Эволюция архитектуры османской мечети - Евгений Иванович Кононенко

зала в качестве единственного типологического критерия. Турецкий исследователь проигнорировал наличие двора мечети, который следует рассматривать как неотъемлемую часть и ритуального пространства мусульманского культового сооружения, и архитектурной композиции здания. Объяснением этому служит сосредоточение автора на раннеосманском материале: действительно, в анатолийских и румелийских памятниках XIV- первой половины XV в., справедливо рассмотренных как развитие типологии культового зодчества султаната Сельджуков Рума, наличие архитектурно оформленного двора являлось редкостью. Возможно, в анонсированном втором томе исследования А. Куран скорректировал бы созданную им типологию мечети применительно к «золотому веку» (XVI–XVII столетия); но необходимо указать, что в подтип «многообъемных мечетей с неодинаковыми ячейками» (multi-unit mosque with dissimilar units') оказались включены как мечети с двором, так и двора не имевшие, что нарушает логику архитектурной композиции12; увы, второй том так и не появился, и как и насколько предложенная типология могла измениться применительно к материалу «классического периода», можно только догадываться. Очевидно, что сложение «больших османских мечетей» в XVI в. должно было эту типологию смешать: даже беглый просмотр планов привлекаемых Кураном сооружений наводит на мысль, что за хронологическими пределами раннеосманской архитектуры грань между выделенными типами стирается.

Кроме того, введенная Кураном «композиционная» типология в случаях, когда автор пытался показать ее эволюцию, вступала в противоречие с им же предложенной периодизацией (например, исходя из списка памятников в «Приложении» сооружения конца XV в. – периода правления Баязида II – должны быть разделены на «раннеосманские» и «классические»).

Однако, несмотря на замечания, при необходимости кратко обрисовать развитие раннеосманской культовой архитектуры и подвести читателя к памятникам середины XV в., не вошедшим в «Анатолийскую мечеть», группировка материала именно по типологическому принципу оказывается наиболее удобной, и в этом случае типология Курана себя полностью оправдывает.

Становление османского культового зодчества

Как и все западноанатолийские княжества, бейлик Османа возник на землях, не входивших в состав Конийского султаната, и не унаследовал напрямую ни позднесельджукскую административную систему, ни регламентированную практику вакуфного патроната, но вполне мог их заимствовать и приспосабливать к своим нуждам и особенностям. Османское государство периода его становления следует рассматривать лишь как один из бейликов, притом возникший достаточно поздно (по сравнению с, например, Караманом и Хамидом), дольше многих других княжеств сохранявший вассалитет по отношению к Сельджукам Рума и далеко не самый могущественный.

Османы в полной мере воспользовались уникальностью и момента, и географического положения своих земель: удаленный и от Коньи, и от ильханов, бейлик сложился в условиях политического вакуума в Западной Анатолии, когда византийские государственные органы переместились из Никеи в едва отдышавшийся после IV крестового похода Константинополь, а укрепление новой мусульманской державы и расширение ее территории первоначально оправдывалось газаватом, что позволяло привлекать тюркских воинов-гази. Литературный штамп: «Османам повезло с географией»13 – вполне оправдан, и создание нового бейлика на границе с византийской Вифинией, рассматриваемой мусульманами как дар аль-харб («территория войны»), стало очередной фазой процесса исламизации и тюркизации Анатолии, лишь приостановленного в XIII в. крестовыми походами и монгольским нашествием.

Османская государственность отсчитывается с 1299 г., когда улубей Фахреддин Осман Гази (1258–1326), наследник вождя огузского клана Кайы Эртогрула, декларировал независимость своих владений в районе Биледжика и Согута от номинального сюзерена – Конийского султаната. Несмотря на удаленность от центров Анатолии, а вернее, благодаря этому, пограничный бейлик Османа уже в первые десятилетия своего существования зарекомендовал себя как наиболее активная политическая сила: сюда, на крайний запад мусульманского мира, стекались мигранты из разоренных монголами земель, готовые стать газа – защитниками веры. Победа под Коюнхисаром (1302) отдала Осману Вифинию, после чего его гази вышли к Эгейскому, Мраморному и Черному морям и отрезали Византию от Анатолии, обеспечив контроль над сухопутными контактами тюркских эмиратов и христианского Запада.

