Всадник на рыжем коне (Всадник Апокалипсиса - 2) - Василий Горъ

через полчаса вломился в столовую, в которой оказалось на удивление малолюдно, прямо с порога помахал ручкой тем немногим инструкторам, которые еще питались, и ломанулся к своему столу.

Сев, заказал тарелку борща, две порции пюре с котлетами, три куска белого хлеба, масло, упаковку вишневого сока и, конечно же, стакан витаминизированного коктейля, состав которого местные эскулапы подобрали специально для меня.

Пока ждал доставки, ответил на добрую сотню вопросов по военной топографии, РХБ-защите и военно-медицинской подготовке, а потом ушел в воспоминания о последнем разговоре с Главным Военным прокурором, в котором Валентин Федорович по-отечески пожурил меня за утаивание информации о наличии записи «общения» с Татьяной Разумовской.

Чисто теоретически все, что он мне тогда говорил, звучало правильнее некуда. Однако на уровне ощущений от его монолога слегка подташнивало: человек, который на заре своей карьеры принял Присягу прокурора, а значит, клятвенно обещал соблюдать законы, активно защищать интересы каждой отдельно взятой личности, общества и государства, соблюдать объективность при решении судеб людей, быть образцом неподкупности, моральной чистоты и так далее, был озабочен размером своей доли в доходах от ставок на моих будущих боях!!! Нет, ни о чем подобном в открытую, конечно же, не говорилось. Однако, чем дольше он ездил мне по ушам, тем четче я понимал, что основной причиной его недовольства является недостаточная «толщина» крючка, на который удалось меня подцепить!

Естественно, высказывать «спасителю» свои мысли по поводу крючков я даже не пытался — вежливо улыбался, несколько раз «искренне» благодарил за неоценимую помощь и обещал не разочаровывать. В смысле, тогда, когда вернусь в октагон и продолжу побеждать. Но параллельно сравнивал Прохорова с Гориным. И далеко не в пользу первого. Ведь Прохоров жаждал грести под себя. То есть, Брать. По возможности, в одно рыло. А Алексей Алексеевич еще и отдавал. В частности, решив защитить меня от уголовного преследования, подставился по полной программе, по сути, признав, что ВИП-номера его клуба оборудованы камерами скрытого наблюдения! И пусть де-юре все выглядело благообразнее некуда — влюбленная девчонка, ревность, китайские армейские микродроны и все такое — но кое-какие особенности съемки однозначно свидетельствовали о том, что запись была сделана со стационарной точки. А это не могло не сказаться на отношении с деловыми партнерами и последующих доходах. Хотя бы потому, что безопасностью персон, останавливающихся в подобных номерах, занимались высококлассные профи…

Несмотря на некоторую отстраненность от происходящего в столовой, появление правой руки главного особиста я срисовал вовремя. И продолжил расслабляться, так как прекрасно понимал, что неожиданный демарш рядовых «Яровитов» не обойдется без последствий. А еще не забывал слова Варнака, сказанные им перед самой посадкой в самолет:

«Имей в виду, что контрики имеют доступ к данным, снимаемым с наших тушек медблоками „Атак“. И не стесняются использовать эти потоки в качестве исходников для программ типа полиграфов. Так что хорошенечко обдумай, что и, главное, как ты будешь говорить…»

Как я и предполагал, ломиться ко мне по прямой Скворец — которого за глаза насмешливо называли Дятлом — не захотел, поэтому сделал вид, что заявился пообедать с Акацией, на редкость грудастой преподавательницей фарси, за которой безуспешно ухлестывала добрая половина записных ловеласов «Яровита». Столик, за которым питались преподаватели языков, располагался у противоположной стены помещения и практически за моей спиной, так что следующие минут десять «птицу» было не видать и не слыхать. Тем не менее, при его неожиданном появлении в поле зрения я даже не дернулся — закончил мазать маслом третий кусок хлеба и жестом предложил незваному гостю присаживаться на любое из трех свободных мест.

— Смотрю, ты сегодня не в духе? — поинтересовался он, усевшись напротив и привычно положив руки на стол так, чтобы видеть экран «Амика».

— Наоборот, доволен до невозможности! — устало улыбнулся я. — Просто бросил самый тяжелый борцовский манекен почти четыреста раз и еще не оклемался.

