Газета Завтра 350 (33 2000) - Газета Завтра Газета

Гражданская панихида проходила в самом кремле, в зале городской филармонии, траурно украшенном и уставленном большими красивыми венками. Увы, губернатор Прусак, который, несмотря ни на какие трения с покойным при жизни, должен был прийти и поклониться праху почетного гражданина Новгорода, праху одного из лучших писателей конца ХХ века, праху пламенного патриота своей великой Родины, прислал какого-то из своих заместителей, тем самым подчеркнув, что эти похороны для него — второразрядные. Что поделать, власти всегда так относились к одному из лучших сынов России. Трижды Союз писателей выдвигал Дмитрия Михайловича на Государственную премию, и трижды Балашову было в ней отказано. И когда его не стало, почему весть о его смерти обошла всю страну? Вовсе не потому, что руководители наших телеканалов читали Балашова и ценили его, а лишь из-за того, что по одной из первых версий убийство совершил сын, а это уже остренькое. Помню, как в день после гибели представители различных СМИ названивали в Союз писателей и назойливо задавали одни и те же вопросы: "А Балашов дрался со своим сыном? А Балашов сильно пил? А он был скандальный в жизни? А у него много было богатства?" И лишь напоследок осведомлялись: "А он что, собственно, написал?"

В последний раз я виделся с Дмитрием Михайловичем ранней весной. Накануне я подарил ему свой роман об Иване Третьем "Державный", и мне страшно хотелось узнать, каково его мнение, ведь я ступил туда, где последние десятилетия обрабатывал ниву он. Дмитрий Михайлович извинился и сказал, что не успел прочесть, поскольку очень много было работы и приходилось читать лишь то, что нужно для очередного произведения. Он обещал, что к следующей нашей встрече обязательно прочтет и выскажет свое мнение и свои замечания. Выступая на панихиде, я под конец рассказал об этом и с горечью добавил: "Теперь мне уже не суждено услышать его мнения".

Из филармонии гроб перевезли в храм на другой берег Волхова. Высшие церковные чины Новгорода, увы, тоже не почтили своим присутствием скорбную церемонию. Отпевание проходило скромно. Зато как много было молодежи, причем многие юноши и девушки были наряжены в русские народные костюмы, которые так любил и сам носил в повседневной жизни Дмитрий Михайлович. После отпевания ко мне вдруг подошла вдова, Ольга Николаевна, и я был потрясен и сильно растроган тем, что в такую минуту она нашла силы сказать мне добрые слова: "Он прочитал…Ему понравилось…Он говорил мне, что у него есть небольшие замечания… Но я их не помню… Простите…" У меня не было слов — комок застрял в горле, и я лишь прикоснулся лбом к плечу Ольги Николаевны в знак благодарности.

Затем Дмитрия Михайловича увезли далеко, за Питер, в Зеленогорск. В последнее время Дмитрий Михайлович нескольким людям, в том числе и Ольге Николаевне, говорил, что хотел бы быть похороненным на кладбище в Зеленогорске, рядом с могилой матери. Может быть, еще и за это осерчал на него Прусак?

В последний раз глядя на это красивое русское лицо, на раны, оставленные молотком убийц, я думал: "Даже не зная, кто это такой и какой след он оставил в русской исторической романистике, как можно было вершить это убийство? Все равно, что убить Деда Мороза!"

Мы прощались с писателем, который всем нам дал завет на будущее — писать об истории и в особенности об истории России с огромной ответственностью, ценить и уважать правду исторического факта, любить наше прошлое. Дмитрий Михайлович своим творчеством навсегда поставил твердый заслон на пути исторической авантюристики, на пути неправды. Да убоится всякий пишущий на исторические сюжеты пытаться прейти поставленные Балашовым заслоны! Мир праху твоему, дорогой Дмитрий Михайлович, да упокоится душа твоя, раб Божий Димитрий, в горних селениях!

Дмитрий Балашов, Владимир Бондаренко ЕДИНЕНИЕ (Диалог на тему истории)

Владимир БОНДАРЕНКО. Дмитрий Михайлович, вам как историческому романисту тем более близок смысл изречения: "Люди уходят, остаются деяния". При жизни все мы имеем свои слабости, свои достоинства. Кто-то похуже, кто-то получше. Но проходит время, и от одного остается тлен, от другого — его дело. И остаются на века в памяти народной имена Александра Невского, Михаила Тверского, Ивана Калиты, Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Осляби и Пересвета, героев поля Куликова.

Дмитрий БАЛАШОВ. Да, при жизни нам так часто важны материальные заботы, и даже ту половинчатую мысль, что не единым хлебом жив человек, мы зачастую не приемлем или приемлем с трудом, но после смерти что же остается от нас? И чем помнятся нам минувшие столетия, ушедшие поколения? Лишь сокровища духа, деяния, созидающие народ, остаются единственной ценностью, способной избегнуть забвения. Но величие деяний в большой мере зависит от общего подъема народа, от нравственной способности понять эти деяния, пойти за ними. Еще задолго до Сергия Радонежского с пламенными речами во Владимире выступал талантливый проповедник Серапион. Но за Серапионом не было еще кому идти, а за Сергием Радонежским вставала вся нарождающаяся Московская Русь. Были и военачальники до Дмитрия Донского, не менее храбрые, умелые, не обделенные воинским даром. Не досталось схватиться с татарами Александру Невскому, не подошло время и Михаилу Тверскому. Весь XIV век можно назвать временем собирания нации, духовного взлета, пламенного натиска. И разрешился этот век в 1380 году полем Куликовым.

