Когда мы встретимся - Ребекка Стед

— Черт. — Мама бросила ягоду на тарелку. — Опять НКП.

— А виноград, между прочим, вкуснее, — с улыбочкой напомнила я.

— Не начинай, пожалуйста, Миранда. У меня был паршивый день.

— Правда? — поднял брови Ричард. — Я не знал.

— А откуда тебе знать? — вскинулась мама. — Ты же целый день был в суде. Тебе-то что, если копир сломался? Это же не тебя просят напечатать шестнадцать страниц в трех экземплярах!

Ричард недоуменно пожал плечами:

— Но ведь это все осталось позади. Зачем же портить себе вечер?

— Ничего, перетолчетесь, ваше совершенство! — Мама гордо удалилась в спальню, даже не дав Ричарду шанс постучать, как обычно, по правой коленке.

Ричард глянул на меня:

— Что ноль сказал восьмерке?

Я закатила глаза:

— Классная талия!

Он уже год развлекает меня этой шуткой.

Позже мама сложила тарелки в раковину, открыла воду и пошла переодеваться. Я стояла и смотрела, как вода переполняет жирную кастрюлю и стекает вниз, на тарелки. В капельках жира отражался свет, и все это напоминало искрящийся радужный фонтан. Иногда я могу очень долго смотреть на что-нибудь такое.

Вернулась мама в тренировочных штанах и начала мыть посуду. Я уселась за кухонный стол и взялась за математику. Через минуту вошел Ричард:

— Слушайте, я ведь оставлял у вас запасную пару приличных туфель, для работы? Я точно помню, что клал их в шкаф, а теперь их нигде нет.

Мама вскинула голову:

— Я знала! Я была уверена.

То есть нас все-таки обокрали.

Скрепки

В понедельник после Дня благодарения нам пришлось проторчать всю большую перемену в школьной столовой. Снова объявился тот маньяк, который бегал нагишом по Бродвею, поэтому из школы никого не выпускали.

— Не холодновато ему бегать в чем мать родила? — бросил Колин, направляясь к столу, где собрались мальчишки. Аннемари хихикнула. Сэл тоже сидел за тем столом. Он скользнул по мне взглядом, как по пустому месту.

Несколько секунд я наблюдала, как мальчишки перекрикивают друг друга. Сэл тоже старался вовсю — до меня то и дело доносился его голос, перекрывавший другие голоса, — и я вспомнила игру, в которую мы раньше играли в автобусе по пути в бассейн. Сэл брался за вертикальный поручень, а я хваталась за тот же поручень так, чтобы моя рука оказывалась прямо над его рукой. Тогда он перехватывал поручень выше моей руки, я — еще выше, и так далее, пока нам не приходилось вставать на цыпочки, и тут уже обычно встревал кто-то из взрослых: нашли где баловаться, вы же видите, что автобус переполнен, вот не удержитесь на ногах, упадете на кого-нибудь и все повалятся друг на дружку…

Аннемари ковыряла вилкой в тарелке. Когда нас не выпускали из школы, хуже всего было то, что приходилось есть школьную еду. Она омерзительна.

— Вот интересно, — сказала я, — Джимми сегодня сам будет булочки считать или как? Спорим, поленится. Спорим, ему просто нравится заставлять меня это делать.

Аннемари кивнула:

— Ага. Чтобы чем-то тебя занять.

— Ну, спасибочки! — Я метнула в нее соломинку от молока.

— Да я не в том смысле…

— Знаю я, в каком ты смысле!

И тут ее улыбка погасла. Аннемари по-прежнему смотрела на меня, но в ее лице что-то изменилось. Как будто в ней выключили свет. Как будто она была все еще здесь, но в то же время где-то далеко.

— Аннемари?

— Стой, не дергай ее! — У меня за спиной возникла Джулия с картонным пакетиком молока в руке. Не успела я и рта открыть, как она уселась на скамейку рядом со мной, не сводя глаз с Аннемари. — Через минуту все будет хорошо.

— А сейчас-то с ней что?

— Подожди. — Джулия даже не взглянула в мою сторону. Она пристально смотрела в лицо Аннемари.

Аннемари слегка повернула голову, положила руку на стол, моргнула и спросила: «Что?» — как будто бы я что-то сказала, а она не расслышала.

— С тобой все в порядке? — спросила я.

Джулия под столом толкнула меня коленкой и прошипела:

— Не спрашивай ее ни о чем.

Только тут Аннемари наконец заметила ее.

— Привет, Джулия, — сказала она и улыбнулась.

Джулия улыбнулась в ответ:

— Привет! — Она повернулась ко мне. — Как там твоя детская площадка, Миранда? Ну, для Главной улицы?

Она хочет поговорить о Главной улице? Сейчас?

Джулия настойчиво смотрела мне в глаза:

— Я слышала, твой проект утвердили. Молодец, поздравляю!

Поздравляю?!

