Глаза Медузы - Наталья Гимон

ты здорова. И для меня неважно, что это – чудо, древняя магия или ещё что. – Даниил в безотчётном желании опереться хоть на что-то поднёс голову чудовища к лицу и прижался лбом к ужасному челу́. А потом вдруг зло выплюнул: – Будь проклят этот булыжник!..

И тогда внутри его черепа внезапно прозвучал знакомый до дрожи голос:

«Посмотри на меня!»

Молодой человек напрягся всем телом и резко распахнул глаза, уткнувшись взглядом в удерживаемое им вплотную лицо окаменевшего чудовища. И ему вдруг показалось, что оно тоже взглянуло на него, сверкнув холодным, каменным, проникающим, казалось, в самое сердце, взором.

Поражённый столь нелепой, невозможной мыслью своего только что вынырнувшего из бездны сознания, Даниил хотел отшвырнуть голову горгоны, но неожиданно почувствовал, что не в состоянии не только сдвинуться с места, а даже просто разжать пальцы. Его ноги словно вросли в землю, как и молчаливо возвышающиеся вокруг стены, а следом неведомая сила парализовала всё его тело. «Этого не может быть!» – мелькнуло в голове у мужчины, когда он, наконец, осознал, что происходит. И дикий, первобытный ужас овладел им. Даниил хотел закричать, но уже не смог. Последнее, что он почувствовал в своей земной жизни, было скользящее прикосновение холодных чешуйчатых змеиных тел. Они обвивали его руки, плечи, шею, даже голову, как если бы это были длинные волосы его возлюбленной, танцующие на ветру в минуту долгого поцелуя. И ещё где-то, уже очень далеко, внезапный полный отчаяния и ужаса женский визг прорвал опутавшее его исчезающую искру существования шипение. Он полоскался там, за пределами обступившей человека тьмы, с каждой секундой становясь всё тише, пока не растворился в бесконечном одиночестве. Том самом, которое хуже самой смерти…

Белый свет многочисленных рамп, расставленных по периметру древних стен, бесшумными фонтанами взметнулся в медленно темнеющее вечернее небо. Он украсил старую крепость снежно-призрачными соцветиями, издали напоминавшими лилии, вплетённые в волшебную корону, приподнял над землёй и заставил пари́ть, рождая в сердцах всех, кто мог сейчас это видеть, немой восторг. Люди, открыв рты, смотрели на словно плывущее в вышине чудо иных миров и невольно улыбались. И сразу же из их разума стирались чужие боль и горе разбитого сердца, всего секунду назад неосторожно выплеснутые криком в этот прекрасный мир. В мир, где словно в свете софитов, стояло теперь странное и одновременно жуткое изваяние мужчины, невесть каким образом облачённого в обычные лёгкие брюки и светлую тенниску, которые мягкими складками ткани обнимали холодное каменное тело, и чью голову полностью поглотил огромный, удерживаемый в его руках клубок змеиных тел. А рядом у ног статуи лежала очень красивая, живая, но такая же холодная девушка. И это её сердце разбилось всего за секунду до того, как рядом с Аргосом родилось чудо…

Димитрис вернулся в Аргос ближе к полуночи. Разговор с Даниилом не выходил у него из головы. В то, о чём рассказывал греку молодой человек, было невероятно трудно, просто невозможно поверить. И он бы ни за что и не поверил в весь это бред, если бы своими глазами не увидел то, чего в принципе быть не может – «живых» каменных людей, одетых в человеческую одежду. Потому ему страшно не терпелось, буквально дыхание перехватывало от желания взглянуть на смертоносный артефакт, который ещё вчера считался лишь мифом, древней легендой исчезнувшей цивилизации. А сегодня, словно в насмешку над всеми законами необратимости ушедшего времени, он вернулся в мир настоящий. В наш мир. Мужчина, находясь под впечатлением от подобной новости, грешным делом даже прикупил в попавшемся на глаза зоомагазине белую мышь, чтобы сразу удостовериться, так сказать…

Ночь ещё не до конца залила своей глубиной гаснущее небо – далеко на западе тоненькая малиновая полоса заката упрямо не желала тонуть в волнах её прилива цвета индиго. Ветер ласковыми касаниями остужал нагретую дневным зноем землю, крыши домов, переплетающиеся ленты улиц. И оглашенные цикады, стараясь превзойти друг друга, громко скрипели над засыпающими садами и парками.

– Возможно, в такую ночь они ещё не спят… – пробормотал Димитрис, словно оправдываясь перед самим собой, и, закрыв машину, поставил клетку со зверьком на капот и достал из кармана сотовый телефон.

Длинные гудки в трубке упорно раздували пламя его любопытства, но соединять хозяина с так невовремя загулявшим или уснувшим русским всё же не собирались. Досадливо поморщившись, пожилой грек подхватил снующую по своему временному жилищу потенциальную жертву горгоны и, перебирая другой рукой ключи, через просторный обсаженный зеленью двор направился к дому.

Вдруг серенаду ночи нарушил требовательный телефонный звонок. Мужчина взглянул на экран и торопливо нажал на соединение.

– Даниил, прости, что так поздно. Я только приехал… – начал он оправдываться и вдруг изумлённо замолчал.

В трубке отчётливо послышались женские всхлипы. А после дрожащий голос девушки, глотая рыдания, произнёс, мешая русскую и английскую речь:

– Прошу Вас, помогите…

– Кто это? – непонимающе воскликнул грек, с трудом, но всё же улавливая суть произносимого. – Олеся? Это вы? Что случилось?!

– Я не знаю! – сквозь слёзы выкрикнула она. – Не знаю…

– Где Даниил?!

– Здесь… Он здесь, но… Я, кажется, схожу с ума!.. Даня… Он окаменел!

– Что? – прохрипел Димитрис. Когда до него дошёл смысл услышанного, его затрясло. – Где вы?!

– В крепости.

– Где? – не понял мужчина.

– В крепости, здесь, на холме. Над Аргосом, – заикаясь и судорожно всхлипывая ответила девушка.

– Олеся, никуда не уходите, слышите? Я сейчас приеду! Мы всё исправим! – торопливо зачастил грек в телефон, бросаясь обратно к оставленному под навесом автомобилю. Но та разразилась ещё более горькими рыданиями. Димитрис про себя чертыхнулся, осознав, что последнее обещание он при всём желании навряд ли выполнит. – Я сейчас приеду! – повторил он в трубку и отключился.

Грек вскочил в машину. Перепуганный верещащий грызун вместе с клеткой претерпел жёсткую посадку на соседнем сидении. И яростно заревев, автомобиль сначала вылетел из отъехавших в сторону ворот, а после с буксами рванул по ночным улицам живущего своей собственной, независящей от солнца жизнью города и помчался в сторону холма.

Как он долетел до крепостных развалин, Димитрис не помнил. Как не сбил никого по дороге и не снёс в тартар ни одного столба или дерева – вообще не мог объяснить. Возле ворот он выскочил из машины и, зачем-то прихватив с собой очумевшую от заносов мышь, побежал к воротам.

Пожилой грек не был приверженцем чревоугодия, и тело его было довольно поджарым, хотя пропорциями Аполлона тоже не обладало. Но затопивший его страх, волнение и возраст заставили сердце бу́хать, как пушечная канонада, а кровь –