В.Б. Можно вспомнить слова историка В.Ключевского: "Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения". Конечно, у ордынцев на Поле Куликовом боевой дух был исключительно высок, им не впервые побеждать русских, их знаменитая конница не видела для себя противника. Но нравственные силы, собранные воедино, дающие народу чувство истины и справедливости, были неизмеримо выше у войска Дмитрия Донского. Орде надо было одержать лишь военную победу, Московской Руси надо было ощутить себя нацией, государством. Первым признаком духовного пробуждения народа от векового порабощения стала битва на реке Непрядве... И хоть немало времени еще прошло до окончательного разгрома Орды, сто лет еще предстояло ждать великого стояния на Угре, но отсчет Московской Руси начался на столь славном в истории России поле Куликовом.

Д.Б. Куликовская битва о сю пору представляется многим в основном как выдающийся пример русского военного мужества и как сражение, с которого началось освобождение Руси от татарского ига. И первое и второе верно, но, если бы дело тем исчерпывалось, Куликово поле не имело бы того значения, которое оно имело и имеет для всего нашего многонационального государства.

Ибо на Куликовом поле не бой был выигран, и не Орда поражена, на Куликовом поле из шестисотлетнего "далека" начался тот процесс, который привел к созданию величайшего, на шестую часть населенной суши, государства, строй и склад которого, пожалуй, не имел аналогий в мировой истории.

Собственно, в военном отношении сражение на Куликовом поле не являлось чем-то из ряда выходящим по событиям того времени. В сражении у Синих Вод великий князь литовский и постоянный противник московского князя Ольгерд наголову разбил татар, очистив от них Подолию вплоть до Черного моря. В другом сражении Витовта с Темир-Кутлуком — наоборот, татары одержали победу над Литвой, причем армия Витовта по численности превышала русскую армию на Куликовом поле... Так что ни по размерам сразившихся армий, ни по итогам сражения Куликово поле не было исключительным явлением для конца XIV — начала XV веков. И вот тут-то мы скажем, что значение Куликова поля безмерно больше, чем самая славная ратная победа, что не зря и не суетно Сергий Радонежский благословлял рать, двинувшуюся к Дону, одобрял князя Дмитрия и его воевод. В муках и скорби XIII—XIV столетий на развалинах угасшей Киевской державы родилось новое государство, а по сути — новый народ. И люди, вышедшие на Куликово поле, мужеством своим, превысившим смертну муку, выстояв и победив, сказали миру — "да, родилось, явилось на свет новое государство, и подвиги и слава которого — впереди". Были поражения и смуты, не всегда побеждало на полях сражений русское воинство, но вот прошло уже немало веков со дня той Куликовской битвы, и видно, как, устояв на западных границах своих, через всю Сибирь к Тихому океану шагнула Московская Русь... Почему? И почему именно туда? И что за государство воздвигли на этой огромной территории московские русичи?

В.Б. Эти вопросы вокруг поля Куликова можно продолжать и продолжать. Почему именно Москве, тихому, незаметному княжеству, суждено было стать центром нового государства, когда рядом были и Тверь, и Смоленск, и Рязань,— города, стоящие на пересечении важных торговых дорог, сыгравшие к XIV веку немалую роль в истории России, и к тому же не отказывающиеся от этой роли — быть объединителями земли Русской, а, наоборот, стремящиеся к ней? Эти княжества к тому времени достаточно осознали необходимость единой власти на Руси для противостояния татарам. Понимали, что путь европейского феодализма, когда король лишь первый среди равных, путь Новгорода и Пскова, как бы заманчив он ни был, не приведет к освобождению от ордынской зависимости. Сильной, единой, жестко управляемой Орде, но по-прежнему лишенной оседлости, а значит, крепких корней, а значит, неспособной ассимилировать в себе другие народы, значит, исторически обреченной на рассеивание, должна была противостоять такая же сильная, единая, централизованная и оседлая Русь. И такое противостояние неизбежно исторически предвещало победу Руси. Не случайно со времен Александра Невского, изнывая под тяжестью ордынской зависимости, наиболее талантливые государственные деятели нашей страны страшились более западных врагов, оттуда шла угроза растворения и гибели. Пример Даниила Галицкого, умного и сильного князя, сделавшего ставку в защите от ордынской угрозы на католический Запад и потерявшего для России на долгие годы Галицко-Волынскую Русь, был перед глазами. А его вотчина, Галицко-Волынская Русь — одно из самых сильных, богатых и могущественных русских княжеств, вплоть до ХХ века влачило жалкое существование зарубежного захолустья. Нет, не за спинами чуждых нам этнически западных стран можно было найти защиту от Орды. Надо было пройти период спокойствия, набирания сил, период дипломатии с татарами Александра Невского и Ивана Калиты, чтоб, окрепнув, собравшись с силами, выйти на поле Куликово. И для этого, видимо, исторически не годились ни Тверь, ни Смоленск, ни Ростов, ни Старица... Традиции старого государственного управления долго бы довлели над ними, будь они выбраны центром страны. Именно никому неизвестное, до поры до времени неопасное Орде Московское княжество, охотно принимающее людей и из постоянно зоримой татарами Рязани, и из уступающих все более Литве киевских земель, но организующее их по жесткому централизованному принципу единения, стало центром собирания сил. Не знающая вече Москва оказалась нужнее Руси, чем допускающий разъединение Господин Великий Новгород.