Убитых ноль. Муж и жена - Режис Са Морейра

Допив стакан, он налил себе другой и понял, что, видно, напьется. Он знал, что делать этого не надо, но момент был подходящий и другого занятия у него не было».

Джозеф выпил залпом стакан и налил себе снова.

Зазвонил телефон.

Джозеф улыбнулся, снял трубку:

— Кря-кря? — сказал он.

— Мог бы и перезвонить.

— Но не я же повесил трубку.

— Счастье твое, что ты мой брат!

— Да, я знаю.

— И чем ты там занимался?

— Пил виски… и ждал, пока ты перезвонишь!

— Дурачок!

— Я не дурачок.

— Значит, дубина!

— Не дубина.

— Тогда просто дурак.

— Я не дурак.

— Иди ты знаешь куда!

— Извини, — сказал Джозеф.

— Ну вот, дерг за мочало, начинай сначала!

— Убитых ноль, Убитых ноль, завязываю.

— Ты там много виски выпил?

— Всего один стакан, — ответил Джозеф, допивая очередной. — А вот теперь уже два.

— А я как раз допил свое пиво.

— Может, зайдешь?

— Нет, скоро рассвет. Чего бы я хотел, так это еще одну бутылочку пива — последнюю.

— Знаешь, некоторые странные люди пьют по утрам кофе.

— Неужели?

— Честное слово… Горячий, сладкий, чудесный!

— Остроумно.

— Но бывает же такое.

— Я попробую, когда вернусь.

— Если вернешься…

— Я всегда возвращаюсь.

— Знаю, знаю, — ответил Джозеф. Посмотрел в пустоту:

— Блажен, кто верует.

— Я верую.

— Вот и хорошо, — сказал Джозеф. Потом на мгновение закрыл глаза.

— Название фильма вспомнила Клара. Она только что звонила Франсуазе.

— Ты с ней говорил?

— Нет, я уже ушел.

— Так… откуда же ты знаешь, что она звонила?

— Я иногда общаюсь со своей женой.

— Телепатия?

— Да… или по телефону.

— Понятно. Мне она тоже звонила… но мне не пришло в голову спрашивать у нее название фильма.

— Наверно, тебе хотелось поговорить с ней о чем-то другом.

— Я хотел бы поговорить с ней о бесконечном множестве вещей, но для этого она должна быть рядом.

— Запиши, о чем…

— Нет, так дело не пойдет. Что ты все талдычешь: пиши, да пиши.

— Ладно, ладно…

— Знаешь, я ведь люблю ее, — после минутного колебания сказал Джозеф.

— Знаю.

— И тебя это не раздражает?

— Да нет, давай, люби… Люби эту девушку по имени Клара…

— Ой-ей-ей! Ты там сколько пива выпил?

— Достаточно.

— Домой собираешься?

— Уже иду.

— А как же утки?.. Что с ними будет без тебя?

— Они прекрасно без меня обойдутся.

— Не уверен.

— Не могу же я бросить детей ради уток?

— Понимаю, — сказал Джозеф.

— Ты уверен?

— Да.

— А я не всегда.

— То есть?

— Видишь ли, иногда… я смотрю вокруг себя… и думаю: может быть, самый лучший отец — это отец, который где-то далеко?.. И отец не обязательно должен быть дураком?

Джозеф налил себе еще один стакан, взял его в руку, но не выпил.

— По-моему, самое замечательное, что я видел в жизни, — это лицо Джеймса в тот день, когда он увидел картонный домик, что ты для него построил… Даже у животных я не видел ничего подобного.

— Он его уже совсем забросил.

Джозеф отпил из стакана и сказал:

— Он хранит его в своем сердце.

— Мне пора, Джозеф.

— Удачного возвращения.

— Спасибо… Подумай, прежде чем выбрасывать свою пиццу!

— Убитых ноль.

— Привет.

Джозеф допил виски, взял коробку из-под пиццы и дочитал то, что там было написано:

«То, что мужчина даже не попытался побежать за ней, не подумал ее догнать и просто позволил ей уйти, означало, что он скорее умен, чем глуп.

И лучшее тому доказательство, что в прошлом он уже не раз бежал за ней, догонял, и если бы он только мог представить на какую-нибудь долю секунды, что это может что-то изменить, он бы согласился, улыбаясь и даже напевая, ползти за ней хоть десять лет в грязи под проливным дождем.

Но это ничего бы не изменило.

Нет, ей нужно было и, что еще печальнее, она хотела уйти, и меньше всего ей хотелось встретить его на своем пути. И она сама прекрасно понимала, что на этот раз он не побежит за ней, что у него хватит ума понять, что этого ни в коем случае делать не надо. Потому он этого и не делал. Оставалось только надеяться, что она случайно где-то на него наткнется.