Тут Дятел, конечно же, восхитился. И признался, что в борьбе полный ноль, хотя в далеком детстве полтора месяца ходил на дзюдо. На логичный вопрос «Почему бы не заняться этим делом сейчас?» ответил шуткой, заявив, что вторым Чубаровым стать уже не сможет, а на меньшее не согласен. Потом сообщил, что является ярым фанатом смешанных единоборств, некоторое время сотрясал воздух пересказом самых запомнившихся моментов последних чемпионских боев «Овердрайва», после чего плавно переключился на тему моего конфликта с Мораной. И, вероятнее всего, планировал использовать эту тему для того, чтобы выяснить границы того, что я знаю о той части теневого бизнеса Паши-Пулемета, информация о которой закрыта грифами типа «ДСП ». Но быстро обломался — выслушав первый же вопрос, я откинулся на спинку стула и поморщился:

— Может, сделаем паузу эдак до вечера, чтобы ты смог добиться соответствующего доступа и как следует проштудировать мое досье?

— Не понял? — нахмурился Дятел.

Да, с ним можно было играть до потери пульса. Но принцип «Не переигрывай», взятый на вооружение в не такой уж и далекой юности, вынудил ограничиться сокрушенным вздохом:

— Открою страшную тайну — мои покойные родители служили в одном и том же спецподразделении. Только отец, скажем так, бегал по полям и лесам, а мама преподавала. В том числе такую хитрую дисциплину, как поведение в плену и противодействие как конвенциональным, так и экстремальным способам ведения допросов. Мне эти лекции, к сожалению, не читали. Зато вбивали в подсознание азы правильной реакции на те или иные заходы. На практике. И начали в тот день, когда я первый раз попробовал соврать. В общем, то, что ты только что исполнил, выглядит несерьезно. Кстати, коситься на экран «Амика» я бы тоже не советовал: настрой основные варианты оповещения используемой программы на разные типы вибрации, и будет тебе счастье. Ну, и последнее: со мной, детдомовцем, лучше не терять лица — вторые шансы я не даю.

Весь этот монолог контрик слушал с неослабевающим вниманием, а затем сделал очень неплохой ход — поднял руки в знак того, что сдается, и виновато улыбнулся:

— Признаю, прокололся — повелся на твою молодость и все такое. Но раз ты помог мне прозреть и не послал куда подальше, буду задавать вопросы в лоб. Не возражаешь?

Я отрицательно помотал головой:

— Оповещение об общем сборе было подписано Катаром; народ все еще не освободился; ты нарисовался тут не просто так. Ну, и смысл строить из себя партизана?

— Логично… — хмыкнул он, прищурился и по-птичьи склонил голову к левому плечу: — Как я понимаю, ты, как минимум, догадываешься, какого типа программу я пытался использовать…

— Угу. А еще владею методикой ее обмана. Поэтому при необходимости смог бы качественно пудрить тебе мозги. Если не веришь — посмотри на экран и оцени мою искренность. Готов? Мне тридцать восемь лет. Я девушка. Живу шестую жизнь, две из которых была самкой бегемота. В правом нагрудном кармане ношу пятикилограммовый пакет с героином, а в левом — двухпудовую гирю. А по ночам, когда не спится, телепортируюсь вместе с кроватью и душевой кабинкой в особняк Аманды Ларе, перекидываюсь в волколака-самца и занимаюсь любовью по шесть часов подряд…

— Все-все-все, хватит, я оценил — и «искренность», и полет фантазии, и вкус! — хохотнул Скворец, долил сока в мой бокал, а остатки нахально выпил прямо из упаковки! Потом закинул руки за голову, покачался на задних ножках стула и посерьезнел: — Скажи, пожалуйста, ты связывался с Татьяной Голиковой вчера или сегодня?

— Отличный вопрос! — искренне обрадовался я и позволил себе как следует завестись: — Как известно, боевая эффективность любого отдельно взятого бойца напрямую зависит от эмоционального состояния, и психологи «Яровита» по определению не могут этого не знать. Однако на мое эмоциональное состояние вышестоящему начальству подразделения почему-то плевать с высокой горки: два с половиной месяца назад я потерял четырех очень близких подруг, до сих пор не могу смириться с этой потерей, а связываться с единственной, оставшейся в живых, мне до сих пор запрещено! Логики такого отношения я не понимаю и, с вероятностью в сто процентов, уже не пойму. Тем не менее, к режиму сохранения секретности отношусь более чем серьезно. Поэтому до отлета в Москву дисциплинированно ограничивался еженедельными рапортами на имя Валета, которые отправлял на его личный адрес со своего «Амика». Засветив свое личико перед толпой журналистов, я обратился с аналогичной просьбой к Варнаку. И предложил несколько предельно прозрачных вариантов отправки сообщений моей единственной близкой подруге. Однако разрешения не получил. Поэтому во время банкета совершенно открыто попросил Алексея Горина передать