Последний трюк каскадера - Буало-Нарсежак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возьмите стул и не волнуйтесь, — сказал я. Он неловко сел, я же продолжал:
— В моем ремесле риск — дело каждодневное. Ноги я мог бы потерять уже не один раз.
— Да что вы говорите? — спросил он с какой-то боязливой надеждой, словно я только что отпустил ему немыслимые грехи.
— Делая в прошлый раз сальто мортале, я едва не разбился насмерть. Пролетел восемьдесят метров над автострадой.
Я лгал, плел всякую всячину, лишь бы посмотреть, как он бледнеет. Едва заметная жилка билась в углу рта. Он был одним из тех молодых людей, выросших в одиночестве, которых мучают кошмары собственного воображения. Коль скоро они во власти таких мук, им требуется мучитель. В мгновение ока я понял, что околдовал его.
— Вы никогда не занимались спортом? — спросил я. — Я не имею в виду теннис или что-то вроде того. Я говорю о боевых видах спорта, например, о дзюдо или боксе.
— Нет, — пролепетал он. — Нет… Мама не…
— Вы единственный сын? И не женаты?
— То есть…
— Ну, это ваше право. Впрочем, как и право на защищенную жизнь. Не у всех одинаковые шансы. Несколько минут назад, когда вы так мило предложили мне прогулку по парку, я вас грубо оборвал… Но если бы… Словом, я был не прав. Вас я принимаю, вас, но не вашего дядю. Он был взволнован, бедняга. С признательностью пожал мою руку.
— Я был в ужасе, — начал он. — Но мадам… мадемуазель…
— Иза. Зовите ее просто Иза. Я разрешаю. Он ерзал, смущаясь все больше и больше.
— А она не будет против, если…
— Если вы уделите мне внимание? Разумеется, нет. Более того, она будет в восторге. У нее так много дел… Приходите, когда вам захочется.
В тот вечер я словно стал различать дорожку, по которой мне следовало идти, и впервые не принял снотворного.
— Как самочувствие с утра? — спросил Дре.
— Право, кроме вас, здесь никто не показывался, — заметил Ришар.
— Я бы охотно не ездил, — продолжал комиссар. — Но «королева-мать» не дает нам покоя, а так как у нее солидные покровители, полагается угождать. Она вбила себе в голову, что ее брата убили… Что прикажете делать?.. Глупо, но я продолжаю следствие. То есть делаю вид.
— И мы по-прежнему относимся к тем, на кого в первую очередь падает ее подозрение?
— Нет. Или, точнее, теперь она подозревает всех на свете и хочет нанять ночных сторожей с полицейскими собаками. Я ее выслушиваю, успокаиваю, так как она уверена, что ее собственная жизнь в опасности. Затем, как видите, забегаю сюда перевести дух. Дре закурил сигарету, сплюнул табачную крошку.
— Заметьте, — продолжал он, — то, что она рассказывает, не так уж глупо. Да я и сам в какой-то момент додумал, не приходил ли кто посторонний… В таком случае, число гипотез разрастается неимоверно. Но факты — упрямая вещь. Он хитро улыбался. Ришар тоже улыбался.
— Если бы я только знал, зачем ему понадобилось переделывать завещание! — размышлял комиссар вслух.
— О да! — подхватывал Ришар, включаясь в игру.
— Ну, конечно, вам это неизвестно.
— Я уже вам ответил.
— А, в самом деле. Я переливаю из пустого в порожнее. Кстати, как-то вечером я пересмотрел один из ваших фильмов. О нападении на центральный банк, помните?
— Ну как же!"Тайна камеры сейфов». Не бог весть какой шедевр. Но сама по себе идея довольно хитроумная.
— Кто в таких случаях ставит трюки?
— Как когда. Здесь сценарист задумал, что мне следовало использовать тросы грузового лифта. Но сам я предусмотрел каждое движение, каждую мелочь.
— В общем, всю операцию в деталях.
— Совершенно верно. Если хоть одну мелочь упустишь, пусть самую ничтожную, будьте уверены: сломаешь себе шею.
Поэтому я привык все отрабатывать на макете. Даже для того, чтобы совершить обыкновенный прыжок, я рассчитываю траекторию… учитывается все: вес, скорость, угол, даже ветер.
— Черт возьми! К счастью для нас, с точки зрения закона вы безупречны. Иначе… Комиссар вставал, прогуливался по комнате.
— Каковы ваши отношения с Шамбоном? Корректные?
— Почему вы хотите, чтобы они были плохими?
— Кто вас знает! Теперь, когда его дядя умер, присутствие молодой вдовы под одной крышей…
— Вы ведь не из тех, кто собирает сплетни, комиссар.
— Между нами, — настаивает Дре, — госпожа Фроман в самом деле убита горем?
— Признайтесь, на что вы намекаете.
— Какой вы прыткий! Прежде чем намекать, надобно думать о чем-то определенном. До свидания, господин Монтано.
