Записки судмедэксперта. На основании реальных событий - Петр Котельников

«Есть, Виктор Петрович, есть, – ответил я, – но от момента наступления смерти прошло не более часа». У нас тогда существовало положение о вскрытии трупов не ранее 12 часов от наступления смерти. Виктор Петрович почесал свой безволосый затылок и распорядился:

«На стол его!»

Егор Степанович вкатил в секционный зал каталку, втащил труп на стол и принялся его раздевать. Виктор Петрович диктовал секретарю-машинистке описание одежды, ее деталей и характер повреждений, по ходу комментируя сказанное слушателям. А их было около 15, расположившихся вокруг стола, на удалении не менее 1,5 метров и тянувших свои головы к столу. У нас были такие правила: вскрытие производил только судмедэксперты, в обязанности санитаров входило раздевание трупа, распил головы, зашивание мест разрезов и одевание трупа. Санитар раздел мертвое тело и отошел в сторону, ожидая, когда наступит его время работы. Голубев, одетый по форме (халат, клеенчатый фартук и такие же нарукавники, резиновые перчатки, на голове белая шапочка) взял длинный ампутационный нож, одним движением вскрыл тело от подбородка до лобка потом вскрыл грудину. Не извлекая комплекса внутренних органов, он взял в руки ножницы и вскрыл сердечную сорочку (сумку, перикард). И все присутствующие, в том числе и я, увидели, как сокращается сердце. Медленно, но в той последовательности, характерной ему: вначале предсердия, потом – желудочки, предсердия – желудочки. Гробовое молчание, все взгляды прикованы к главному человеческому двигателю. Замер и Виктор Петрович, потом одним движением он отсек сердце от сосудов и попросил меня принести тарелку и раствор Рингера. Я принес требуемое, Виктор Петрович положил отсеченное сердце на тарелку и стал поливать его раствором. Сердце продолжало ритмично и последовательно сокращаться. Голубев стал подробно рассказывать слушателям о проводящей системе сердца, об автоматии его. Вряд ли кто его слушал, все смотрели на работающее сердце, а работало оно 24 минуты. Потом остановилось. Занятие кончилось. А на следующий день в городе заговорили о том, что в судебно-медицинской экспертизе вскрывают живых

Утром Виктор Петрович пришел осунувшимся, с покрасневшими, и чуть припухшими глазами. Поседеть он не мог, потому, что уже был седой. Изо рта его попахивало спиртным, хотя весь коллектив экспертизы, знал, что Голубев в рот спиртного не берет. Мы понимали, что так просто этот случай не пройдет. Мне пришлось засесть за книги, и искать, что-то подобное. Я перечитал труды Брюхоненко, Неговского, Эммерта, Гофмана. И нашел, нашел описание двух случаев работы сердца после биологической смерти. Этого было достаточно. После обеденного перерыва следующего дня Голубева вызвали в Куйбышевский обком партии. Никто не расспрашивал коллегу, о чем там говорили с ним в обкоме. Я мысленно представлял, как оправдывается эксперт, начинавший свою практику еще до революции, прошедший стажировку во французской Сорбонне, перед дилетантами в области медицины, да и не только в ней. Мы знали, что нашу жизнь регламентируют и направляют часто те, кто не разбирается в специальных вопросах, но такой порядок никто не в силах был изменить. Установка сверху была сильнее закона. Виктору Петровичу удалось перед партийными органами оправдаться. А вот нашли ли мы оправдание у рядовых граждан, это – вопрос?

Он или она?

Она иль он, не праздный тут вопрос,Как копья, в них направлены законы,Чиновники доводят их до слез,Бесчувственным страданья не знакомы.

Сегодня я сижу на приеме живых лиц. Раз в неделю мне приходится выслушивать многочисленные жалобы, с явными признаками аггравации. Сказать откровенно, принимать живых лиц утомительно, а главное, и не слишком интересно. Твое мышление ограничено сволом правил, переступить которые нельзя. И бывает, крайне неприятно, писать о легких телесных повреждениях, когда чувствуешь бессилие чувств перед законом. Меня обслуживают двое: секретарь-машинистка, печатающая акты судебно-медицинского освидетельствования в двух экземплярах, один я выдаю на руки свидетельствуемому, копия остается у меня, и медсестра, если необходимо после освидетельствования наложить свежую повязку. Рутинная работа, основным назначением которой становится определение степени тяжести причиненных телесных повреждений, от которой зависит многое, будет ли возбуждаться уголовное дело, или потерпевшему следует обращаться в суд в порядке частного обвинения. Но, вот, кажется и что-то поинтереснее. В кабинет заходит сотрудник милиции, в руках у него паспорт и направление, в котором мне предлагается определить пол подвергающегося освидетельствованию лица. Милиционер показывает паспорт того, кого я буду освидетельствовать. В паспорте видны подтирки в окончаниях фамилии, имени и отчества

Васильева Валентина Федоровна исправлены на Васильев Валентин Федорович.

