Оранжевое небо - Светлана Новикова

Все как будто складывалось хорошо, только вот стали бабы примечать, что как-то отяжелели они. Бывало, полные ведра на коромысле шутя таскали, а тут полста шагов не сделают - одышка берет. Думали: ну совсем разленились они от хорошей жизни, видать, не для них такое баловство. Потом испугались, уж не напала ли на них какая хворь, потому что стали они сильно пухнуть животами. До больницы было далеко, лошади не допросишься, решили обождать, может, так все пройдет, само собой. Однако ж ничего не прошло, а наоборот, и вот по прошествии положенного срока разродились бабы в один день младенцами кто женского, кто мужского пола. Небывалое это событие не вызвало в округе никакого удивления, а одно лишь зубоскальство и непристойность. Да и действительно, само по себе то, что бабы деток нарожали, к чудесам никак не отнесешь. Но тут выяснилось то самое обстоятельство, которое подтвердило, что бабы вовсе не виноваты и что без чуда тут все-таки не обошлось. Иначе чем можно было объяснить тот казус, что рожденные младенцы оказались все поголовно рыжими? Поверить в то, что пришелец, угощавший бесплатно апельсинами, управился один с целой оравой баб, истосковавшихся по мужикам до озверения, нет, поверить в такое чудо может разве что несмышленое дитя. Вот и выходит, что появление рыжих младенцев ни с чем иным нельзя связать, как только с тем, что поели бабы диковинных фруктов, ни на что здешнее не похожих. Когда же через много лет стали возить из города такие же колобки, купленные за деньги, те бабы долго не решались их есть, боясь подвоха. Но все кругом ели колобки, будто картошку, и никакого ни чуда, ни худа ни с кем не случилось. Тогда решили они, что в тот раз либо с голодухи их так разобрало, либо пришелец подсунул чего в свои колобки, а может, и вообще они были не такие, как купленные, а только с виду похожие.

Одним словом, больше таких чудес не повторялось в той округе. Ну, а что касается всего остального, то кое-что вполне удивительное там иногда происходило. Взять хотя бы перерождение культурных злаков в сорные или, скажем, выявление вредности и антинаучности травопольной системы земледелия с ее догматической переоценкой накопления гумуса. Про всё это разъяснил народу с правительственной трибуны сам академик Трофим Денисович Лысенко. Под бурные аплодисменты общественности.

Но об этом мы потолкуем с вами в другой раз. А чтобы вы не сочли, что я болтун и все это происшествие выдумал, я вас обязательно свожу в ту деревню. Она так и называется Рыжухино. Ежели вы насчет баб опасаетесь, которые меня за мою доброту едва не растерзали, так это напрасно. Они с той поры сильно переменились. К ним теперь из города ездят в помощь, и студентов присылают, а в сильно урожайные годы даже солдат подбрасывают на уборку. Так что ничего... Как меня зовут? Забыли, значит. Конечно, ведь это когда было! Не вспоминайте, я и так утомил вас, вам сейчас обязательно надо поспать.

Да, да, мне надо поспать... я устал... я очень устал... Но что это там к стене прилипло? Рубль! Чудной какой! Такие уже давно вышли из употребления.

- Откуда у тебя рубль взялся?

- Дяденька один дал.

- Какой еще дяденька?

- Мы с Колькой гуляли на пустыре...

- Там, где вечно пьяные валяются? Вот что, Егор, возьми этот рубль и унеси из дома, чтобы им тут и не пахло. Отдай хоть нищему.

Вечером он пошел на пустырь и бросил там рубль. А уж Колька его потом ругал!

- Дурак! Лучше бы мне отдал.

Колька дядивасин рубль и домой не носил, а сразу все потратил на мороженое и газировку. Он вообще насчет взрослых всегда хорошо соображал. И его учил.

- Никогда с ними не связывайся. Им все равно ничего не докажешь. Хоть лопни. Ты им свое - они тебе свое.