Но он сомневался, и не без оснований, сможет ли он оказаться в нужном месте, не выходя из дома, и решил, что сможет, потому что это был его единственный шанс — иначе ему не жить. Чтобы не оставалось никаких сомнений, он решил напиться».

Джозеф взял бутылку виски и стал пить прямо из горлышка. А потом написал:

«В конце концов, она заснула.

Незнакомец болтал без умолку, пока она не начала посапывать. Теперь он смотрел на нее и удивлялся, с какой стати такая красивая девушка оказалась совсем одна в ночном поезде. На то могло быть тысячи причин — по крайней мере, две-то уж точно, — но он почему-то был уверен, что она едет к своему мужчине, мужчине своей жизни. Во сне она попыталась устроиться поудобнее и положила голову на плечо незнакомцу. Конечно же, он был не против и даже на секунду позавидовал мужчине, к которому, как он думал, эта девушка прильнула в своих грезах.

Но хотя незнакомец и не ошибался в том, что такой мужчина существует, он напрасно ему завидовал. Она ехала не к нему, а от него.

Если бы этот незнакомец-оптимист, знал об этом, он наверняка бы понял, какое это мучение: заполучить такое сокровище, жить с этой девушкой рядом, видеть ее лицо, открывая утром глаза, тысячи раз ждать ее пробуждения, ее взгляда, улыбки, целовать ее тысячи и тысячи раз — и вдруг лишиться этого навсегда.

Возможно он понял бы и то, что радость от того, что все это у тебя было, не может смягчить боль утраты, потому что боль эта невыносима. А потом еще раз посмотрел бы на эту девушку, спящую у него на плече, и решил бы, что, пожалуй, он был неправ.

Но и в этом он тоже был бы неправ, хотя сердиться на него было не за что».

Джозеф покончил с бутылкой.

Снял телефонную трубку, застыл в нерешительности, положил ее обратно. И закончил свой текст:

«А в это время там, в самом центре спящего города, мужчина был уже пьян в стельку и думал о том, чтобы положить всему этому конец.

Заглянув на дно бутылки, он увидел для себя выход — добровольную смерть, и теперь оценивал его, окончательно сбитый с толку.

Что-то удерживало его.

Он не верил в рай, но что-то подсказывало ему, то ли разум, то ли глупость вместе с опьянением, что он может и ошибаться. И на самом деле верит в него.

И еще он думал, что ничего не может быть ужаснее, чем оказаться в раю без нее, одному среди всех этих прекрасных кущей и плодов. Он представлял себе деревья, зеленые холмы, вечный покой, и понимал, что оказаться там без нее — ну, просто обидно».

Джозеф тряхнул головой и вздохнул. Потом снова снял телефонную трубку.

Франсуаза

— Андрес?

— Не совсем. Его брат.

— У тебя все в порядке, Джозеф?

— Гм. Почти.

Франсуаза, еще полусонная, помедлила, но то, что она хотела сказать, как-то без всяких слов услышал Джозеф:

— Помню как-то днем мы с Кларой… мы шли вместе по проселочной дороге. Я что-то напевал, она танцевала под эту песенку… Было хорошо, да, было хорошо…

— А погода была какая?

— Понятия не имею.

— И что это была за песня?

— Не помню… Так, ерунда какая-то. Я тебя разбудил?

— Да, разбудил и плевать. Умираю с голоду!.. Подожди, я возьму трубку на кухне.

Франсуаза положила телефон и потянулась. Потом встала с кровати, придерживая живот рукой. Вышла в коридор, остановилась у приоткрытой двери в комнату Джеймса, заглянула туда, двинулась дальше, спустилась по лестнице и оказалась на кухне. Сняла трубку другого аппарата:

— Ты меня слышишь?

— Да. Ты уверена, что не хочешь еще поспать?

— Уверена, не волнуйся… Я умираю с голоду… Сейчас, сейчас, я положу трубку в спальне.

— Жду, — сказал Джозеф, уселся на диване, закурил сигарету и отшвырнул коробку из-под пиццы с глаз долой. Потом уставился в пустоту.

— Джозеф!

— Да.

— Я в спальне, — сказала Франсуаза, — спускаюсь обратно на кухню.

Она повесила трубку и вышла из спальни. Медленно проходя по коридору, наклонилась к животу и начала говорить вполголоса: «Однажды Юк-Юк приехал к эскимосам… Какие же они смешные, эти эскимосы! Такие улыбчивые! И одеты, ну совсем как мишки! Мне непременно нужно с ними подружиться! Но они только и делают, что ловят рыбу и, по-моему, только рыбой и интересуются… А, придумал! Притворюсь-ка я рыбой, но в последний момент скажу, что я — Юк-Юк, чтобы не съели».