«Доктор, так я его заведу?» предлагает сержант милиции.

«Да, да, пусть войдет!» – соглашаюсь я.

Милиционер выходит в коридор, а заходит тот, кого я должен осмотреть. Передо мною стоит гигант. Рост 190 см. широкоплечий, могучего телосложения. Волосы цвета спелой ржи, острижены коротко, по-мужски. Лицо овальное, кожа нежная, никаких следов растительности. Глаза голубые, смотрит настороженно. Я предлагаю раздеться. Снимает клетчатую рубашку, я вижу мужской торс, с четко контурированными мощными грудными мышцами, никаких следов молочной железы, типичные маленькие мужские соски. Огромные бицепсы и кулаки, напоминающие пудовые кувалды.

«Снимайте брюки!» – предлагаю я.

Секундное замешательство, потом он расстегивает ремень и спускает брюки.

«Полностью снимите, и трусы тоже!» – властным тоном говорю я.

Он краснеет, но повинуется. Я вижу узкий мужской таз, а растительность на лобке по женскому типу, в виде треугольника. Да, и наружные половые органы – женские.

Я предлагаю лечь в гинекологическое кресло. Он отказывается.

«Доктор! – чуть не плача говорит он, – Да, когда же все это кончится, житья нет! Лезут все, кому мы мешаем?»

«А кто мы?» – спрашиваю я.

«Ну, я и жена моя!» – почти выкрикивает он.

«А она где?» – спрашиваю я.

«Да там, в коридоре»

«Пригласите ее сюда, а сами побудьте там, в коридоре!» – говорю ему я.

Он оделся, вышел. Зашла женщина, красиво сложенная брюнетка, модно одетая.

Я предлагаю ей сесть. Она со вздохом усаживается.

«Расскажите мне немного о себе, да и о муже своем!» – предлагаю я.

Вот что мне рассказала женщина. Ей 24 года, от первого брака у нее ребенок, 3 лет. Она не работает, на иждивении второго мужа, только что вышедшего из кабинета. Ему 19 лет.

Живут они вместе год, друг в друге души не чая. Живут они в Падовке, небольшой станции Куйбышевской железной дороги. Муж работает в сельской кузнице молотобойцем. Зарабатывает хорошо. В селе у нас его считают мужчиной, а вот милиция житья не дает. Как начнут поверять паспортный режим, так и начинается. Помогите доктор нам!»

Я попросил ее выйти и вновь прислать мне мужа. Она вышла. Симпатии мои были на их стороне, я понимал, что имею дело с проявлениями лесбийской любви со стороны «жены».

Ей было хорошо, она не работала, в деньгах особенно не нуждается, ее ребенку тоже не плохо. Но, как будет дальше? Не найдет ли она при случае замену. С «мужем» дело обстояло намного сложнее. Здесь на лицо была четко выраженная маскулинизация, что она связана с нарушениями в гормональной сфере, а от нее и в психическом складе сексуальных отношений. Мне это было ясно. Но, как это оформить документально.

Когда в кабинет вошел Васильев, я предложил ему вместе со мной отправиться в Куйбышевский институт ОМД (охраны материнства и детства) и попросил консультации там. По счастью, сам институт находился в 200 метрах от областной судмедэкспертизы.

Осматривал я Васильева на гинекологическом кресле с участием профессора и двух ассистентов. В толще больших половых губ прощупывались овальной формы мягкой консистенции образования (яички), матка была резко инфантильна. К выполнении. деторождающей функции не способна. Я, вернувшись к себе в кабинет, с легким сердцем написал заключение о том, что свидетельствуемый является лицом мужского пола.

И сказал ему и ей: «Ну, вот и кончились ваши мытарства, обменивайте паспорт, вступайте в брак и будьте счастливы!»

Признаться откровенно, я и сам был доволен. Видеть ликование на их лицах, и знать, что ты причастен к этому – настоящее счастье

Из милосердия

Как они любили друг друга, водой не разольешь. Войну он прошел, уцелел. И она ждала его. Долго ждала, казалось, вечность прошла, но дождалась. Он вернулся в село. Имущество все помещалось в вещмешке. Вся одежда: шинель, да солдатская форма. И у нее все имущество в маленьком чемоданчике помещалось. Главное – целы оба. Ранения его ни в счет, как ни в счет и то, что у нее на ногах заметные шрамы от глубоких язв, вызванных авитаминозом.