— Мм… спасибо…

— А качели там у тебя будут? Из чего ты их собираешься делать?

До меня начало доходить, что Джулия пытается мне что-то показать. Что она хочет научить меня, как помочь Аннемари.

— Я думала про скрепки, — сказала я Джулии. — Цепи для качелей сделаю из скрепок, а сиденья из резины вырежу.

Джулия заинтересованно кивала.

— Отлично придумано! — сказала она. Еще чуть-чуть, и я бы поверила, что мы с ней добрые друзья и этот разговор происходит взаправду. — А еще что?

— В каком смысле?

Джулия нахмурилась; видимо, я слишком медленно соображала.

— Ну, на детской площадке! Что еще там у тебя будет?

— A-а. Ну… доска, на которой качаются вверх-вниз. Точно, доска.

Тут Аннемари заговорила:

— Доску можно сделать из пробкового дерева — оно хорошо режется, как по маслу. Кажется, у моего папы даже есть кусочек.

— Правда? — сказала я. — Класс! Мы ее выкрасим в оранжевый цвет, будет как в парке Риверсайд.

— Точно! — подхватила Аннемари. — Можем начать у меня дома — да хоть сегодня, если хочешь. — Она глянула на Джулию. — Пойдешь с нами? Делать Мирандину доску?

— Спешить некуда, — торопливо сказала я, не дав Джулии ответить. — Мне ведь только что утвердили проект. Можно и на следующей неделе начать. И кстати, Аннемари, ты же сегодня идешь ко мне в гости, не забыла?

Я почувствовала, как Джулия отодвигается в сторону.

— Пока, народ! — сказала она и встала со скамьи.

— Пока, — ответила я.

Аннемари подняла на нее глаза:

— Пока, Джулия.

Через несколько минут вдруг включилась система громкой связи. Аннемари вызывали в медицинский кабинет.

Она пожала плечами, улыбнулась и пошла к выходу со словами:

— Сейчас вернусь.

Но она не вернулась.

То, что разбивается

Джулия ждала меня перед входом в класс, уперев руки в боки:

— Идиотка. Господи, какая ж ты идиотка. Ты хоть понимаешь это?

— Я?! Я — идиотка?

— Ты ее затащила на эту дебильную работу, и она там жрала весь этот хлеб и прочую дрянь, которую ей нельзя. Нельзя, понимаешь? Вот идиотка.

— Я ее никуда не затаскивала! Я вообще не понимаю, про что ты говоришь!

— Про ее эпилепсию я говорю, идиотка ты! Нет, ну как можно быть такой идиоткой! У нее же особая диета, очень строгая. Папа за ней следит, готовит ей специальную еду. Ей ни хлеба нельзя, ни газировки, ничего!

— Нельзя?

— Вот именно, идиотка! Нельзя. И между прочим, давно хотела спросить: что я тебе сделала?

— Что-что?

— Что. Я. Тебе. Сделала.

— Ничего ты мне не сделала. Разве что назвала идиоткой шесть раз подряд. И стреляла резинкой мне в голову, а так — ничего.

Она с досадой махнула рукой, как будто я упомянула какой-то пустяк, недостойный внимания.

— Да не сейчас, раньше! Ты же всегда меня ненавидела. Класса, наверное, с третьего волком смотришь. Или будешь притворяться, что нет?

Я уставилась на нее. В животе у меня всколыхнулась какая-то волна и поползла к лицу, и я почувствовала, что, когда она доползет, я стану ярко-красной и в ушах у меня раздастся шум океана — так бывает, когда меня застают врасплох. Я либо реву, либо становлюсь вся красная и слышу шум океана. Одно другого не лучше.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказала я.

— А я не знаю, как объяснить. Просто человек чувствует, когда его ненавидят. Я, по крайней мере, чувствую! — Она взмахнула рукой, и ее крошечные серебряные часики слетели с запястья и со звоном ударились об пол. Это был очень убедительный звон. Звон, который не оставлял никаких надежд.

Ее драгоценные часики. Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, но этот звук, эхом отразившийся от каменных плиток, наполнил меня радостью. Я прикусила нижнюю губу, чтобы не улыбнуться.

Джулия наклонилась и подняла часы. Я думала, она начнет ахать и охать, но она только перевернула их на ладони и стала разглядывать. По стеклу разбежалась паутинка мелких трещин.

— Прекрасно. — Джулия глубоко вдохнула, надула щеки и медленно выдохнула. — Денек удался.

И она ушла.

По пути домой я плелась за Сэлом, отставая от него на полквартала. Я уже знала, что догонять его бессмысленно — все равно он будет идти молча, не сводя глаз со своих кроссовок. Поэтому я просто смотрела, как он трусит по тротуару и его голова в синей вязаной шапке слегка покачивается из стороны в сторону — она у него всегда так покачивается при ходьбе. Шапку он натянул по самые брови — наверное, думает, что это круто.