Перед Новым годом он окончательно убедился, что Колька был прав. Они готовили поздравительные открытки, и он сам вызвался к доске. Он знал, как надо правильно писать, потому что у бабули Антоси хранилось много таких открыток. Он взял мел и написал крупно и красиво: "Съ Новымъ Годомъ!" В классе стало тихо, все молча смотрели на доску и на него, оторопев от восхищения и зависти. Никто ведь не знал, что поздравления пишутся с твердым знаком. И тут... Как она кричала, все даже перепугались. "Сейчас же сотри это безобразие! Кто научил тебя царской грамоте? Позор! Советская власть давно отменила твердый знак! А ты... Партия борется с вредителями, которые хотят вернуть старые порядки и отнять у детей счастливое детство, а ты им помогаешь! Ухватова, я сейчас напишу записку его бабушке, а ты отнесешь."

- Ты не реви, - утешал его Колька. - Ты ей лучше отомсти. И этой ябеде Ухватовой. Я знаешь что придумал? Только ты смотри - не проболтайся. Я решил нашу школу поджечь. Чтоб ее больше не было. Поможешь мне?

- Спрашиваешь!

Но пока школа стояла, надо было туда ходить, хотя ему стало совсем не до учения. Он днями и ночами думал об одном: как отомстить учительнице. Он специально перелистывал бабулины книги, отыскивая для нее мучения пострашнее. Особенно нравилась ему картинка, где тетенька с выпученными глазами судорожно цеплялась за лестницу, чтобы не свалиться в разинутую пасть огнедышащего чудовища, а лохматый черт, ухмыляясь, стягивал ее вниз. И пальцы у тетеньки уже разжались бессильно, и казнь ее была неминуема. "Вот бы ее так, а не эту тетеньку", - мечтал он. А пока - отлупил Ухватову и при всех запустил в нее чернильницу. Маму вызвали к директору, а родители Ухватовой потребовали, чтобы его исключили из школы. Пришлось вмешаться бабуле...

- Ты должен вмешаться, Егор. Так дальше продолжаться не может. Лесик сам не свой. Этот хулиган совсем обнаглел. Вчера он...

Вмешаться? Во что? Ах да... Когда-то он ненавидел ябеду

Ухватову и лупил ее при каждом удобном случае. А теперь вот Лесик, его сын...

- Лесик, за что ты вчера на него нажаловался?

- Он выбросил мой портфель из окна.

- Но почему ты не наподдал ему?

- Он сильнее меня.

- Откуда ты это взял? Ты же ни разу с ним не подрался. Только все жалуешься. Попробуй, дай ему разок как следует, не бойся!

Попробовал. Пришел с носом, разбитым в кровь. Плакал.

- Не буду я драться! Не буду! Не умею я! Не хочу! Не заставляйте меня! Я лучше в школу ходить не буду!

Пришлось вмешаться. Много слов не понадобилось. Он еще не забыл, как говорят с задирами. Мальчишка отстал от Лесика. Не бил больше, не дразнил, но как-то обидно с тех пор вовсе не замечал.

Вообще дети не любили их Лесика. Взрослые любили, хвалили, он умел им нравиться. А дети были к нему равнодушны.

Как же так получилось? Вот Наташка совсем другая. Росли они вместе, а выросли разные. На Лесика никогда не надо было кричать. Он всегда слушался с первого раза. Его хвалили за послушание, и он тихо радовался. Когда бывали гости, он не шумел, не лез к ним, не привлекал к себе внимания, сидел чинно и ждал, когда его попросят рассказать стишок или спеть, и тогда вежливо спрашивал: "Как спеть - по-детскому или по-оперному?" И пел чистым, звонким голосом, старательно снижая его на низких нотах: "Кабы мне дождаться чести, на Путивле князем сести, я бы знал, как жить..." Гости умиленно слушали, бурно выражали восторги, а сердца родителей таяли от счастья.