слышала взволнованный шепот Тины:

— Разве я не говорила, что она замечательная!

Она не расслышала ответа…

Завтрак явился тяжелым испытанием со многими «подводными течениями», у Клэр было чувство, будто она пустилась по морю в утлом суденышке. Во-первых, Тина встревала в беседу со своей болтовней, явно испытывая терпение бабушки, хотя Надя и старалась держаться любезно в присутствии ее дяди.

Присмотревшись, Клэр обнаружила, что они с девочкой по какому-то странному совпадению одеты практически одинаково: синие джинсовые шорты, полосатые блузы и теннисные туфли, а у Тины еще пара длинных белых носков до колена.

Весьма апатичный Дэвид Колбэн сидел подле своей матери, которая, казалось, являлась своего рода убежищем в его состоянии замешательства. Контраст между двумя мужчинами был не в его пользу, решила Клэр. Она поймала взгляд полуприкрытых темных глаз Дэвида и улыбнулась ему с особой теплотой, показав маленькие хорошенькие зубки. Ответная улыбка Дэвида была вымученной, только глаза его блеснули как голубая молния.

В это утро Дэвид выглядел таким больным и иссякшим, что она была настроена особенно враждебно к Адаму Брокуэю, с его мощной жизненной силой, надменностью и сардонической усмешкой. Она старательно избегала его взгляда. В нем была некая безжалостность, как у человека, который точно знает, чего он хочет в жизни, и получает это. Только раз ее взгляд столкнулся с Надиным, и что-то в ее темных глазах заставило ее почувствовать вину и неудобство, словно у нее не было права радоваться, пока Дэвид мается над ее портретом. Во внезапном порыве раскаяния она умоляюще взглянула на Дэвида:

— Вы не хотите отправиться с нами, Дэвид?

Адам Брокуэй взметнул брови. Дэвид выдавил усмешку с какой-то смесью сожаления и желания:

— Спасибо, Клэр, но мне надо немного поработать в мастерской.

— Интересно взглянуть, — вмешался с интересом его шурин. — Что это?

— Наброски в основном. Портрет Клэр, — почти с дрожью произнес тот.

— Результат нового счастливого воздействия, — защитила его мать, положив руку поверх его руки. Дэвид же принял еще более неловкую позу.

— Вот как! — Адам Брокуэй, казалось, был в восторге, но его острый взгляд подтверждал худшие опасения Клэр. Ничто не могло избавить его от подозрений в двуличии. Возникла маленькая неловкая пауза, ставшая прямо-таки физически ощутимой.

Надя качнула своей серебристо-черной головой:

— Я думаю, вам понравится. В первых набросках удивительное сходство. У Дэвида редкий дар схватить самую тонкую суть объекта.

— Пожалуйста, не говорите об этом больше! — Рука Дэвида взметнулась, закрыв лицо.

— Очень переживаешь, старина? — посочувствовал Адам.

— Нельзя даже представить! — раздался приглушенный голос.

Надя прищелкнула языком и передала сыну еще одну чашку черного кофе, которую тот принял словно чашу с ядом.

— Ты слишком перегружаешь себя, — впервые высказала она горечь. — Ты так темпераментен, мой дорогой, но это неудивительно.

Адам Брокуэй смотрел задумчиво-учтиво, но Клэр была уверена, что он извлекает из всего этого некое ироническое удовольствие.

За стеклянной стеной солярия был мощеный двор с беседкой, заросшей жимолостью. Издали доносилось жужжание пчел. Небольшой трехъярусный фонтан извергал серебряные струйки воды. Все выглядело так мирно снаружи. Клэр выпрямилась в инкрустированном кресле.

— Прогулка может освежить, Дэвид. — Ее сочувственный голос попытался разрядить атмосферу.

Дэвид вгляделся в ее дымчато-серые глаза и издал долгий сдержанный вздох. Его мать сделала протестующий жест:

— Дэвид должен отдохнуть после тяжелой ночи. — Она дала понять, что Клэр не улучшила ситуацию.

Адам Брокуэй повернулся к шурину:

— Да, Дэйв, пожалуй, отдохни. Мы отъедем на несколько часов.

— Вас ждать к ленчу, Брок? — осведомилась Надя с любезной улыбкой.

Красивое загорелое лицо сохраняло благодушие, хотя и саркастическое.

— Необязательно, дорогая. Я скажу Сэмми прихватить корзину.

Клэр едва не расхохоталась, услыхав «дорогая». Тина закруглилась с молоком, вскочила, опрокинув стул, который дядя успел подхватить.

— Дядя Брок, позволь мне пойти и сказать Сэмми! — взмолилась она.

— Ах ты, маленькая начальница! — притворно улыбнулась бабушка.

— И деловая! — усмехнулся дядя. — Ладно, беги!

Тина с восторгом бросилась в кухню с инструкциями для Сэмми, которые тот воспринял, как всегда, весьма скептически.

Надя Колбэн хмуро уставилась в пустую чашку, и Клэр подумалось, с чего это у нее такое деревянное лицо.

— Пошли, Клэр. Зададим всем жару!

Адам Брокуэй двинулся к ней и взялся за ее кресло. Она принужденно улыбалась.

— Осторожно! — прошептал Дэвид, угол его рта дернулся.

Клэр чуть помедлила, угадывая в этом подергивании крушение надежд. Адам Брокуэй, с невозмутимостью игрока в покер, никак не реагировал на все эти треволнения, заставив Клэр идти к дверям.

— Львица, отлученная от христианина, — шепнул он ей в ухо в прохладе холла.

— Я должна буду притвориться, что не слышала.

— Ну, так послушайте лучше другое! — Он прижал ее к себе. Она задрожала, но не вырвалась. — Никогда, никогда, никогда. Прежде, после, всегда спросите меня!