— Я провожу вас.
Ришар делает на костылях несколько шагов вслед за комиссаром, смотрит, как тот удаляется.
— Ищи; ищи, ищейка, — шепчет он. — Тебе еще долго придется покрутиться. ***
Фроман был в отъезде, когда санитарная машина привезла меня из клиники в замок. Моим размещением занялся Шамбон. Он предложил нам посмотреть несколько комнат на выбор.
Возможно, Изе хотелось, чтобы я был поближе к ней, но я выбрал эту комнату на отшибе. Я хотел показать всем, что мое присутствие в Ля Кодиньер будет насколько возможно незаметным. Шамбон сказал, что в моем распоряжении телефон и я могу звонить прямо в город. Я был столь же независим, как клиент роскошного отеля. Вплоть до коляски! А я уже научился ловко управлять ею, на руках пересаживаться с кровати на сиденье и наоборот. Мне еще требовалась помощь, чтобы надеть брюки, но я делал такие успехи, наловчился так быстро цепляться, виснуть, протаскивать и проталкивать самого себя, что приобрел прямо-таки проворность обезьяны в клетке.
— Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь! — сказал Шамбон. — Дядя повторяет, что вы у себя дома.
Глупости, само собой. Я находился в покоях своего палача. Поляна, расстилавшаяся перед моими окнами на фоне Луары и открывавшая обширное пастельных тонов пространство, была его поляной; все принадлежало ему — и бабочки, и птицы, и облака, и небо, поднимавшееся над холмами. Моему взору открывалась картина, воплощавшая радость жизни и движения.
У меня было привилегированное кресло на авансцене, дабы созерцать, как течет жизнь. Благодарю вас, месье Фроман. Когда Иза убрала мою комнату по своему вкусу, я удержал ее.
— Постой минутку, Иза.
С чего начать? Я тщательно подготовил маленький доклад, и вдруг грудь мою пронзила дикая боль.
— Ты подумала о нашем положении?
— Да.
— Тебе известно, почему он меня здесь оставил?
— Да. Из-за меня.
— Как ты думаешь, сколько времени он будет влюблен в тебя? Ведь речь идет именно об этом.
— Да. Нас сближало слишком многое — риск. Не было нужды много говорить.
— Я не уступлю, — сказала она.
— Само собой. Она замолчала, покусывая кончик пальца.
— Ты хочешь, чтобы я вышла за него? — выговорила она наконец.
— Да. Я хочу, чтобы ты вышла за него. Она склонила голову и тихо продолжила:
— Ты понимаешь, что делаешь?
— Разумеется. Хочу обеспечить тебя.
— И когда это произойдет? Она смотрела на меня пристально и тревожно.
— Замужество — это ведь только начало, — прошептала она.
— Я права?
Я поцеловал ей руку.
— Доверься мне. Прежде всего обеспеченность. Мы не должны оставаться здесь на положении жильцов. А потом… потом я тебе объясню.
— Объясни сейчас же.
— Замужество — дело хрупкое.
— Развод?
— Почему бы нет? Не зря придумано.
— И ты полагаешь, что такой человек, как он, допустит, чтобы им манипулировали? Ты что-то от меня скрываешь.
— Нет, Изочка. Уверяю тебя. Я не более тебя знаю, чем все это кончится. Но мы его перехитрим. Положись на меня.
Оставалось только предоставить событиям идти своим чередом. Иза занималась Фроманом. Я надумал приручить Шамбона. Нетрудно было заметить, что Иза нравилась ему. Если бы только мне удалось натравить племянника на дядю!…
С одной стороны — старуха, с другой — Фроман, а посредине Шамбон, бедняга, этакий трусливый девственник, занимавший в цементной промышленности второстепенный, как я потом узнал, пост. Этот тип был мало на что способен и привык покоряться. Но ведь бараны, если их довести до бешенства, становятся опасными. Оставалось довести его до бешенства.
Я взялся за это без промедления. Он стал бегать ко мне, едва выдавалась свободная минута.
— Я забираю вас, — предлагал он. — Прогуляемся по парку, вам нужно подышать. Давайте. Ну, сделайте усилие.
Он осторожно толкал коляску к ближайшим деревьям. Там, на площадке, стояла скамья, откуда можно было созерцать сверкающую гладь реки, терявшейся в голубых далях. Мне казалось, я открываю сказочный край из-за плеча Моны Лизы.
— Вам удобно? Не холодно? Шамбон воображал, что у меня мерзнут ноги.
— Видишь ли. Марсель, — начинал я.
Это произошло, как нечто само собой разумеющееся с первого дня моего переселения в замок.
— Видишь ли, Марсель…
Он был взволнован как мальчишка, которому поставили хорошую оценку. Я же продолжал разговор, вдаваясь в более или менее вымышленные воспоминания, рассказывая о себе с видом спортсмена, которому особенно приятно наконец найти собеседника, компетентность которого он ценит.