Сын Османа Орхан I Гази (Победоносный) (1288–1359) перенес резиденцию в завоеванную в 1324 г. Бурсу (византийскую Прусу), в 1345 г. подчинил своего южного соседа – бейлик Кареси – и получил выход к Дарданеллам. При Орхане Османский бейлик шагнул в географическую Европу, что предопределило направление дальнейших завоеваний. В течение почти тридцатилетнего правления следующего султана – Мурада I Худавендигара (1360–1389) – Византия, Сербия и Болгария фактически превратились в вассалов Дома Османа, а османская столица в 1365 г. переместилась во фракийский Адрианополь (Эдирне), поближе к основным театрам военных действий; в то же время нанесенное Караману поражение при Конье (1386) расширило азиатские владения Османов до Токата. Всего нескольких десятилетий хватило для превращения маленького удела на северо-западе Анатолии в могущественную державу в двух частях света.

Первые правители Османского государства вряд ли уделяли специальное внимание архитектурному госзаказу; однако успех газавата должен был найти отражение в появлении мечетей на завоеванных землях, и если первоначально мусульман вполне устраивала экспроприация церквей и переориентация их внутреннего пространства (так, например, произошло с храмом Св. Софии в Никее), то уже в 1330-1340-е гг. при Орхане появляются специально построенные небольшие купольные здания, вполне достаточные для функционирования в качестве квартальных мечетей.

Необходимо отметить, что в становлении раннеосманской архитектуры сыграл свою роль «византийский фактор», что, впрочем, являлось лишь очередным обращением «мира ислама» к культурному наследию Византии14. Очень быстро – уже к 1330-м гг., – появился ряд новшеств, отличающих османские постройки от зданий соседних бейликов, более зависимых от «сельджукского наследия». На первый взгляд объяснить новации достаточно просто, если учесть доставшееся Османам византийское наследие, – причем речь должна идти не о программном воспроизведении образцов «высокого искусства», а лишь о привлечении местных мастеров (иногда документально засвидетельствованном) для возведения необходимых памятников. В англоязычной литературе даже существует контаминационный термин byzlamic (Byzantium + Islamic), используемый для характеристики раннеосманских зданий15. Однако оправдать особенности раннеосманской архитектуры только византийским влиянием или же обогащение им же «сельджукского наследия» затруднительно: так, Р. Остерхут, неоднократно акцентировавший сочетание оригинальных решений и заимствований в гетерогенной раннеосманской архитектуре, говорил о «наложении» византийской и собственно османской составляющих (аналогичном слиянию элементов сельджукской и византийской административных систем в османском госаппарате). По его мнению (вероятно, излишне категоричному), в течение всего XIV в. невозможно найти ни одного «чисто османского здания», – уже просто потому, что в это время еще нет каких-либо критериев «османского здания». Применительно к ряду памятников Вифинии и Фракии вообще непонятно, являются ли эти здания перестроенными византийскими, достроенными при Османах либо же самими Османами заложенными (такова, например, мечеть Йилдырым в пригороде Эдирне). Р. Остерхут обозначил несколько различных механизмов византийско-османского архитектурного «наложения» – активное использование сполий, заимствование мусульманскими мастерами характерной византийской «полосатой кладки», работа одних и тех же артелей на строительстве церквей и мечетей, программное цитирование знаковых образцов; но в любом случае речь должна идти о весьма быстром интегрировании и византийской архитектурной практики, и ее носителей в османскую культуру16.

Показательно, что еще до появления в Изнике первой османской мечети (таковой считается Хаджи Озбек-джами)