Грязные игры - Вячеслав Сухнев

- Интересно, - засмеялся в темноте Седлецкий. - Мы с тобой, две чурки нерусские, Россию выручать собираемся, если по большому счету говорить. Не всех этих, а Россию! Что же сейчас делают настоящие русские, Турсун? И те, кто себя ими считает?

- Воруют, - подумав, сказал Мирзоев. - Воруют да референдумы разводят. Значит, пока при деле.

7

"Студенты, особенно "гуманитарии", издавна привлекали к себе особое внимание советской разведки: образованная молодежь успешно пополняла ее кадры... В марте Евгений Примаков официально подтвердил, что в КГБ существовала практика вербовки студентов. (...)

- Мы сейчас работаем буквально бок о бок с ГРУ, в первую очередь в оценке обстановки и анализа информации, - не скрывает подполковник Сергей Стецун, работающий в системе зарубежной военной информации Генерального штаба. В функции этого подразделения входит и курирование ряда военных кафедр гуманитарных вузов страны, на которых изучают иностранные языки, страноведение и, естественно, зарубежные армии".

А. Корзун.

"ГРУ: мои университеты ?"

"Комсомольская правда",

1992, 22мая.

Проснулся Акопов от теплого прикосновения солнечного луча. Мир сквозь прикрытые веки показался огненным. Где-то неподалеку тихо звякала посуда и шумела вода. Потом зашипело. Повеяло горячим маслом. Акопов поневоле сглотнул - есть захотелось. Он спустил ноги с древней хлипкой кушетки и огляделся, ощущая босыми пятками холодок линолеума.

Вчера в полутьме комната показалась гораздо меньше. На самом деле она была, наверное, целым этажом дачи: по одной стене два широких окна, забранных плотной кисеей, и между ними - застекленная дверь на балкон. Бледно-розовые обои и светлый деревянный потолок лишь подчеркивали объем комнаты. А мебель подгуляла. Сразу видно - казенная, с бору по сосенке собранная. Покосившийся платяной шкаф, несколько стульев с прямыми плоскими спинками, двухтумбовый письменный стол, обтянутый зеленым сукном. Торшер под сереньким абажуром с кистями. А возле глухой стенки, у лестницы на первый этаж, тускло отсвечивал черным лаком высокий ящик пианино.

Акопов взял сложенную на стуле одежду. Потом распахнул балконную дверь. От вчерашней непогоды не осталось и следа. Солнце поднялось уже довольно высоко и припекало в затишке. Дача смотрела в старые сосны, сквозь их редкие порыжевшие кроны виднелось поле с кривой дорогой, по которой Акопов вчера добирался от станции. Часть сосняка огораживал высокий глухой забор, выкрашенный зеленым. А за ним поднималась дача из красного кирпича - с башенками, балконом на столбах и высокими закругленными окнами. У металлических ворот торчала караульная будка.

Ради этой дачи Акопов и очутился здесь, в Поваровке.

Сзади скрипнула лестница, и он оглянулся. Чуть опершись боком на перильца, на лестнице стояла молодая, нарядно одетая женщина. Во всяком случае, так Акопову показалось в первое мгновение - нарядная. А потом понял: не нарядная - красивая, потому что нарядов на ней только и было что застиранные голубые джинсы да темная клетчатая рубашка с подвернутыми рукавами.

Пушистая каштановая грива, высокий лоб и влажные зеленые глаза, припухшие скулы. Темные, вразлет брови. Соболиные, вспомнил Акопов. Круглый точеный подбородок с ямочкой, небольшой вздернутый нос с розовыми тонкими ноздрями, чуть великоватый рот.

По отдельности, может быть, это все и не соответствовало античным канонам красоты, но в совокупности создавало весьма гармоничный ряд. А джинсы с облегающей рубашкой не особенно скрывали линии тела, для которого голова была лишь достойным завершением. Стать и порода...

- Н-да, - попробовал он голос. - Здравствуйте...

- С добрым утром! Вы яичницу как любите - с колбасой или с сыром?

Голос у нее был грудной, низкий. Контральто, опять вспомнил Акопов. Ей бы в кино сниматься или на сцене петь. Они там, в Управлении, с ума посходили? С такой напарницей засветишься в первый же день. В первый час! На нее будут делать стойку все встречные мужики от семнадцати до семидесяти лет...

Женщина по-своему истолковала молчание Акопова.

- Не хотите яичницу - гренки сделаю. С тем же сыром.

- Я все ем, - наконец ответил Акопов. - И с колбасой, и с сыром. И даже с луком.

- Тогда умывайтесь - и к столу! Вы уже знаете, где ванная? Голубенькое полотенце - ваше. Зубная щетка на полочке под зеркалом.

- У меня есть, - смутился Акопов.

Он сроду никого не стеснялся, а тут, прежде чем помочиться, воду в раковине открыл до упора, для шумовой завесы. Ну не мог он нормально на унитаз сходить, когда в трех метрах, на кухне, возилась у плиты, что-то напевая, эта невозможная напарница...

