Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах - Аррабаль Фернандо

XXXIII

Врачи, все равно что пикадоры, – чертовские смертикулы, это знают все, даже полиция, тоже ведь не дура погулять... но склонять их правительственно и нетленно к переквалификации в тюремщиков, как рыб в воде, – от этого краснела даже кожа барабана; однако же насильственной госпитализацией больных столпотворительньные больничные власти уже добились того, что медицина сделала большой шаг в сторону казенного дома, ставший поистине гигантским прогрессом для Человечества, как провозгласил знаменитый республиканский космонавт, ступивший на Луну и наступивший в бульдожье дерьмо.

Готовый скорее умереть, чем лишиться жизни, я телефонно прокричал министру юстиции как рыцарь Байяр при Вальми{29}: «Они не пройдут!» Стать стражем тюрьмы мне улыбалось не больше, чем песочным человеком!

Министр, удрученный яблоком раздора, пожелал узнать навскидку, какой выход из положения вижу я. С бесконечным уважением наперекосяк я предложил ему обиняками, ретроактивно и вплоть до сегодняшнего дня переименовать Елисейские Поля в проспект Сесилии, листвы моей расцветающей.

Правительство, сообщил мне министр, готово потакать моим «прихотям» и дать мне зеленую улицу при одном-единственном условии: если я посажу Тео под замок. Но на кой мне зеленая улица и даже ажурные тротуары, если Тео давал мне возможность легко перепрыгивать с континента на континент своими сочинениями для Эдуардовых деток!

Тео (я чуть было не написал «мой возлюбленный и прельстительный Тео», но не хочу тратить лишних слов, когда речь идет о создании столь же исключительном, сколь и ослепительном, заслуживающем самых пагубных панегириков, даже сыгранных на губной гармонике), итак, Тео родился на свет в своем родном городе спустя неделю после дня своего рождения. Из чистой скромности он избрал несовершеннолетнее детство, проявив тем самым незаурядную терпимость в вертограде моего дяди.

Я допускаю (ибо, к вопросу о беспринципности, мне тоже было не занимать терпимости), что любовные связи Тео всегда заканчивались трагически... но единственно потому (об этом стоило бы трубить на крышах, чтобы заткнуть пробкой рты злопыхателям), что венчались они смертоубийством. Все эти печальные события свидетельствуют о том, как мало везения было отпущено Тео и как мало успеха он имел у приверженной традициям публики.

XXXIV

Многие мои проворные и божественные читатели писали мне, дабы я держал их меж волком и собакой в курсе патологической и дантовской жизни больных Корпуса Неизлечимых... иными словами, они хотели знать, какой болезнью страдали мои неизлечимые после фазы врачебной тайны.

Мои самые горячие сторонники среди жаждущих и импульсивных читателей желали также прояснить причины ужаса, который внушала эта болезнь всем за стенами Корпуса. Я не спешил с ответом, памятуя, что рукопись моя – роман, а не трагедия отверстой могилы, как еще думали те, кто ожидал поднятия занавеса.

Вопрос: Сколько больных в день поступает в Корпус?

Ответ: Ни много, ни мало, равно числу ежедневно умирающих. Такая всепоглощающая стабильность наглядно показывает, без необходимости совать свой нос в чужие дела, что даже среди самых благонадежных приказывают долго жить лишь те, что жить больше не могут.

Вопрос: Знают ли сами неизлечимые, что они обречены и срок их исчисляется максимум двумя годами?

Ответ: У нас в Корпусе я никогда никого не обязывал подчиняться каким бы то ни было срокам.

Вопрос: Иначе говоря, знает ли больной, войдя в пределы крепостной стены и став пациентом Корпуса Неизлечимых, что жить ему осталось не больше двух лет?

Ответ: Как доктор пуленепробиваемых наук, я должен сказать, что продолжительность жизни и процент смертности не были бы подвержены колебаниям, если бы больные не входили в Корпус через дверь в крепостной стене, а поступали в наш центр кенгуриным прыжком через колючую проволоку.

Вопрос: Ясно выражаясь, знают ли ваши больные, что…?

Ответ (недосказанный заочно, а это не фунт изюму): Разумеется, они знают, что я – автор этого романа, так как то был исключительно урожайный год на портпледы, благодаря озоновому слою над Монмартром.

Вопрос: Получают ли они ежедневно лекарства и питание, необходимые для бесперебойного функционирования Корпуса?

Ответ: Мы так и не получили, несмотря на неоднократные жалобы, арахисовое масло для смягчения простыней.

XXXV

Комиссар, краснобай почище золотого тельца, позвонил мне снова, чтобы «уведомить» о числе убийств, совершенных Тео, как будто я сам этого не знал gratis pro Deo.{30} Сдерживая бешенство и не открывая шлюзов в бедламе, я спросил, по какой причине правительству, которому он служит не в службу, а в дружбу, непременно понадобилось поместить горы в самые возвышенные места страны, упразднив в этих областях морское судоходство. Не удовлетворив ответом мои сетования, комиссар запутался в пагубных и дурного вкуса подсчетах преступлений, которые Тео якобы совершил с отменным аппетитом. В порыве откровенности я посоветовал ему обратиться к психиатру, покуда не упущено время; за умеренную плату я готов был подвергнуть психоанализу его желчный пузырь в скрипичном ключе, а в качестве контрмеры остричь ему пораженные кариесом ногти. Не признавая своего поражения, комиссар, поскольку его саперная команда побраталась со Старой Андоррой, отвечал мне в таком тоне, что я не на шутку испугался, как бы он не пожаловал мне улицу или какую-нибудь Нобелевскую премию... это мне-то, когда я в то утро даже не погладил брюки!

Не пробуя меня умаслить, как это делал простой министр юстиции при исполнении, комиссар попытался пригрозить мне колотушкой Арлекина. Нашел к кому обращаться! Я был сыт по горло макароническими стихами, чтобы получать вдобавок заслуженные угрозы! Все это было так номинально и желудочно, что я едва не объявил сидячую забастовку и не бросил свой роман кверху брюхом, дабы весь мир узнал, на что способна полиция в нашей стране честных, как пауки в банке, граждан, которые платят налоги через пень колоду, а иные ломаного гроша в казну не вносят, как я сам, чем и горжусь.

Черт побери всех полицейских на свете! Да обрушатся на них и на их головы шляпные болванки и высоковольтные электрические овощерезки! Аминь!

Комиссар поведал мне, что в близоруких глазах правосудия, которое вообще слепо по направлению к Свану, я являюсь пособником убийств, совершенных Тео. Вот как устроен мир! Мы добились фантастических успехов в производстве лунных затмений, а полиция между тем еще пребывает на пещерном уровне. Автоматически и не переключая скорости, меня посчитали пособником множества преступлений, и все потому, что... Я был на два пальца от нервной депрессии и добавил наперекор комиссару от всего своего царственного зада и с полным на то основанием: «Ну что ж! Приходите и арестуйте меня, раз вы такой удалец». Шантажист!