Потом задумчиво оглядел в круглое настенное зеркало свою помятую со сна физиономию. Бороду поскреб. И пожалел, что по легенде нужна эта мерзкая клочковатая борода. Ого, сколько седины на подбородке! Откуда только берется... Стоп, сказал себе Акопов. Ну, красивая... Она просто напарница, товарищ по службе. Отработают задание, а там, может, никогда больше не встретятся. У нее и муж есть. Такие замуж еще в яслях выходят. Почему-то не дожидаясь Акопова. И нечего тут селезенкой екать. Он, отфыркиваясь, долго умывался холодной водой. И когда вышел к столу, был собранным и холодным, как всегда на задании.

- Времени у нас немного, - сказал Акопов, подвигая яичницу. Необходимо не только познакомиться, но и поближе освоиться.

- Поближе освоиться - это как? - с едва заметным вызовом спросила напарница. - Какой смысл вы в это вкладываете, товарищ майор?

- Может быть, я вас разочарую, товарищ старший лейтенант, - не отказал себе в удовольствии ответить на вызов Акопов, - но ничего интимного я в мыслях не держу. Вашу анкету читал. Но этого мало. Мы по легенде давние знакомые, хорошие друзья. Значит, должны знать друг о друге почти все.

И еще... Позволю сделать замечание: упоминать звания в дальнейшем не надо.

- Слушаюсь, - чуть нахмурилась напарница. - Извините. Мне говорили, что вы веселый, с чувством юмора. Отсюда некоторая вольность... Еще раз извините.

- Проехали, - сказал Акопов. - Будем с этой минуты на "ты". Меня зовут Сергеем. А тебя, насколько помнится, Людмилой. Что предпочитаешь?

Люся? Люда?

- Мила.

- Отлично, Мила. Будем пить кофе и разговаривать. Вспоминать нашу общую работу и якобы общих знакомых. С деталями и датами. Сумеешь?

Кстати, тебе проще - врать не надо. А мне придется кое-что по ходу дела додумывать и запоминать.

Поэтому спрашивай попристрастнее. На противоречиях лови.

Людмила Малеванная родилась и выросла в Ставрополе, в старом районе города, недачеко от железной дороги. Отец работал машинистом, мать бухгалтером в депо. Сейчас оба на пенсии. У родителей настоящее казачье подворье. С большим каменным домом под черепицей, с огородом и садом. И банька есть, и летняя кухня с верандой, увитой плющом и виноградом. А на задах - хлевок, или, по-местному, катушок, где в одном углу поросенок повизгивает, а в другом куры квохчут.

Школу она закончила с серебряной медалью.

Рано поняла, что по стопам родителей не пойдет.

Насмотрелась. Работа неинтересная, каждая копейка на учете. Помидорами да вишней приходилось приторговывать. Отец постоянно в разъездах, язву нажил от сухомятки. Ау матери дома - стирка, прополка, поросенок... Троих детей на ноги подняла.

Хоть росла Людмила младшей, но по хозяйству управлялась наравне с родителями и старшими братьями. На своем дворе работы всегда хватало. Отдыхали по праздникам. Наварят, напекут на целую орду, потом неделю доедают. И опять экономят до следующего праздника.

Посмотришь вечером на родную Подгорную улицу... Редкие фонари над извилистой, в колдобинах дорогой, пыль кружится, корявые вишни с абрикосами торчат над глухими заборами. Тоска!

Поэтому в теплые весенние вечера, когда из Таманской лесной дачи доносились сладкие запахи цветущих деревьев, когда знакомые девчонки убегали на танцы в Комсомольский парк, когда все Подгорье спивало на лавочках, Людмила, заткнув уши, грызла науки. Нельзя в жизни надеяться на одну красоту да стать. Красота проходит. И мама красивой была, а куда все делось?

В последнем классе к ней уже сватались. И не какие-то свистуны, а серьезные взрослые люди вроде заведующего плодоовощной базой Касьяненко.

Батя тогда крепко призадумался: этот Касьяненко и нестарым был, чуть больше тридцати, и непьющим, что при его должности чудом казалось, и даже на алименты не успел налететь - такой, значит, аккуратный молодец. Дом с новой мебелью, машина, домик в горах. И мама - инструктор крайкома партии.

- Не поступлю в институт, пойду за вашего Касьяненко, - сказала Людмила после одного особенно тяжелого разговора с отцом. - Но сперва дайте в науке счастья попытать!

- Ну, добре, - согласился отец. - Ты у меня разумная.

Безутешен остался Касьяненко и даже выпивать начал, потому что в институт Людмила поступила - в Московский энергетический. И пять лет провела, как в монастыре, в столичном районе, ограниченном улицами Авиамоторной, где находилось общежитие, и Красноказарменной, где стоял институт.